об эрембах; скорее всего правы те, кто считает, что Гомер имеет здесь в виду арабов. Наш Зенон[89] даже пишет, соответственно исправляя текст:
К черным проник эфиопам, гостил у сидонян, арабов.
(Од. IV, 84)
Изменять текст нет необходимости, так как чтение очень древнее. Лучше признать причиной затруднения перемену имени народа (ведь такая перемена часто встречается у всех народов), чем изменять чтение (как действительно и поступают некоторые, исправляя стих за счет изменения нескольких букв). Но самым лучшим нам представляется взгляд Посидония[90], так как он выводит и здесь этимологию слов из родства народов и общих черт их характера. Ведь армяне, сирийцы и арабы обнаруживают тесное родство не только в отношении языка, но и в образе жизни, сходства телосложения особенно потому, что они живут в ближайшем соседстве. Месопотамия, населенная этими тремя народами, подтверждает это; так как у этих народов сходство особенно заметно. И если в зависимости от долгот здесь существует несколько большее различие между северным и южным народами, чем между этими двумя народами и сирийцами, занимающими центральное положение, тем не менее у них преобладают общие черты. Ассирийцы, ариане и араммеи обнаруживают некоторое сходство как с упомянутыми народами, так и между собой. Действительно, Посидоний предполагает, что имена этих народов родственны; ведь те народы, говорит он, которых мы называем сирийцами, сами по-сирийски называются аримеями и араммеями; и существует сходство в имени последнего народа с именем армян, арабов и эрембов, так как этим именем древние греки, возможно, называли арабов, тем более что этимология слова подтверждает это. Большинство ученых действительно производит имя эрембов от?ran embainein[91]; это имя впоследствии люди изменили для большей ясности в «троглодитов»[92]. Это — арабское племя, живущее на другой стороне Аравийского залива, что возле Египта и Эфиопии. Естественно было, продолжает Посидоний, чтобы поэт упомянул этих эрембов, сказав, что Менелай «прибыл» к ним в том же смысле, как он говорит, что Менелай «прибыл» к эфиопам (ведь они живут вблизи Фиванской области). Впрочем, они были упомянуты не за их род занятий или выгоду, которую Менелай получил от них (ведь выгода не могла быть велика), но из-за продолжительности пребывания [у них] и связанной с этим славы. Ведь столь далекое путешествие приносило славу. Об этом говорит следующий стих:
Многих людей города посетил и обычаи видел;
(Од. I, 3)
и
... претерпевши немало, немало скитавшись, добра я
Много привез...
(Од. IV, 81)
А Гесиод в своем «Каталоге»[93] говорит:
И дщерь Араба, сына кроткого Гермаона и Фронии,
Дщери владыки Бела.
[Фрг. 23 (45)]
И Стесихор говорит то же самое. Поэтому можно предположить, что во времена Гесиода и Стесихора страна уже называлась Аравией от этого Араба, хотя в героическую эпоху она, может быть, еще не носила этого имени.
35. Писатели, которые выдумывают какой-то особый эфиопский народ эрембов, или кефенов, составляющих другой народ, или пигмеев — третий и множество других, не заслуживают большого доверия, так как, помимо неправдоподобия такого объяснения, у них еще проявляется склонность смешивать мифический и исторический жанры. Близки к этим и писатели, рассказывающие о сидонцах в Персидском заливе или где-то еще в Океане или переносящие странствование Менелая в открытый Океан, равным образом и финикийцев они помещают далеко в Океане. Немаловажным основанием для недоверия служат их взаимные противоречия. Одни из них утверждают даже, что наши сидонцы являются колонистами финикийцев на Океане, добавляя, что причина, почему их зовут финикийцами[94], — это красный цвет Персидского залива; другие же считают сидонцев на Океане колонистами из нашей Финикии. Некоторые писатели переносят даже Эфиопию в нашу Финикию, утверждая, что мифические приключения Андромеды происходили в Иоппе, хотя они это рассказывают не в силу незнакомства с местностью[95] (где происходили эти приключения), а скорее потому, что рассказ ведется в мифической форме. То же самое правильно и относительно рассказов из Гесиода и других поэтов, приводимых Аполлодором, который даже не представляет себе, как их согласовать с сообщениями Гомера. Ведь Аполлодор сравнивает с этими рассказами гомеровские известия о Понте и Египте, обвиняя поэта в неведении на том основании, будто он, желая сказать правду, не говорил ее, но по неведению считал правдой неправду. Гесиода, однако, никто не может упрекнуть в незнании, когда он говорит о «полусобаках-полулюдях», «длинноголовых людях» и о «пигмеях»; не следует упрекать и самого Гомера в незнании за эти мифические рассказы (к числу их относятся и его рассказы о пигмеях); и Алкмана — за рассказы о «людях с перепонками на ногах»; или Эсхила — о «псоглавцах», о «людях с глазами на груди» и «одноглазых»[96]. Потому что мы не обращаем много внимания на прозаических писателей, пишущих о многих предметах в исторической форме, даже если они не признаются, что имеют дело с мифами. Ведь сразу видно, когда они сознательно вплетают (в свое изложение) мифы не по незнанию фактов, а придумывают невероятное, чтобы удовлетворить склонность к чудесному и доставить удовольствие слушателям. Между тем создается впечатление, что это происходит по незнанию, потому что они преимущественно выдумывают с некоторым правдоподобием такие фантастические рассказы о предметах. Феопомп открыто признается, что будет рассказывать мифы в своей истории — лучшая манера исторического изложения, чем у Геродота, Ктесия, Гелланика и авторов описания Индии[97].
36. О явлениях в Океане у Гомера говорится в форме мифа, так как эта форма изложения должна быть целью поэта. Ведь от приливов и отливов в Океане Гомер взял миф о Харибде, хотя даже сама Харибда не является всецело измышлением поэта, но образ ее дан в соответствии с рассказами о Сицилийском проливе. Если же Гомер утверждает, что прилив и отлив происходит три раза в течение суток (хотя это бывает только дважды) в таких словах:
... Харибда,
Три раза в день поглощая и три раза в день извергая
Черную воду,
(Од. XII, 105)
то он все же мог бы выразиться и так; ведь мы не должны думать, что он сказал так по незнанию факта, но для того чтобы создать впечатление трагического и вызвать страх: Кирка в своих речах вызывает сильный страх у Одиссея, чтобы заставить его отказаться от своего намерения, поэтому она смешивает
