Несмотря на «подвижный» характер администрации Кеннеди, между Белым домом и остальными правительственными учреждениями существовал очевидный водораздел. Президент считал большинство чиновников федеральных служб ограниченными и мешающими прогрессу бюрократами. Он редко встречался со своими собственными министрами и мало интересовался их делами, делая исключение только для Роберта Макнамары и Роберта Кеннеди. Президент называл заседания членов кабинета «пустой тратой времени».
На протяжении чуть ли не всей американской истории государственные секретари являлись самыми значительными фигурами в правительстве. Но Дин Раск явно играл второстепенную роль, так как главным советником президента и самой влиятельной персоной в вопросах внешней политики был Макджордж Банди. Несмотря на то, что Кеннеди в течение четырнадцати лет был членом Конгресса, он не испытывал особого уважения к этому институту. Президент редко вступал в непосредственное общение со своими бывшими коллегами [171].
Из-за отсутствия иерархической структуры многие идеи беспрепятственно проходили через Овальный кабинет, тем самым подрывалась власть многочисленных высокопоставленных чиновников, как в Белом доме, так и во всем федеральном правительстве. Журналист и историк Гэрри Уиллз назвал созданную систему «партизанским правительством», «попыткой управлять вопреки воле правительства, … по сути лишая власти сам этот институт». Уиллз изображает Кеннеди человеком, презирающим организационные и иерархические структуры, противопоставляющим им «харизматическое лидерство», при котором он находится в точке концентрации власти [172]. Это некоторое преувеличение. Большинство президентов двадцатого и двадцать первого столетия редко встречались со своими министрами, опирались в основном на штат сотрудников Белого дома и использовали свои персональные качества для укрепления личной власти.
Но у Кеннеди действительно были черты, отличающие его от большинства предшественников: нетерпимость к бюрократическим процедурам, упрямое стремление находиться в центре принятия любого решения, желание обладать максимальной властью для того, чтобы направлять развитие событий во всем мире. Кеннеди хотел, чтобы «дело делалось» и при этом делалось быстро. Именно эта особенность завоевала ему множество почитателей как внутри страны, так и за ее пределами. Она также раздражала многих его коллег. В мае 1961 года Банди написал крайне резкую докладную записку президенту:
«У нас, действительно, серьезная проблема с организацией руководства. И главная причина ее в том, как вы используете свое время… Вас невозможно застать на месте в нужное время … Глупо назначать по три совещания на одну неделю — но откладывать их на шесть недель ничем не лучше…Сейчас невероятно трудно пробиться к вам по какому-нибудь текущему вопросу, в итоге половина документов и докладных записок, которые вы сами просите предоставить вам, так и не доходят до вас, потому что к тому времени, когда их удается вам вручить, вы уже потеряли к ним всякий интерес. Если мы задействуем персонал, и будем следить за продвижением работы, мы сможем обеспечить ответы на все ваши вопросы, а когда у сотрудников возникнет серьезный вопрос, мы сможем вызвать главного эксперта, чтобы он дал подробный ответ. Согласны попробовать?» [173]
Кеннеди попробовал и даже стал с большей терпимостью относиться к заранее планируемым совещаниям, но очень быстро ему становилось скучно. Надежды Банди упорядочить процесс принятия политических решений оказались тщетными [174].
* * *
«Потоки энергии, — вспоминал позже Шлезингер, описывая начало президентства Кеннеди, — которые исходили из Белого дома, пронизывали весь правительственный аппарат, и создавали ощущение неограниченных возможностей… Вашингтон, казалось, в едином порыве, стремился стать ярче, веселее, утонченнее и решительней. Столицу захлестнули „жизнерадостность и оптимизм. Внезапно президент оказался в центре событий… тридцать девять посланий и писем в Конгресс с законодательными инициативами, десять выдающихся мировых лидеров с визитами… девять пресс-конференций… так много перспектив и надежд“» [175].
Но первые месяцы президентства Кеннеди были отмечены не только изменениями в политике и стиле руководства. Прежде всего, они стали триумфом вкуса и изысканности. Впервые со времени Теодора Рузвельта семья президента привлекла всеобщий интерес. При этом в отличие от грузного Теодора Рузвельта, красивый и элегантный Кеннеди был обаятелен, прекрасно говорил и обладал, по словам его друга Бена Брэдли, «особым благородством» манер. Он компенсировал природную сдержанность блестящим остроумием с элементами самоиронии. На официальном обеде во Франции в 1961 году он начал свою речь с того, что представился присутствующим: «Я человек, который сопровождает Жаклин Кеннеди в ее поездке в Париж» [176].
Сама первая леди поразила мир своей красотой, нарядами, образованностью и аристократичными манерами. В Париже она общалась с деятелями культуры и науки на безукоризненном французском языке. В Вашингтоне изменила интерьер Белого дома и потом, в начале 1962 года, провела телевизионную экскурсию, которая, несмотря на особенности ее тихого, с придыханием, голоса, собрала у телевизоров огромную аудиторию. В Белом доме Жаклин часто принимала гостей, среди которых, кроме дипломатов и политиков, всегда были известные деятели культуры. Ее платья и кулинарные рецепты служили предметом для подражания, а о нередких приступах уныния, вызванных чрезмерными требованиями к первой леди, публика не знала. Между тем Жаклин довольно много времени проводила вдали от Белого дома (и от мужа) в поместье в Мидлбурге, штат Вирджиния, где с удовольствием ездила верхом [177].
Принадлежащее Роберту Кеннеди поместье Хикори-Хилл в Маклине, штат Вирджиния, стало еще одним центром притяжения, хотя и значительно менее упорядоченным. Бобби приглашал специалистов для обсуждения методов ведения партизанских войн и стратегий ядерного вооружения, а по дому носились его многочисленные дети и огромные собаки. В летние дни толпы тех, кого называли друзьями, и среди которых можно было увидеть политиков, дипломатов, журналистов, писателей, актеров, певцов и либеральных бизнесменов, выходили на просторную лужайку перед домом и собирались вокруг бассейна. Часто кого-то из гостей сталкивали в воду. «Это было очень смешно, так как идеально отражало некоторые буйные аспекты „Новых рубежей“, — писал Шлезингер. (Он испытал совершенно иные эмоции, когда его самого столкнули в бассейн на другой вечеринке у кого-то из клана Кеннеди» [178].)
Остальные представители клана Кеннеди также были заметными фигурами светской хроники, за исключением снискавшего себе дурную славу и теперь державшегося в тени Джо. (В конце 1961 года он перенес тяжелый инсульт, и остаток своих дней провел в инвалидном кресле.) Но братья и сестры президента привлекали всеобщее внимание. Тед, младший в семье, метил на освободившееся после Джека место сенатора от штата Массачусетс и готовился к выборам 1962 года. Сестры тоже были на виду, выйдя замуж за известных людей. Мужем Пэт был актер Питер Лоуфорд. Муж Юнис, Сарджент Шрайвер, стал первым директором Корпуса мира. Джин была замужем за Стивеном Смитом, который взял на себя управление немалыми финансами семьи. Шутки эстрадных комиков и телезвезд о необыкновенных размерах и амбициях клана Кеннеди не только не вредили его популярности, но вызывали еще большее любопытство и восторг публики.
Сам президент держался более замкнуто, чем другие члены семьи, частично из-за своего характера и состояния здоровья, но также потому, что пребывание в Белом доме предполагало отстраненность от светской жизни. Тем не менее, в первые месяцы президентства он восхищал публику, прежде всего своими великолепными пресс-конференциями. Эйзенхауэр, скучный и скованный оратор, встречался с представителями прессы в тесной комнате для заседаний в здании Исполнительного управления президента США рядом с Белым домом. Кеннеди перенес пресс-конференции в просторный актовый зал Государственного департамента, где можно было установить телекамеры и где помещалось большее число корреспондентов. Он умел дать исчерпывающий ответ на те вопросы, на которые хотел ответить, но еще лучше ему удавалось ловко увильнуть от тех, на которые он отвечать не намеревался. Отвечал он, как правило, быстро, остроумно и порой красноречиво, отчасти благодаря четкости и изяществу мышления, а отчасти огромной подготовительной работе его команды [179].
* * *
Оптимизм, надежда на лучшее, дух веселья и энергия «Новых рубежей» были особенно важны для Кеннеди в первые месяцы его пребывания у власти, потому что в целом первый год президентства не был отмечен особыми достижениями.
