Он смотрел в окно и размышлял над изгнанием злых духов, над древними ритуалами, очищающими душу. Ему мерещились кольчуги крестоносцев, монастырские кельи, в которых каятся католики. Лондон быстро надвигался, растягиваясь, как щель в земле, свободный, темный и грязный; город не волнуют возможности получить отпущение грехов.
Фина не прельщала светская рутина, но где-то она должна быть.
Дворецкий встретил его в холле и вручил письмо. Фин сунул его в карман и стал подниматься по лестнице. Он успокоился, голова прояснилась. Фретгус суетился в прихожей, Фин закрыл за собой дверь.
Опиум вонял омерзительно. От него пахло слабостью, голодом, который погнал его отца так далеко в мир, на этот жалкий чердак в Кале. Фин закурил, ругая себя за то, что портит легкие, затем отложил трубку и стал наблюдать за тем, как сгущаются сумерки, небо превращается в картон и очертания труб растворяются в мазках с палитры импрессиониста. Лазурь и уголь. Фиолетовый и окись хрома. Облака над ним похожи на вуаль. Мысли его скользили, бесформенные, как вуаль, безобидные, как вуаль, наслаждаясь свободой, которую он не осмеливался дать им, когда владел своим телом в полной мере. Он вытащил из кармана письмом вскрыл конверт.
Это было письмо от Минны Мастерс.
Четыре года он старался не вспоминать о ней.
Фину бросилось в глаза одно-единственное слово: "помочь"…
Он с большей радостью обрек бы себя на адское пламя, чем стал бы помогать Ридленду. Восемь месяцев прошло с тех пор, как он стрелял из револьвера. Десять, с тех пор как он свернул человеку шею. Теперь у него есть привилегии, которые нужно охранять больше, чем бриллианты, чем саму свободу. Было бы богохульством отказаться от благ, которые дает титул, и вернуться в игру.
Пальцы его разжались.
"…заявляет, что ей нужна ваша помощь, и я прошу вас…"
Перед ним открыты все двери в мире. Через какую из них ему хотелось бы пройти, он еще не решил, и удастся ли ему пройти в нее как полагается? Спутаться с Ридлендом — значит сунуть палец в пасть волку. Вряд ли он вытащит его невредимым, если вообще вытащит.
"Я перед вами в долгу".
"Да, — сказала она, — вы — в долгу".
Фин выпустил письмо, из рук. Кольчуга, подумал он. Ее тяжесть, должно быть, натирала кожу крестоносцам, причиняя боль, но они не обращали внимания, преклонив колени на холодном каменном полу церквей, и хлыстом сдирали оставшуюся плоть со своих костей. Истинное покаяние не означало, что ты должен чувствовать себя комфортно, и, похоже, оцепенение не являлось для них прощением. "Хлещи сильнее и скачи прямо в стан врагов" — таков был их девиз.
Глава 5
Из Степни доносился звон колоколов, прорываясь сквозь смог. Минна считала удары, вытаскивая револьвер. Ни луча света не проникало из-за двери подвала перед ней, но ржавая табличка не оставляла сомнений: это место ее назначения.
Ветерок коснулся ее щеки, ледяной и влажный, как дыхание могилы. Он гнал мусор по слабоосвещённой улице, играя рыбными скелетами, гоня картофельные очистки, поблескивавшие от сырости. Тарбери пришел сегодня сюда, в Уайтчепел, в поисках мистера Кронина, старого армейского товарища, который, возможно, сможет ей помочь. Он оставил ее на запущенном чердаке в четверти мили отсюда, пообещав вернуться к трем часам.
Весь день Минна ждала, прижавшись носом к окну. Но Тарбери так и не вернулся. И по мере того как шло время, росло ее раздражение. Она ненавидела этот город. Он заставлял ее чувствовать себя такой маленькой. В Нью-Йорке она никогда себя так не чувствовала.
Девушка насчитала семь ударов, пока колокола не замолчали. Тарбери никогда не нарушал своих обещаний. Стоило пойти поискать его. Что еще ей остается?
Глубоко вздохнув, она постучала в грубо отесанную дверь. Рука у нее дрожала.
Молчание.
Пальцы сжали рукоятку револьвера. Перчатки, которые были на ней, обтягивали руку плотно, обрисовывая кончики длинных ногтей — глупый предмет гордости лондонских девушек. Тарбери считал, что ей тоже следует отрастить такие, чтобы не бросаться в глаза. Но рукам вдруг стало невыносимо тесно в перчатках.
Она снова постучала, громче. Потом подумала и сбросила с головы дешевую шаль, чтобы она не мешала ее боковому зрению.
— Кто там? — донесся голос из-за двери. Минна спрятала револьвер за спину.
— Друг Томаса Тарбери.
Через секунду дверь со скрипом отворилась. Квадратный ширококостный мужчина с черными бакенбардами стоял перед ней. В руке он держал фонарь, который освещал пятна жира на его брюках и грубую деревянную ступеньку у него под ногами. Низкие ступеньки вели к покрытому соломой полу.
— Вы, должно быть, мисс Мастерс? Входите. Он в задней комнате.
Он знает ее имя. Это должно было бы успокоить ее.
— Пусть он выйдет ко мне.
— Не может, мисс. Ему плохо. Какой-то мерзкий тип пырнул его ножом на улице. — Минна охнула, и он спустился с лестницы. — Не волнуйтесь. Я перевязал его. Но сегодня он никуда идти не сможет. Я послал бы вам записку, но он мне не сказал, где вы остановились.
За спиной у него было темно, а Минна боялась темноты.
— Пусть хоть окликнет меня.
— Я дал ему лошадиную дозу настойки опия, — сказал мужчина. — Он истекал кровью на улице, но он хотел идти к вам. У мужчины есть чувство долга, и я это уважаю, но я не мог позволить другу убить себя, так ведь?
— Не могли, — согласилась Минна.
— Пожалуйста, входите поскорее. Он сказал, что за вами кто-то следит. Лучше не привлекать внимания.
Минна оглянулась, увидела, как шевельнулась портьера в доме напротив, и шагнула внутрь.
Мужчина отступил на покрытый соломой пол, пропуская ее.
Еще шаг, и нога ударилась о сложенную цепь. Она была свернута вокруг висячего замка, который, как она предположила, мистер Кронин, должно быть, использует, чтобы надежно закрыть дверь, хотя… она не слышала звона цепи, пока он открывал дверь.
Двери не были закрыты на замок.
А он закрыл бы их на замок, если бы на Тарбери напали.
Она повернулась и побежала вверх по лестнице.
Крепкое ругательство и грохот. Лестница исчезла в темноте. Фонарь упал. Еще шаг.
Тяжесть обрушилась на ее спину. Минна упала на порог, неровный пол ударил по ребрам. Сильные руки схватили за плечи, провели по рукам до запястья. Чьи-то пальцы накрыли ее руку, державшую револьвер.
Минна извивалась всем телом, стараясь его удержать.
— Тише. — Пальцы сжались сильнее. — Вы выстрелите себе в живот.
Тяжело дыша, она застыла на месте. Это не голос Кронина. И не Ридленда. Конечно, нет. Ридленд недостаточно проворен, чтобы удержать ее…
