23 июня 1973 г.
Когда-то будет смешно
В очень интересном, вызвавшем много толков кинофильме югославского режиссера Макавеева «Тайны организма» рассматривается между всем прочим явление коллективной истерии и истерического поклонения толп. В фильм включены кадры из кинохроник: поклонение Мао Цзэдуну, он на трибуне, а миллионы толпы взвизгивают в едином порыве, жуткий организованный и выстроенный в квадраты неисчислимый муравейник. Показано поклонение Сталину: массы восторженных людей шпалерами вдоль стен зала в Кремле бешено аплодируют, гремит величественная музыка, и из-за поворота выходит Он, в кителе, сидящем на нем как на манекене, в своих штанишках с лампасами, выступает медленно, слегка сам похлопывая в ладошки, а на дистанции метра полтора-два, строго соблюдая субординацию — кто чуть вперед, кто на полшага назад, кто в хвосте — этакая ОЧЕНЬ продуманная группа, Политбюро. Солнце и группа спутников. Гений и сподвижники. Лучшие существа всех времен и народов, ум, честь, совесть эпохи. Лаврентий Берия, конечно, среди них, и Молотов, и Каганович, и Суслов, и Микоян, ах, какая группа, и так же медленно выступают, и тоже похлопывают в ладошки — а толпа под стенами аж лопается, аж, как говорится по-украински, «аж гопки стае!».
Надо было видеть, как в этом месте хохотал сегодняшний зрительный зал. Не нужны сатиры, карикатуры, гротески — никому, пожалуй, не под силу выставить божество в смешном виде лучше, чем это сделало оно само. А ведь он продумывал, наверное, эти свои спектакли, сколько подготовки, режиссуры, костюмировки, даже грима! — а в результате только смех на будущие века.
Зал вторично взрывается хохотом, когда появляются кадры из знаменитейшего когда-то советского фильма «Клятва». Похороны Ленина, Красная площадь, тысячные толпы в бездне отчаяния от утраты. Сталин на трибуне каким-то образом ровно на бюст выше членов ЦК — всех, табуретку ему или бочонок подставили, что ли? Ведь он низенький был. А те в свою очередь выше масс, этакая точно размеченная мизансцена пирамидой, кто на сантиметр выше, кто на бровь ниже, в соответствии с рангом, отведенным «Кратким курсом истории ВКП(б)». Какие-то Бухарины, Зиновьевы, конечно, отсутствуют — их не было. Был только Сталин. Все взоры устремлены на Сталина. Ему тяжело. В горле застыли рыдания. Он произносит слова клятвы Ленину. И только он их произносит, все начинают оживать: всем становится сразу ясно, что жизнь продолжается, что хоть и без Ленина, но она в надежных руках. Гремит торжественная музыка. Каким-то мистическим образом над толпой разворачивается и возносится чуть не на половину Красной площади алое знамя с портретом Ильича (так на сценах оперных театров оно возносится на проволоках). И здесь шедевр, вершина сталинского киноискусства, кадр: русская женщина с изможденным лицом, с сединой в волосах, этакая символическая родина-мать с плакатов времен войны, держит в руках письмо, конверт с надписью «ЛЕНИНУ». Не успела донести, не вручила. Вдруг ее осеняет мысль. Сперва робким, а потом все более уверенным движением она протягивает конверт Сталину. Крупно: «ЛЕНИНУ». Протягивается — Сталину. Актер, играющий Сталина, на секунду ломается, изображает непонимание, оглядывается на соратников. Всем своим бравым видом соратники как бы говорят: «Да!» И Сталин принимает письмо в собственные руки. Апофеоз. Массы ликуют. Зрительный зал хохочет до слез.
А ведь кино это вышло в дни моей юности, я ведь помню, как оно принималось на полном серьезе. Попробовал бы кто-нибудь фыркнуть или прыснуть. Кто все понимал — для того это было так страшно, что не до смеха. И истерически поклоняющаяся толпа — она плакала на этом фильме от умиления. Как потом плакала и душила себя на сталинских уже похоронах.
Я лично близко знал одного пожилого человека, который в кинотеатре плакал при демонстрации обязательного киножурнала «Новости дня». Жена его говорила, что с ним прямо стыдно ходить в кино: только начинают показывать все эти выплавки стали и комбайны, он уже хлюпает носом — не может без радостных слез видеть достижения нашей такой великой, такой могущественной страны. Когда показывали Сталина, его просто душили слезы счастья, до неприличия, хоть из зала выходи. При этом их семья с двумя детьми множество лет скиталась по чужим углам, ожидая очереди на фантастически недосягаемую квартиру, и получила ее, квартиру, только при Хрущеве, когда моему знакомому пора было выходить на пенсию. Старик как-то странно спокойно принял разоблачения культа личности, но от слабости своей не избавился: теперь он во время киножурнала всхлипывал и корчился, когда показывали Хрущева. А показывали Хрущева почти в каждом киножурнале. А какие слезы стал пускать старик, когда они еще приобрели телевизор! Если он жив и поныне, представляю себе, сколько носовых платков он смочил, когда недавно партбилет номер один вручили Ленину Владимиру Ильичу, а партбилет номер два — Брежневу Леониду Ильичу…
Даже Сталин до такого не додумался. Вершиной сталинских фарсов, по-моему, была мумификация Ленина. Будущий русский историк, не исключено, будет писать об этом примерно так:
…поскольку Бог и религия были упразднены, а с ними и поклонение старым святыням, мощам и проч., было решено ввести поклонение личности умершего председателя ВЦИК Ульянова (Ленина) и его мощам. Труп был набальзамирован и выставлен в особом архитектурном сооружении, не совсем правильно названном Мавзолеем: в скрупулезно точном смысле слова это была все-таки Кунсткамера. В отличие от былых поклонений с богослужениями, целованием раки с мощами, труп в данной Кунсткамере был выставлен именно лишь для обозрения. Простояв в длинной очереди, толпа проходила мимо трупа и смотрела на него. Следуя примеру Москвы, в Болгарии набальзамировали и выставили в Софии для обозрения своего местного покойника, некоего бюрократа по фамилии Димитров, но шире эта безвкусная мода не пошла, если не считать попытки в 1953 году пополнить московскую Кунсткамеру вторым трупом — Иосифа Джугашвили (Сталина), который вскоре, однако, был изъят.
Будет ли в будущем смеяться наш кинозритель при виде кадров советской хроники, показывающих очередь в Мавзолей и осмотр массами мумии бывшего председателя ВЦИК? Думаю, да. Прочий мир над этим давно посмеивается. Более того, в самой своей стране Ленин стал персонажем целой блестящей серии ленинских анекдотов. Это страшный для ленинской партии признак, гораздо более страшный, чем может показаться. С другой стороны, это и обнадеживающий признак, говорящий о том, что, несмотря на полувековое попирание здравого смысла, этот здравый смысл в народе все равно не умер.
Возможно, когда-нибудь каким-то издателям покажется интересным переиздать фотоспособом образцы советской прессы для любителей исторических анекдотов или для тех, кто откажется верить в то, что это было. Для такого историко-анекдотического переиздания годится любой экземпляр газеты «Правда», особенно, скажем, за 1937 год. Очень лихо выглядела бы подборка речей Хрущева, начиная с 30-х годов, в которых он сперва восславляет Сталина, разоблачает врагов народа и требует их казни, потом разоблачает Сталина и реабилитирует врагов народа посмертно, потом фотография на первой полосе «Правды», ярко помню: «Никита Сергеевич Хрущев вручает орден Ленина верному ленинцу Леониду Ильичу Брежневу». Объятия, поцелуй, затем краткие скромные информашки об уходе Хрущева по состоянию здоровья и — о смерти пенсионера.
Разве можно выдумать что-нибудь законченное, сатиричное лучше, чем выдумывает это сама жизнь? А точнее, чем выдумывает хронически больная манией величия Коммунистическая партия? А что, если эта болезнь самая настоящая? Ведь только больные маньяки так смешны, как тот гоголевский Поприщин. Эти невероятные монументы, этот страдавший от несознательных птиц Сталин-колосс на Волго-Донском канале, так что держали охрану, стрелявшую птиц, чтобы не садились на него; эти, если помните, Метрополитен имени Кагановича, кондитерская фабрика имени Микояна, все эти Сталинграды, Ворошиловграды, родильные дома имени Берия — сегодня это все смешно, как выходки умалишенных, считающих себя Наполеонами.
Совершенно так же являются смешными, а для врача — просто обычными признаками недомогания, нуждающегося в лечении, заявления, например, типа: я — ум, честь и совесть эпохи; я — мудрее всех; я — передовее всех; я — рулевой, кормчий, водитель, учитель, светоч; я — выше всех, дальше всех, быстрее всех, глубже всех, сильнее всех… Вы только представьте себе, что вы слышите такой поток заявлений, — не усомнитесь ли в здоровье заявляющего? Но ведь мы это слышим. Каждый день. Десятки лет непрерывно. В любой газете, любом журнале, радиопередаче, на докладе, по телевизору, на собрании пионеров и на сессии Академии наук данные заявления партии должны быть приведены. Партии — значит, группы людей, не богов, нет, людей; у каждого там энное количество начального, среднего или высшего образования, свои способности, свои заскоки, свои глупости, свои недостатки… И вдруг: мы — ум эпохи, мы — честь эпохи, мы — светоч… и так далее, и так далее. Окститесь!
