предотвратить войну и собственными силами свергнуть фашистский режим. Значительная часть немецкого народа поддалась нацистской национальной и социальной демагогии, шовинистическому натравливанию на другие народы или же оказалась запуганной безудержным террором. Фашистская идеология глубоко внедрилась в сознание широких слоёв немецкого народа30.
Генералитет как составная часть системы фашистского господства
Выдвинутое после второй мировой войны историками ФРГ утверждение о «сопротивлении» высших военных кругов нацистскому режиму принадлежит к миру легенд. Оно призвано снять с офицерского корпуса, и особенно с участвовавших в перевооружении Западной Германии бывших нацистских генералов, историческую вину за их активное участие в величайшем преступлении всей германской истории.
Ещё до 30 января 1933 г. командование рейхсвера приняло значительное участие в подрыве Веймарской республики и в обеспечении прихода к власти правительства Гитлера — Гутенберга — Зельдте31.
Стабилизация фашистской диктатуры в 1933—1934 гг. вряд ли была бы возможна без поддержки военного руководства. Хотя в этой среде время от времени возникали недовольство или разногласия с режимом32, хотя здесь и отпускали язвительные шуточки насчёт новых властителей страны и новых порядков, посмеиваясь над «богемским ефрейтором» и его манерами, но на деле всеми силами поддерживали Гитлера. Те же немногие генералы (такие, как Курт фон Шлейхер, Вильгельм Грёнер, барон Курт фон Гаммерштейн-Экворд), которые не во всём были согласны с политической и военной доктриной фашизма, против него не выступали. Нацистский режим получил время, необходимое ему для своего упрочения. Немногие неугодные лица из высшего военного руководства были быстро устранены: 1 января 1934 г. генерал барон Вернер фон Фрич заменил на посту начальника войскового управления Гаммерштейна, а 30 июня 1934 г. был убит Шлейхер.
Офицерский корпус в своём подавляющем большинстве одобрил то, что сказал генерал фон Рейхенау в феврале 1933 г. при назначении его на руководящий пост начальника так называемого Управления министерства рейхсвера: «Никогда ещё вермахт не был столь тождествен с государством, как ныне»33. Никто из офицерства не возражал, когда нацистская клика 21 марта 1933 г., в День Потсдама, продемонстрировала свой союз с консервативно-милитаристским пруссачеством. Газета «Потсдамер тагесцайтунг» писала: «Разумеется, в этом празднестве участвует и рейхсвер, он не только выделил роту почётного караула. Представители СС, СА, «Гитлерюгенд», Национал-социалистского лесничества, боевые группы партии немецких националов, «Стального шлема», Немецкой национальной партии, Союза германского студенчества, «Добровольной трудовой повинности», офицерских союзов — все они радостно протянули друг другу руки в этот день» 34.
Рейхсвер и его командование своим участием в параде, последовавшем за государственным актом в потсдамской гарнизонной церкви, продемонстрировали, что идут вместе с нацистами. На параде присутствовало множество генералов старой кайзеровской армии, в том числе фон Маккензен и фон Сект35. В то время как фашистские политики в официальных заявлениях заверяли в своём миролюбии, в массовой пропаганде то там, то тут уже звучали тона, позволявшие догадываться о действительной цели союза нацистских главарей и генералов. Так, в местной газете «Ангермюндер цайтунг унд крайзблатт» от 22 марта 1933 г., в частности, можно было прочесть: «Марширующие батальоны людей в новой и старой полевой военной форме, СА, СС и прочих военных союзов подчёркивали волю Германии вновь завоевать себе место под солнцем».
Большинство военных руководителей Германии верили, что установление фашистской диктатуры означает для них начало «золотого века». Когда десять лет спустя Вальтер Ульбрихт спросил находившегося в советском плену генерал-фельдмаршала Паулюса, как оказалось возможным, что он, человек образованный, служил столь варварскому, правительству, тот ответил: «Я прошу Вас понять, что Гитлер дал нам, германским генералам, всё, в чём мы нуждались. Он поставил политическую цель — завоевание жизненного пространства. Он дал хорошее оружие, и он сумел привлечь на свою сторону народ для осуществления своих целей»36.
Обещанное искоренение коммунизма было для генералов веской причиной помочь Гитлеру сесть в седло. Так, Сект писал в 1922 г.: «Опасность угрозы большевизма не может и не должна никоим образом оспариваться; точно так же следует подчеркнуть, что против проникновения и распространения большевизма надлежит бороться всеми средствами... и что при этом необходимо действовать с гораздо большей жестокостью, чем это имеет место сегодня»37.
Генерал фон Гаммерштейн-Экворд, сам ставший впоследствии противником Гитлера, заявил в 1931 г. после четырёхчасовой беседы с фюрером: «Мы хотим сделать это медленнее. А в остальном мы единого с ним мнения»38.
Тождество интересов военного руководства и нацистских главарей определяло его позицию и побуждало его энергично содействовать усиливавшемуся процессу фашизации армии. 14 марта 1934 г. рейхсвер добровольно принял фашистскую эмблему: державного орла со свастикой. Подавляющее большинство офицерского корпуса молча смирилось с убийством неугодных нацистам генералов фон Шлейхера и фон Бредова 30 июня 1934 г., которое вошло в историю под названием «Ночь длинных ножей». После смерти Гинденбурга рейхсвер безо всякого сопротивления принёс присягу на верность лично Гитлеру. Если раньше солдаты и офицеры формально присягали «народу и отечеству», то новая формула присяги гласила: «Клянусь пред господом богом сей священной присягой безоговорочно повиноваться фюреру Германской империи и народа Адольфу Гитлеру, верховному главнокомандующему вооружённых сил, и как храбрый солдат быть готовым, выполняя эту присягу, отдать свою жизнь»39. Факту такой присяги было суждено во время войны сыграть свою роковую роль, поскольку она мешала многим офицерам и солдатам перейти к активным действиям против Гитлера либо служила предлогом для того, чтобы «стоять до конца».
Начало перевооружения, введение всеобщей воинской повинности, увеличение армии — всё это полностью отвечало интересам генералитета и скрепило его союз с фашизмом. Один из тех, кому это было хорошо известно, тогдашний германский военный атташе в Германии, а позже генерал-лейтенант Мориц фон Фабер дю Фор (кстати, хорошо знавший Штауффенберга по Штутгарту), следующим образом рисует ситуацию внутри военного руководства ко времени манёвров 1935 г.:
«Это были первые манёвры после введения всеобщей воинской повинности. Генералы сияли, и все, включая Фрича, демонстрировали верноподданность своему верховному полководцу. У меня сложилось впечатление, что всеми ими владела одна лишь мысль: показать себя на деле.
Весь тогдашний Берлин был для меня в новинку. Он здорово изменился под властью своего фюрера. Всё дышало бахвальством, и все думали только об одном: произвести впечатление. Все считали, что цель Германии — снова стать великой державой — уже достигнута и что она обязана этим одному только фюреру. Хотя в министерстве рейхсвера ещё не знали, следует ли входить с фашистским приветствием или с поклоном, и докладывать о своём прибытии приходилось секретарше в приёмной, никакого ущерба росту власти это не наносило. Теперь мы что-то значим!—
