— О! — сказал Майкл.
— Ирэн, — и Майкл почувствовал, как при звуке этого имени в Джун шевельнулось что-то глубокое и первобытное. — Очень красивая. Они не ладили. Она ушла от него, а через много лет вышла за моего отца, а Сомс с ней развелся. То есть Сомс развелся с ней, а потом она вышла за моего отца. У них родился Джон. А потом, когда Джон и Флёр влюбились друг в друга, Ирэн и мой отец были страшно огорчены, и Сомс тоже — по крайней мере я так полагаю.
— А потом? — спросил Майкл, когда она замолчала.
— Детям все рассказали; и тут как раз умер мой отец, Джон пожертвовал собой и увез мать в Америку, а Флёр вышла замуж за вас.
Так вот оно что! Несмотря на краткость и отрывочность ее рассказа, он чувствовал, как много здесь кроется трагических переживаний. Бедные ребятки!
— Я всегда об этом жалела, — неожиданно сказала Джун. — Ирэн должна была бы пойти на это. Только… только они не были бы счастливы. Флёр большая эгоистка. Вероятно, Ирэн поняла это.
Майкл попробовал возмутиться.
— Да, — сказала Джун, — вы хороший человек, я знаю, вы слишком хороши для нее.
— Неправда, — резко сказал Майкл.
— Нет, правда. Она не плохая, но очень эгоистична.
— Не забывайте, пожалуйста…
— Сядьте! Не обижайтесь на мои слова. Я просто, знаете ли, говорю правду. Конечно, все это было очень тяжело. Сомс и мой отец были двоюродные братья. А дети были отчаянно влюблены.
И снова от ее фигурки на Майкла повеяло глубоким и первобытным чувством, и в нем самом проснулось что-то глубокое и первобытное.
— Грустно! — сказал он.
— Не знаю, — быстро подхватила Джун, — не знаю; может быть, все вышло к лучшему. Ведь вы счастливы?
Как под дулом револьвера, он встал навытяжку и отрапортовал:
— Я-то да, но она?
Серебристо-зеленая фигурка выпрямилась. Джун схватила его за руку и сжала ее. В этом движении была ужасающая искренность, и Майкла это тронуло. Ведь он видел ее до сих пор всего два раза!
— Как бы там ни было, Джон женат. Какая у него жена?
— Внешность прелестная, кажется — очень милая.
— Американка, — глубокомысленно изрекла Джун. — А Флёр наполовину француженка. Я рада, что у вас есть сын.
Майкл в жизни не встречал человека, чьи слова, сказанные без всякого умысла, вселяли бы в него такую тревогу. Почему она рада, что у него сын? Потому что это страховка… от чего?
— Ну, — пробормотал он, — очень рад, что я наконец узнал, в чем дело.
— Напрасно вам раньше не сказали; впрочем, вы и сейчас ничего не знаете. Нельзя понять, что такое семейные распри и чувства, если сам их не пережил. Я-то понимаю, хоть и сердилась из-за этих детей. Видите ли, в давние времена я сама держала сторону Ирэн против Сомса. Я хотела, чтобы она еще в самом начале ушла от него. Ей прескверно жилось, он был такой… такой слизняк, когда дело шло о его драгоценных правах; и гордости настоящей в нем не было. Подумать только, навязываться женщине, которая вас не хочет!
— Да, — повторил Майкл, — подумать только!
— В восьмидесятых и девяностых годах люди не понимали, до чего это противно. Хорошо, хоть теперь поняли.
— Поняли? — протянул Майкл. — Ну, не знаю!
— Конечно, поняли.
Майкл не решился возражать.
— Теперь в этом отношении куда лучше, чем было, нет того глупого мещанства. Странно, что Флёр вам всего этого не рассказала.
— Никогда ни словом не упомянула.
— О!
Это прозвучало удручающе, так же как и все ее более пространные реплики. Она явно думала то же, что думал он сам: Флёр была задета слишком глубоко, чтобы говорить об этом. Он даже не был уверен, знает ли Флёр, что до него дошла ее история с Джоном.
И, вдруг почувствовав, что с него довольно удручающих реплик, он поднялся.
— Большое спасибо, что сказали мне. А теперь простите, мне пора.
— Я зайду поговорить с Флёр относительно портрета. Нельзя упускать такой случай для Харолда. Нужно же ему получать заказы.
— Разумеется! — сказал Майкл. Он надеялся, что Флёр лучше его сумеет отказаться.
— Ну, до свидания!
Дойдя до двери, он оглянулся, и у него сжалось сердце: одна в этой громадной комнате, она казалась такой воздушной, такой маленькой! Серебристые волосы, напряженное личико, которому выражение восторженности, хоть и направленной не по адресу, все еще придавало молодой вид. Он что-то получил от нее, а ей ничего не оставил; и разбередил в ней какое-то давнишнее личное переживание, какое-то чувство, не менее, может быть, более сильное, чем его собственное.
До чего она, верно, одинока! Он помахал ей рукой.
Флёр была уже дома, когда он пришел. И Майкл вдруг сообразил, что единственное объяснение его визита к Джун Форсайт — это она и Джон!
«Нужно написать этой маленькой женщине, попросить, чтобы не рассказывала», — подумал он. Не годится, чтобы Флёр узнала, что он рылся в ее прошлом.
— Хорошо покатались? — спросил он.
— Очень. Энн напоминает мне Фрэнсиса, только глаза другие.
— Да, они оба мне поправились тогда в Маунт-Вернон. Странная была встреча, правда?
— Когда папа захворал?
Он почувствовал, что она знает, что встречу от нее скрыли. Если б можно было поговорить с ней по душам, если б она доверилась ему!
Но она сказала только:
— Скучно мне без столовой, Майкл.
XIII
В ОЖИДАНИИ ФЛЁР
Сказать, что Сомс больше любил свой дом у реки, когда его жены там не было, значило бы слишком примитивно сформулировать далеко не простое уравнение. Он был доволен, что женат на красивой женщине и отличной хозяйке, право же, неповинной в том, что она француженка и на двадцать пять лет моложе его. Но верно и то, что он гораздо лучше видел ее хорошие стороны, когда ее с ним не было. Он знал, что, не переставая подсмеиваться над ним на свой французский лад, она все же научилась до известной степени уважать его привычки и то положение, которое сама занимала как его жена. Привязанность? Нет, привязанности к нему у нее, вероятно, не было, но она дорожила своим домом, своей партией в бридж, своим положением в округе и хлопотами по дому и саду. Она была как кошка. А с деньгами обращалась великолепно — тратила их меньше и с большим толком, чем кто бы то ни было. Кроме того, она не становилась моложе, так что он перестал серьезно опасаться, что ее дружеские отношения с кем-нибудь зайдут слишком далеко и он об этом узнает. Шесть лет назад эта история с Проспером Профоном, чуть было не кончившаяся скандалом, научила ее осмотрительности.
Ему, собственно, было совершенно незачем уезжать из Лондона за день до приезда Флёр; все колесики его хозяйства были раз навсегда смазаны и вертелись безотказно. Он завел за рекой коров и молочное хозяйство и теперь со своих пятнадцати акров получал все, кроме муки, рыбы и мяса, которое вообще потреблял умеренно. Пятнадцать акров представляли собой если не «земельную собственность», то, во всяком случае, изобилие всяких продуктов. Владение его было типичным образцом многих и многих резиденций безземельных богачей.
У Сомса был хороший вкус, у Аннет, пожалуй, того лучше, особенно в отношении еды; так что трудно было найти дом, где кормили бы вкуснее.
В этот ясный, теплый день, когда цвел боярышник, листья еще только распускались и река вновь училась улыбаться по-летнему, кругом было не на шутку красиво. И Сомс прогуливался по зеленому газону и размышлял: почему это садовники вечно бродят с места на место? Все английские садовники, которых он мог припомнить, только и делали, что вот-вот собирались работать. Поэтому, очевидно, так часто и нанимают садовников-шотландцев. К нему подошла собака Флёр; она порядком постарела и целыми днями охотилась на воображаемых блох. Относительно настоящих блох Сомс был очень щепетилен, и животное мыли так часто, что кожа у него стала совсем тонкая. Это был золотисто-рыжий пойнтер, такой редкой масти, что его постоянно принимали за помесь.
Прошел старший садовник с мотыгой в руке.
— Здравствуйте, сэр!
— Здравствуйте, — ответил Сомс. — Ну, стачка кончилась!
— Да, сэр. Давно пора. Занимались бы лучше своим делом.
— Правильно. Как спаржа?
— Вот хочу вскопать третью грядку, да рабочих рук не найдешь.
Сомс вгляделся в лицо садовника, узкое, немного скошенное набок.
— Что? — сказал он. — Это когда у нас чуть не полтора миллиона безработных?
— И что они все делают — в толк не возьму, — сказал садовник.
— По большей части ходят по улицам и играют на разных инструментах.
— Совершенно верно, сэр, у меня сестра в Лондоне, она то же говорила. Я мог бы взять мальчишку, да как ему доверишь работу?
— А почему бы вам самому не заняться?
— Да тем, верно, и кончится; только, знаете ли, сад запускать не хотелось бы. — И он смущенно повертел в руках мотыгу.
— К чему вам эта штука? Тут сорной травы днем с огнем не сыщешь.
