для пастыря, и обученного посылает назад к пастве, которая его выбрала.
Выбранный священник не чужой, пришлый человек: его все знают, и он всех знает. Его будут и любить, и уважать, и слушаться. К нему придут за советом, придут рассказать о своём горе и о своей радости. Выборные священнослужители – это не выдумка какая-нибудь, не ересь, а самая древняя правда, ибо так было ещё у апостолов. Вспомните, как выбраны были дьяконы. Апостолы не назначили их, не выбрали их по собственному усмотрению – нет. Они созвали собрание верующих и, объяснив им, почему явилась нужда в новой должности, сказали: «Итак, братия, выберите из среды себя семь человек». Собрание верующих согласилось, ибо, как говорится в Деяниях апостолов, «угодно было это предложение всему собранию», приступили к выборам, избрали семь человек и «поставили перед Апостолами, и сии, помолившись, возложили на них руки»175.
А вот что говорится в Соборном послании к церкви Александрийской:
«Если же кто из церковных священнослужителей умрёт, то на место умершего могут быть допускаемы и недавно присоединённые к Церкви, если только они окажутся достойными, и если изберёт их народ»…176
Так было в Церкви древней. Выборные священники, таким образом, не новшество, а восстановление забытого, старого177. Но насколько это старое лучше того, что есть сейчас! Много ли в сёлах теперь священников, которых любили бы крестьяне? Постоянная вражда, постоянная неприятность. Да и действительно, человек он чужой, послужит иной раз год-два, и, глядишь, переводят его на другое место. Что ему за дело до крестьянской жизни? И вот прихожане в церкви ещё только и молятся, а дома и друг с другом живут не по-Божьи. Нет любви, нет Христа в душе каждого. Но ведь молиться не только в храме нужно, вся жизнь молитвой должна быть, всё от Бога и всё для Бога должно делаться.
Будет выборный священник, и тогда любовь к нему всех объединит, всех в храм соберёт: кого любишь, с тем и молиться легко. И, уходя из храма, всякий унесёт с собой живой дух Христов, и хоть пойдёт своим делом заниматься, землю пахать или сено косить, но так у него на душе будет, как будто бы он всё ещё в храме, со всеми вместе, а все – со Христом. Когда будут выборные священники, тогда только восстановится приход.
Но для того, чтобы узнать всё это, пережить, нужно читать слово Божие, а для того, чтобы читать слово Божие, нужно быть грамотным178. Вот потому-то второе, что нужно крестьянину, это – школа179.
II
Народные школы в России существуют очень недавно. До освобождения крестьян их, можно сказать, не было вовсе. Со времени освобождения крестьян прошло 44 года. За это время в России открыто около пятидесяти тысяч школ, но как недостаточно это число, видно из того, что и теперь на каждых сто человек жителей приходится лишь три учащихся. Больше всех для народного образования сделали земства: несмотря на все препятствия, они как только сил хватало увеличивали число земских школ. А препятствий было много. В Харькове, например, когда земство постановило израсходовать на школьное дело большую сумму – около двухсот тысяч, высшее начальство не позволило истратить столько денег на народное образование. В Курске земство решило выдать тридцать шесть тысяч рублей в виде безвозвратных пособий сельским обществам на устройство новых училищ. Высшее начальство опять запретило. То же происходило в Херсонской губернии и в других местах. Чего же удивительного после этого, что ни в одной стране нет столько безграмотных, сколько в России, а между тем много ли среди крестьян осталось таких, которые не понимали бы, как необходимо каждому человеку уметь читать и писать? Если до войны некоторые не понимали этого, то после войны поняли все. Теперь всякий, от мала до велика, просит «газетку» и знает, что газетка годится не для одних «цигарок». Читать теперь все хотят, но где научиться? В иных местностях вовсе школ нет, а в иных все дети в школу не вмещаются.
Выход отсюда один: ввести, как это называют, обязательное обучение. Это значит, чтобы каждый русский подданный, по закону, обязательно, хочет не хочет, должен был бы пройти низшую школу и выучиться грамоте; тогда все дети – и девочки, и мальчики – будут уметь читать и писать. Теперь, конечно, такого закона ввести нельзя. Как можно требовать, чтобы дети в школу шли, когда школы никакой нет. Поэтому, чтоб издавать такой закон, нужно открыть и необходимое для этого число школ. Их потребуется очень много, и стоить они будут очень дорого. Если сейчас на народное образование тратится около 30 миллионов, то тогда придётся тратить вдвое больше. Может быть, другой даже так на это скажет: «Конечно, хорошо грамоту знать, хорошо самому слово Божие читать, чтоб учиться, как жить, но куда уж нам, полуголодным, школы строить, нам бы с голоду не умереть самим-то».
В таких словах много правды. «Не одним хлебом живёт человек», – сказано в слове Божием (Втор. 8, 3), но всё-таки и хлеб, чтобы жить, нужен. Но достаток у крестьянина весь в земле. Есть земля – хорошо, нет земли – голод. Отсюда понятно то третье, что нужно крестьянину, это – земля.
III
Земли не хватает не потому, что её мало, а потому, что несправедливо её разделили: одним дано так много, что девать некуда, а другим даже в урожайный год приходится голодать. Помещики владеют сотнями и тысячами десятин земли, а крестьяне в среднем имеют две-три десятины на душу. Такая несправедливость началась ещё с освобождения крестьян. Когда освобождали крестьян, то им решили дать столько земли, сколько каждый из них обрабатывал на себя ещё в крепостное время, но при этом сделали отрезки. Положим, крестьянин имел семь десятин, когда его отпускали на волю; ему надо бы было дать семь десятин, а ему давали шесть. Да и эти шесть десятин давали не даром, а на условии выкупных платежей. Таким образом, в 1861 году государственные крестьяне получили около шести десятин на душу, удельные крестьяне – около четырёх десятин, помещичьи – около трёх десятин. Со времени освобождения крестьян прошло 44 года. За это время население увеличилось на много миллионов, а земли крестьянам не прибавили нисколько. Тот же надел, который прежде кормил троих, теперь кормит пятерых. Но и троих-то он кормил еле-еле, а уж пятерых и вовсе не под силу. В северо-западных губерниях, например, прежде на душу приходилось пять
