— Французским, английским, немецким, итальянским и испанским.
— Великолепно! Это то, что надо. Представьтесь завтра утром генерал-квартирмейстеру генералу Дитерихсу.
Не задавая лишних вопросов, Павел откланялся, а в душе подумал, что ему предстоит, скорее всего, новое назначение. На сей раз служба во фронтовой разведке. Это его не очень обрадовало, поскольку боевой ротмистр рвался на фронт, да и быстрой карьеры у генерал-квартирмейстера не сделаешь.
Утром следующего дня он прибыл в назначенное время в городской лицей, отданный по случаю военного времени в распоряжение штаба фронта. Прихрамывая после ранения, ротмистр вошел в большую классную комнату, превращенную в рабочий кабинет генерала. О мирном прошлом этого дома теперь напоминали только ученическая доска, висевшая на стене, да неистребимые каракули двоечников кое-где на подоконниках. Дитерихс с приветливой улыбкой пошел навстречу титулованному офицеру. Он справился о том, как идет выздоровление после полученного Павлом ранения, расспросил о его боевых делах, а затем перешел к тому, ради чего боевой ротмистр был приглашен в штаб фронта.
Знакомство командования штаба Юго-Западного фронта с послужным списком П.А. Игнатьева, сказал генерал М.К. Дитерихс, привело его к мысли о том, что именно он по уровню общего и военного образования, а также по накопленному разностороннему жизненному опыту является наиболее подходящей кандидатурой для дальнейшего прохождения службы во фронтовой разведке. Генерал дал понять, что это назначение, если ротмистр Игнатьев примет его, следует рассматривать как промежуточный этап в прохождении карьеры, и что высшее командование предполагает в дальнейшем использовать его на более высоком посту.
«Золотит пилюлю», — подумал П.А. Игнатьев. Когда командование желает назначить кого-то на непрестижную должность, оно всегда говорит, что потом все будет как надо. Но это «потом» в условиях войны может и не наступить. Поэтому Павел Игнатьев без особого подъема встретил предложение генерала. Кроме того, в те времена в среде офицеров гвардии служба в армейской контрразведке или разведке считалась малодостойным занятием. Вот почему он, не отказываясь от предложения, ответил, что не знаком с этим видом службы и хотел бы получить другое назначение. Однако этот вопрос, видимо, был решен заранее: не так много боевых офицеров Русской армии в то время владели пятью иностранными языками да к тому же имели за плечами обширный опыт светского общения с подданными иностранных государств.
Разведывательное и одновременно контрразведывательное отделение Юго-Западного фронта состояло из начальника и нескольких офицеров, которые доброжелательно приняли боевого гвардейского офицера и аристократа, к тому же раненного на фронте. С декабря 1914 года по апрель 1915 года возглавлял это отделение полковник А.А. Носков, которого вскоре заменил подполковник Генерального штаба В. Брендель. В отделении два молодых прапорщика целыми днями занимались расшифровкой телеграмм, поступавших со всего фронта. Три штабс-капитана находились в постоянных разъездах по делам разведки, которые на первых порах Павлу как новому сотруднику были непонятны. В разведывательном отделении штаба фронта работал также один вольноопределяющийся, отставной чиновник, хорошо владевший венгерским языком. Он был взят сюда не случайно: в результате успешного на первых порах наступления Русская армия частично овладела Карпатами и напрямую угрожала дальнейшим выходом непосредственно в Венгерскую долину, занятие которой имело бы колоссальный политический эффект.
Некоторое время спустя в послужном списке Игнатьева 2-го появилась следующая запись: «Приказом по управлению генерал-квартирмейстера штаба армий Юго-Западного фронта от 23 марта за № 65 допущен к исполнению должности штаб-офицера помощника начальника разведывательного отделения штаба фронта»[33]. Так официально младший Игнатьев стал разведчиком, последовав на этом поприще за своим старшим братом.
Штаб фронта в то время в основном опирался на сведения авиаразведки или на данные, полученные от военнопленных, особенно чехов, большинство которых испытывало естественные симпатии к России. Их показания, по словам Игнатьева, были весьма ценными. Когда войска фронта в результате успешных действий захватили несколько тысяч австрийских военнопленных, граф лично вел допрос одного командира батальона, чеха по национальности. Чешский майор сообщил, что в плен он сдался добровольно вместе со всем своим батальоном, в котором все офицеры почти поголовно были немцами. Чех показал на карте расположение австро-венгерских войск и рассказал о замыслах командования. А в заключение разговора, отвечая на вопрос о причинах сдачи в плен, он сказал:
— Ах, господин ротмистр, вы просто не догадываетесь о чувствах, которые движут чехами. Мы испытываем к своим угнетателям-немцам просто жгучую ненависть. Но что бы мы им не сделали плохого, все равно не сможем причинить им такое же зло, какое они нам уже причинили. Мы хотим быть свободным народом, чтобы на чешской земле распоряжался чех, а не немец.
Разумеется, эта информация о настроениях в армиях «лоскутной империи», как в то время называли австро-венгерскую монархию, была использована командованием фронта при планировании боевых действий.
Поначалу ротмистру новая служба казалась неинтересной. Но, как говорится, не боги горшки обжигают: мало-помалу Павел Игнатьев освоился с разведывательной работой. Вскоре он получил в подчинение двух офицеров пограничной стражи, знакомых с этим видом боевых действий да к тому же сохранивших связи с контрабандистами, незаменимыми проводниками разведчиков через границу в условиях военного времени. В связи с тем, что 3-я армия фронта остро нуждалась в сведениях о вражеских позициях, было принято решение обратиться за помощью в том числе и к ним. Командование отобрало двух солдат, которые в сопровождении контрабандистов отправились в ночное время на разведку противника. Переплыв небольшую речку, разделявшую русские и австрийские позиции, они беспрепятственно преодолели передовую линию обороны противника и проникли в небольшую деревушку, где располагался штаб вражеского полка. Австрийские вояки беззаботно спали. Русским солдатам удалось незаметно проникнуть в штаб и забрать секретные документы. На следующий день все бумаги и карты были доставлены в разведывательное отделение штаба фронта. Они оказались весьма интересными, и солдаты получили поощрение от командования.
Таких боевых эпизодов — мирных и немирных — немало выпало на долю Павла Игнатьева, однако поиск разведки в тылу врага, разумеется, не мог заменить отсутствие стратегической разведки фронта, которую надлежало организовать заново. Как мы уже упоминали, с началом войны обширная агентурная сеть Киевского военного округа в Австрии была разгромлена. В результате у командования Юго-Западным фронтом возникла острая необходимость в получении стратегической информации военно-политического характера.
Тем временем обстановка на фронте изменилась и стала приобретать угрожающий для Русской армии характер. Армия Австро-Венгрии, потерпевшая ряд тяжелых поражений, что в немалой степени можно отнести на счет успешной предвоенной работы русской разведки, обратилась за срочной помощью к Германии. Последняя направила на выручку Вене своих генералов и фактически поставила под жесткий контроль австрийскую армию. Немецкие дивизии были смешаны с австрийскими и командовали ими в основном германские офицеры. Весной 1915 года против Юго-Западного фронта была сконцентрирована такая смешанная армия под командованием генерала, впоследствии генерал-фельдмаршала Августа Макензена, которая 2 мая перешла в наступление в районе Горлице и вскоре прорвала фронт русской 3-й армии генерала Радко-Дмитриева. Штаб фронта был в шоке.
Между тем из войск доносили, что противник готовится к новому наступлению. Начальник штаба 31-й пехотной дивизии полковник Б.В. Геруа, вспоминая об этих событиях, писал: «В войсках 10-го армейского корпуса ждали атаки: слишком очевидны были признаки подготовки к ней противника. В течение недель перед тем велась редкая, но систематическая артиллерийская пристрелка по нашим позициям и тылам. Появились новые виды снарядов — шрапнель с двойным разрывом, более мощные гранаты. Летали чаще аэропланы, как бы разглядывая сверху наше расположение и делая съемки вдоль и поперек русской укрепленной полосы. Никто им не мешал: своя авиация почти отсутствовала, противоаэропланных батарей не существовало. И лишь пехотные солдаты, стреляя в небо из ружей, извещали беспорядочной трескотней выстрелов о появлении над головами неприятельских летчиков. Наконец противник производил усиленные разведки нашей передовой линии. Захваченные нами пленные принадлежали иногда к новым частям, появившимся перед фронтом корпуса. Некоторые из более разговорчивых пленных показывали, что прибыли сильные подкрепления, артиллерия, и, главное, германцы, которых до сих пор не было на этом участке фронта»[34].
