Он встал во весь свой дурацкий рост, посмотрел на нее, вдруг полез в карман и положил на тумбочке 50 долларов. У него тряслись руки, но он знал, что должен был сделать это! Майкл снова был с ним! Он был рядом! Он не бросил его в трудную минуту! Вивиан вспыхнула, помолчала немного, потом тихо сказала:
- Ты мог бы этого не делать, я просто тебя пригласила.
- Нет, не мог, - ответил он и уставился в пол. Они долго молчали.
- Можно спросить, а почему столько? – наконец спросила она.
- Теперь ты стоишь дороже.
Она грустно улыбнулась. - Ты такой же, как все.
- Встретимся, Вивиан, когда я стану великим писателем. Тогда все обойдется без этих несчастных бумажек, - уверенно ответил он и смело посмотрел ей в глаза.
- Ронни, когда ты станешь великим писателем, любой конгрессмен будет мечтать о том, чтобы целовать мне руки. Прости.
- Ты в этом уверена?
- Я это знаю, - твердо сказала она.
- Прощай.
- Подожди! - она встала и вынула из сумочки ручку.
- Поставь мне автограф, великий писатель, - и протянула его пятидесятидолларовую банкноту. Он молча расписался.
- Прощай! – сказала она.
Он хотел уйти, вдруг спросил: - Вивиан, а ты любишь рок-н-ролл?
Девушка долго молчала, глядя куда-то в пустоту, потом в последний раз заглянула ему в глаза и прошептала:
- Нет.
- 21 –
- Хорошо, - бормотал Дойл, листая рукопись. – Очень неплохо. Я сделаю вас, Луи, настоящим писателем!
- Я вас об этом не просил, - ответил тот, но старик его не слышал.
- Очень хорошо, - наконец воскликнул он, заканчивая читать. Франк все это время смотрел на него, не скрывая отвращения.
- Кем стала ваша красотка? - спросил он Дойла, - вернулась на свое дно? Вы потом ее встречали?
Дойл вздрогнул и лицо его перекосило.
- Не твое дело, - зло прорычал он. Вдруг прошептал, подняв глаза кверху:
- Нет, не на дно… Она поднялась на самую вершину, стала настоящей королевой… Королевой кино!... Только не знала, что там грязнее, чем в аду. По ней прошлись своими грязными ногами самые великие, каковыми они себя считали, личности, а потом растоптали ее и уничтожили. Прожила она недолго… Выполнила свою миссию, девочка…
И он снова замолчал.
- Кто она? Я ее знаю?
- Ее знают все, - тихо ответил он, – вдруг закричал, – не ваше дело! Она была чище, чем, каждый из тех, кто ее окружал в смокингах и фраках. Я не дам опорочить ее имя в вашей книжонке!
- Это ваша книжонка! – возразил Франк, - потом пробормотал:
- Меня скоро стошнит от ваших откровений!
- Стошнит? – удивился Дойл. – Вас?! – потом пришел в себя, прищурился и хитро на него уставился. Долго так смотрел и молчал.
- Стошнит!!! И это говорите мне вы – дитя своего времени?! – уже заводился он. - А где же толерантность? Где современный взгляд на вещи? Отстали от жизни, Луи? – и хрипло засмеялся. – Ваш сын в какой класс ходит?
- Во второй... При чем здесь мой сын?
- А при том, что через пару лет он будет посещать уроки, так называемого, сексуального образования. Вы слышали об этом!? А там ему на красивых пестрых плакатах будут показывать половые органы мужчин и женщин. Будут объяснять, как нужно совокупляться, учить, как пользоваться презервативом! Вы об этом не слышали? Вы не знаете, что многие страны прогрессивной культурной Европы уже ввели такую дисциплину. Больше не тошнит? Всего через два года ваш мальчик будет весь бледный возвращаться из школы и задавать вопросы. Вы будете знать, как на них отвечать?
- Через два года и посмотрим, - пробормотал Франк.
- А если вы не отпустите его на эти уроки, на вас подадут в суд и посадят в тюрьму. Прецеденты случались! В тюрьму за то, что вы не даете сыну получать образование, а, значит, подвергаете его насилию и нарушаете права! – и Дойл громко захохотал.
- Может быть, к тому времени все изменится, многие выступают против таких инноваций.
- Изменится?! Конечно, изменится! - уже орал он. - Через два года все эти плакаты выкинут за ненадобностью, и будут заставлять детей делать это не понарошку, а по-настоящему. А вы знаете, что некоторые уважаемые депутаты с высоких трибун уже лоббируют закон о защите прав педофилов? О том, что им будет позволительно проводить время с мальчиками. И с девочками! Этот вопрос обсуждают на полном серьезе! Больше вас не тошнит? Сколько лет вашему малышу?
- Оставьте в покое моего сына!
Дойл снова захохотал.
- А дочери?
- Месье, Дойл!!!
- Я-то оставлю, а тот, кого будет защищать этот закон, нет! У вас красивые дети, Луи! Я видел их! Ангелочки!
- Откуда вы знаете про эту мерзость?
- Иногда я читаю ваши мерзкие газеты!
Вдруг Дойл стал серьезен. – А если вас тошнит – это очень хорошо. Значит, мы на верном пути… Куда же вы?
- Куда-нибудь… Мне нужно от вас отдохнуть! Мы два дня безвылазно сидим в этой норе, - с этими словами Франк выскочил из комнаты, а вдогонку ему послышался безумный хохот старика…
- Ненормальный! Маньяк! – бормотал он, убегая.
- 22 –
Выходя из дома, он забежал в свою комнату и взял телефон, отключив его от зарядного устройства. Потом долго брел по улице, пытаясь позвонить, наконец, заметил, что сети нет. Может, сломался? – подумал Франк. Завидев какого-то прохожего, спросил:
- Извините, месье. Вы не посмотрите, у вас есть сеть?
- Месье? – не понял тот.
- Я не могу поймать сеть, хотел бы узнать, у вас она есть? – и кивнул на свой телефон. Тот недоуменно на него уставился и произнес:
- Нет, месье. У меня сети нет… С собой нет. Но я знаю, куда вам нужно идти. Неподалеку есть магазин, где вы сможете купить и сети, и прекрасные спиннинги, и удочки. Все, что угодно! Замечательный магазин! Вам прямо до угла и налево. Успешной рыбалки! - откланялся он.
- Спасибо, месье, - только и ответил Франк. Потом на такси он добрался до злополучного парка и снова достал телефон. Тот не работал. И тогда Франк зачем-то пошел вглубь зарослей, туда, где несколько дней назад они бродили со стариком. Он не знал, что ищет, снова и снова кружил по газону, наконец, побрел к скамейке. К той самой! К проклятой скамейке, где он познакомился с Дойлом. Долго сидел так, не зная, что ему делать. Наконец встал и направился к выходу.
И снова этот удивительный незнакомый Париж расстилался перед ним ковровыми дорожками булыжных мостовых, снова он приглашал пройтись по улицам и площадям, гостеприимно принимая его в свои объятия. Этот Париж не был к нему равнодушен, ему был интересен этот заблудившийся человек…
- Снова вы? – воскликнула Жоан, увидев Франка, одиноко стоящего у подъезда.
- Жоан, простите меня, - воскликнул он. – Вы не подумайте, что я преследую вас. Если я вам в тягость, скажите, и я оставлю вас в покое!
Она удивленно на него посмотрела, потом спросила:
- Вы пришли просить меня о том, чтобы я вас прогнала?
- Я сам не понимаю, что со мной происходит. У меня в этом городе кроме вас никого нет… Я не пытаюсь за вами ухаживать, морочить голову…
- Это я поняла, - ответила она.
- Да? Почему?
- Иначе притащили бы какой-нибудь дурацкий букет цветов или коробку конфет.
- Ох, простите. Я и не подумал. Сейчас…
- Не надо! – засмеялась она. – Поздно!... А что, я не та женщина, за которой можно ухаживать и, морочить, как вы сказали, голову?...
- Нет! Ну что вы! Я не то хотел сказать, - воскликнул он и осекся.
- Дурацкий разговор! – сказала она, потом прикоснулась к пуговице на его пиджаке, которая осталась у нее в ее руке.
– Оторвалась. Хорошо, что заметила. Нужно бы пришить.
– Как вам это объяснить?… Мне с вами очень хорошо, спокойно, - и он замолчал.
- Луи, у вас что-то случилось?
- Нет… Не знаю... Я не могу всего рассказать, я сам ничего не понимаю.
Она ненадолго задумалась, потом воскликнула:
- Поедемте кататься на карусели!
- На карусели? – удивился он.
- Да! Недалеко от Лувра есть старый парк, где находятся аттракционы. Правда, осенью они закрываются, но там есть одна замечательная карусель, которая работает круглый год. Вы когда в последний раз катались на карусели?
- Я?... Не помню.
- Поедемте?
- Да! – с радостью согласился он.
Сейчас Жоан напоминала ему ребенка. Она сидела на лошадке, крепко обхватив ее за шею, а глаза ее светились от счастья. Все время оборачивалась, махала рукой и снова на белом скакуне уносилась прочь. А он плелся следом на несуразном ослике. Потом карусель останавливалась, они бежали за билетами, возвращались и так еще много-много раз.
- Почему нельзя сразу купить много билетов и не слезать с карусели? – наконец спросил он.
