«Бельгийцы всегда выказывали согласие с моими предложениями» — пишет он в заключении (Servir, t.I, p.89).
Со стороны главнокомандующего Гамелена этот манёвр был вполне оправдан. Он был главой союзнической коалиции и стремился выиграть войну самым надёжным способом и с наименьшими потерями. Он действовал в соответствии с этими императивами. «20 сентября мы приняли решение вступить в контакт с бельгийским правительством» (Servir, t. I, pp. 83 et 84). Мы — это Даладье, английский министр промышленности, лорд Хенки (Hankey) и военный министр, Хор Белиша (Hore Belisha), по совпадению еврей.
Это решение было выполнено. «В начале ноября», — продолжает Гамелен, исключительно искренний в своих признаниях: «мы пришли к согласию с бельгийским высшим командованием» (Servir, t.I p. 84). Никто не рискнул опровергнуть эти столь недипломатичные высказывания. «Генерал Гамелен вел тайные переговоры с бельгийцами» — уточняет Черчилль («L’Orage approche» (Буря приближается?), стр.89). «Ему придали в распоряжение бельгийских офицеров связи для обеспечения совместных действий франко-британских войск во время их вступления на бельгийскую территорию», что восьмью годами позже открыто признал Пьерло (Pierlot) на страницах «Le Soir» от 9 июля 1947 г., добавив: «вступление союзнических войск в Бельгию было предварительно оговорено по взаимному согласию».
В политике почти всё оправдано. Но тогда не стоило разыгрывать из себя пламенных сторонников нейтралитета, как это лицемерно делало бельгийское правительство! И, в первую очередь, нужно было позаботиться о том, чтобы эти хитроумные манёвры не были раскрыты! В политике роскошь обмана может позволить себе только тот, кто твёрдо уверен, что никто не сможет его на этом поймать. Между тем, с самого начала 1939 г. Гитлер был полностью в курсе происходящего: «Наши тайны», — как меланхолично признается Гамелен: «не были большим секретом для немецкой разведки» (Servir, t.I, pp. 96 et 97).
В частности это касалось соглашения о секретном сотрудничестве, заключённом с бельгийским правительством. 23 ноября 1939 г. Гитлер во время совещания в Канцелярии проинформировал об этом своих генералов, командующих армиями: «На самом деле бельгийского нейтралитета не существует. У меня есть доказательство тайного соглашения между бельгийцами и французами» (Документ 789 P.S. из Нюрнбергских архивов.). У него было ещё одно доказательство этого сотрудничества. В годы войны, во время одной доверительной беседы Гитлер сказал мне: «На той же неделе я узнал об этом из двух разных источников». Он получил два донесения о соглашении, заключённом с главнокомандующим Гамеленом, одно от своего информатора из Генштаба союзников, другое от своего доверенного лица в самом французском правительстве!
Конечно, Гитлер в любом случае оккупировал бы Бельгию. Маленькая страна не могла стать препятствием на пути его военной машины в час решительного наступления. Но если тогда у него ещё сохранялись угрызения совести, то в ноябре 1939 г. он смог отбросить их без особого труда, поскольку бельгийский нейтралитет был чистой ложью и обманом.
Мы, рексисты, не зная об этих тайных и, откровенно говоря, довольно грязных интригах, продолжали, жертвуя всем, сражаться за сохранение нейтралитета, каковой, по нашему мнению, оставался последней возможностью сохранить мир. И эта возможность существовала, подтверждением чему служит то затруднительно положение, в которое попало во Франции правительство Рейно, которое в самый разгар этой «странной войны», удержалось в самый последний момент благодаря преимуществу всего лишь в один голос («и даже тот был подтасован» — как заметил позднее президент Эррио). Лаваль, который наверняка должен был сменить его, был готов пойти на переговоры.
Однажды вечером я отправился к королю Леопольду III в его дворец в Лекене. Меня сопровождал генерал Жак де Дисмюд (Jacques de Dixmude). Монарх принял меня в непринужденной обстановке, облачённый в рейтузы для верховой езды. Мы вместе набросали основы для проведения рексистской кампании в прессе, целью которой была пропаганда сохранения нейтралитета среди бельгийской общественности.
Однако я почти не сомневался, что буквально накануне в том же кресле, где сидел теперь я, сидел секретный представитель французского высшего командования в Бельгии, также как и я, явившийся к королю тайком! Что сказали бы бельгийцы, если бы на месте этого агента Гамелена оказался бы полковник Вермахта в роли тайного посланника Гитлера при правительстве, объявившем о своём нейтралитете? Двойная игра была налицо.
Двойная, а точнее, тройная игра, поскольку в марте 1940 г., поняв, что дело пахнет жареным, король Леопольд III, сделав крутой поворот, пошёл на новую тайную сделку, послав в Берлин к министру Геббельсу своего доверенного человека, бывшего министра социалиста де Мана. В августе 1940 г. он сам рассказывал мне, что его миссия у нацистского министра состояла в том, чтобы подтолкнуть немцев к вторжению на юг Бельгии с целью стремительного передвижения к Седану, Сомме и Аббевилю. Но Гитлер сам уже продумал этот вариант развития события! Как бы то ни было, эта история многое объясняет. В частности то, почему 28 мая 1940 г. Леопольду III не сбежал в Лондон. Он был уверен в том, что не пройдёт и нескольких часов, как Геббельс в своём выступлении по радио раскроет эту сделку! Короче говоря, всё было кончено! Игра началась!
Благодаря провокациям и намеренному нежеланию договариваться сторонники войны на Западе достигли своих целей, заставили доведённого до крайности Гитлера высунуться из своего логова. Между тем, в 1954 г. (в Будапеште) и в 1968 г. (в Праге) с Советами они вели себя совершенно иначе!
Таким образом, «ненужная и глупая» (по словам Cпаака) война началась.
10 мая 1940 г. мощная бронированная армада Гитлера выбила двери Запада, раздавив под своими гусеницами на протяжении более тысячи километров дискредитировавшие себя, продажные и неисправимо прогнившие демократические режимы.
5. Гитлер на тысячу лет
Никогда ни один народ не был так ошеломлён и охвачен паникой и растерянностью, как французы, бельгийцы, голландцы, люксембуржцы, когда 10 мая 1940 г. войска Третьего Рейха вторглись в их страны. Хотя, естественно, все должны были понимать, к чему идёт дело. Польские события сентября 1939 г. были достаточно красноречивы. «Через пять дней наши войска войдут в Берлин» — за неделю до начала первого действия этой драмы заявил человечек с усами а-ля Дали и налитыми кровью глазами.
Поляки могли бы потянуть время, охладить горячие головы в своей стране, поймать Гитлера на слове и пусть только для вида, пойти на переговоры, которые он предлагал им за день до начала вторжения. В Польше наступала осенняя распутица: по меньшей мере, можно было отсрочить стремительный натиск, грозивший поглотить их страну. В дипломатии, время — царь. У хорошего дипломата всегда должно быть наготове множество доводов, позволяющих отсрочить угрозу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
