с усталым раздражением.
— Я обязан это делать, капитан. Вы же печётесь о своих солдатах? А я забочусь о своей Родине.
— Ваше высочество, что вы сделаете, если я вас отпущу?
Он скривил губы.
— Вы, сударь, пришли поиздеваться надо мной?
— Поклянитесь на Таланте, что не будете воевать против России, и можете покинуть дворец.
Генрих прищурился, разглядывая меня будто в первый раз. Несколько минут он молчал, а потом усмехнулся, сложив руки на груди.
— Думаете держать мальчишку в узде, угрожая мной?
Я молча пожал плечами, не отвечая ни да ни нет. Лезть в политику мне не хотелось, а тем более крутить подобные интриги. Но над прусским принцем я видел тень возможной смерти. Если он останется во дворце, через день-другой его отравят или зарежут во сне.
Призрачный голос за левым плечом вкрадчиво нашёптывал мне на ухо: отпусти принца. После смерти дяди Фридрих Вильгельм наверняка положит все силы на борьбу с Елизаветой, не беспокоясь о других наследниках. Но если Генриху дать шанс, пруссаки ещё долго будут рубиться, выясняя, кто должен быть королём. Пусть Таланты убивают друг друга, шептал знакомый голос, так надо. И я согласился выполнить просьбу.
— Значит, клятву?
Встав, Генрих прошёлся туда-сюда по комнате, нервно косясь на меня.
— Зачем вы это делаете?
— Считайте это моей прихотью.
Решение он принял за считаные минуты.
— Согласен. Вы клянётесь отпустить меня, не преследовать и не говорить, как я ушёл из дворца. А я — не воевать с Россией.
Я поднялся и протянул ему руку. Эфир между нами забурлил, Анубис рванулся навстречу Таланту Генриха, и мы одновременно начали говорить:
— Клянусь, что….
* * *
Вывести Генриха из дворца не составило проблем. Я сам расставлял караулы и легко выпустил его высочество через дверь для прислуги. Впрочем, лошадь я ему не дал — пусть идёт пешком. Очень, знаете ли, полезно для здоровья.
— Не понимаю, зачем вы это сделали, — сказал Генрих мне на прощанье, — но я не хочу быть вам должен.
Он снял с шеи и отдал мне тяжёлый ключ на цепочке.
— В подвале находится сокровищница моего брата. Война опустошила её, но что-то ещё осталось. Можете взять по праву завоевателя.
Развернувшись он пошёл прочь. Через несколько шагов обернулся, наставил на меня палец и почти закричал:
— Я вам ничего не должен, поняли? Никаких долгов!
Мне оставалось только пожать плечами и вернуться во дворец.
* * *
Грабить у меня в планах не было, но если уж дали ключ, то грех не воспользоваться предложением. Так что я нашёл лестницу в подвал и спустился в тёмное подземелье, подсвечивая себе Знаком.
Полагаю, Генрих сильно бы посмеялся, узнав, что ключ не пригодился. Все двери и решётки на моём пути были открыты. Кто-то грубо взломал замки магией: искорёженное железо было ещё тёплым, намекая, что работал «медвежатник» буквально только что. А в конце пути меня ждал вход в хранилище, откуда вырывался дрожащий свет факела. Внутри звенел металл и кто-то вполголоса ругался на немецком.
Я вытащил из ножен шпагу, проверил заряд защитной татуировки на груди и шагнул в дверь. Сейчас посмотрим, кто это такой умный меня обскакал.
— Ба, какие люди! Уважаемый Курт, а что это вы здесь делаете?
Бывший голландский полковник Тотлебен вздрогнул от звука моего голоса.
— Господин капитан? Какая неожиданная встреча. А я вот провожу ревизию. Случайно заглянул в подвал и обнаружил эту комнату.
У его ног стоял кожаный мешок, куда он складывал какие-то золотые блюда, кубки и подсвечники. Судя по пустым распахнутым сундукам, деньги из сокровищницы вынесли гораздо раньше, а Тотлебену достались остатки роскоши.
— Что вы говорите! — я кинул шпагу в ножны. — А мешочек вам зачем, сударь? Хотели собрать ценности, чтобы разделить среди офицеров?
— Именно так, господин капитан! Вы прямо провидец. Я подумал, что надо прибрать эту рухлядь, пока не растащили. А потом, естественно, позвать вас и всех остальных, когда закончится битва.
Грабёж после выигранного сражения был самым обычным делом. Любая армия, занявшая неприятельский город, тащила всё ценное, до чего могла дотянуться. По негласным правилам трофеи полагалось честно делить внутри подразделения, чтобы избежать распрей. А вот такая экспроприация ценностей, когда остальные держат оборону, крайне осуждалась.
— Ах, господин капитан! — Тотлебен бросил валять дурочку. — Вы же всё прекрасно понимаете. Три! Я подал уже три прошения о зачислении меня в армию. И ни на одно не получил ответа. Бился в двух сражениях, прикрывал пехотный полк, срезал трёх прусских магов. И что⁈ Ни-че-го! Салтыков только хмыкает и обещает написать в Петербург. На что прикажете жить? Мне даже еду приходится покупать за свои.
Понимающе кивнув, я огляделся в сокровищнице. Всё самое ценное отсюда выгребли сами пруссаки. Оставшееся, на мой взгляд, тянуло тысяч на пять-семь, не больше.
— Константин Платонович, — Тотлебен сбавил тон и заговорщицки подмигнул мне, — я знаю, кому продать эту посуду в Берлине по нормальной цене. Отвезу ему всё, что есть, деньги поделим пополам.
Поймав мой недоверчивый взгляд, Тотлебен возмутился:
— Да как вы могли подумать⁈ Я человек чести. Вы получите деньги, даже если мне придётся ехать за вами в Россию.
— Хорошо, пакуйте золото и делайте, как сказали. Буду верить в вашу порядочность.
Если честно, мне не хотелось возиться с этой посудой. Куда я её дену? Тащить с собой? Продавать потом? Бог с ним, Тотлебеном, он и правда хорошо дрался, пусть порадуется человек.
Пока он паковал ценности в мешки, я прошёлся по сокровищнице. На дальней полке на глаза попался плоский ящичек с ручкой. Эдакая помесь чемодана и здоровенной шкатулки. Я отщёлкнул замки и поднял крышку.
— У-у-у-у, ерунда какая, — прямо у меня над ухом разочарованно протянул Тотлебен, подумавший, что я нашёл нечто ценное.
Внутри в углублениях, обитых тканью, лежали три длинных металлических цилиндра. Отдельно от них тускло блестел синеватой сталью додекаэдр. Все детали покрывали мелкие пятнышки ржавчины и пыль.
— Выкиньте, — Тотлебен махнул рукой, — эта штука ничего не стоит.
— Думаете?
— Обычные железки, гарантирую.
Я захлопнул крышку, подумал несколько секунд и вытащил ящик с полки.
— Прихвачу на память как сувенир.
— И охота вам такую тяжесть таскать. Вот, возьмите лучше этот кубок! Хоть и серебряный, зато старинная работа.
Он сунул мне в руку небольшую чашу.
— И всё же я заберу. Там неплохая сталь, попрошу кузнеца сделать мне кое-что из снаряжения.
— Смотрите сами. Всё, я готов, можем идти обратно.
Едва мы вышли из сокровищницы, перед нами из стены появилась бледная полупрозрачная женщина. Платье, вышедшее из моды два века назад, высокий головной убор конусом, призрачный шлейф стелется по полу. На белом, как снег, лице застыла маска скорби и ужаса. Взгляд ледяных глаз скользнул по нам, бескровные губы презрительно изогнулись, и она прошипела:
— Живые!
Тотлебен побледнел, став одним цветом с дамой, и начал истово креститься.
— Белая дама, — прошептал он, — призрак династии Гоге… Гуге…
От страха он икнул, уронил мешки и зажал рот ладонями.
— Спокойно, сейчас разберёмся.
Желания упокаивать семейное привидение прусских королей у меня не было. Я вздёрнул Анубиса и послал в призрака лёгкую волну эфира.
— Ты! — Белая дама указала на меня пальцем.
— К вашим услугам, фрау, — я изобразил поклон.
— Ты убил его! Убийца! Никто не смеет покушаться на нашу кровь!
Она вытянула руки, распахнула рот, показывая страшные тёмные зубы, и двинулась ко мне.
— Смерть убийце!
Глава 14
Настоящим образом
Белая дама взвизгнула:
— Умри, цареубийца!
Отпихнув в сторону Тотлебена, я шагнул ей навстречу. Улыбнулся и скомандовал:
— Анубис, фас!
От шакальего воя посыпалась кирпичная крошка с потолка. Талант не стал атаковать напрямую. Вместо этого мои челюсти вытянулись, превращая лицо в морду шакала. Очень странное ощущение, должен вам сказать: длинный язык, острые зубы, клыки двумя кинжалами. Ими-то я и впился в протянутые руки призрака.
— А-а-а! — заорала мёртвая тётка.
Я рванул зубами полупрозрачную плоть. На вкус она оказалась мятной, холодящей нёбо.
— У-у-у!
Дама попыталась вырваться, но я отпустил руку, бросился вперёд, и пасть сомкнулась на её горле. Бестелесные руки ударили меня в грудь. Без толку! Зубы уже раздирали шею призрака, эфирная кровь хлестала мне в пасть. Белая дама ничего больше не могла
