Что же говорить о том времени?
Сталин тогда, пусть с опозданием, но это понял, назвав деятельность конструктора «революцией в технике».
Почему же не понял сразу?
Здесь, кроме необычности и непривычности грабинской системы производства, были ещё и два субъективных фактора.
Первый.
Обстановка. Январь 1942 года — это то самое время, когда советское производство могло ещё давать фронту только крохи от потребного им. Пока ещё не раскрутилась работа тех полутора тысяч предприятий, что были эвакуированы в 1941 году на восток.
Плюс потерянные тогда же трудовые ресурсы и сырьё.
А продукция эта была нужна остро. Просто-таки отчаянно остро. Как писал тогда Сталин в телеграмме одному из директоров авиационных заводов: «Ил-2 сейчас нужны армии как воздух, как хлеб…»
А что тогда было не нужно «как воздух, как хлеб»?
Тогда, в той обстановке, по мнению сугубых практиков, было не до конструкторских изысков, не до жиру попросту говоря. И занятия такие, в большинстве своём, отвлекая какие-то ресурсы от самого главного — производства, были в той убийственной ситуации действительно вредны для интересов государства.
Но у Грабина как раз была совершенно обратная картина. У него эти «изыски» и стимулировали как раз не только улучшение качества оружия, но и увеличение в разы его производства. Причём, не когда-то там, в туманном будущем, а именно сейчас, в самый необходимый для этого момент.
Второй.
Быть специалистом во всём нельзя. Человеческая деятельность настолько многогранна, что охватить её всю, тем более, во всех тонкостях, попросту невозможно.
Для человека, руководящего всем, выход из положения в интересах дела может быть только один. Надо довериться мнению специалистов. Что Сталин, как мы с вами это видели, хорошо понимал. И чего неукоснительно придерживался.
Но здесь возникает неизбежная ситуация.
Кто и как доложит.
Грабину в конце-концов повезло. Сталину, пусть и задним числом, помог разобраться в происшедшем Ворошилов, судя по догадке Грабина, впрочем, вполне правдоподобной.
Но вот вопрос.
Кто и как доложил Сталину о работе Грабина накануне заседания ГКО? И доложил, судя по необычной разъярённости Сталина, весьма «квалифицированно».
Кто этот человек?
Это, конечно, навсегда останется тайной.
Но вот для меня лично никакого сомнения не вызывает то, что в пятидесятые годы он обязательно был среди активных обличителей «культа». И рассказывал, в числе многих других бывших «докладчиков», что именно Сталин виновен в четырёх годах войны и миллионах её жертв.
Чему многие охотно поверили.
Возвращаясь же к настоящей теме, хочу обратить ваше внимание на то, до какой степени накалённости могли доходить иногда (не часто, конечно же) споры со Сталиным.
И обратите внимание на слова Грабина — «обычная выдержка и хладнокровие изменили ему».
Обычная выдержка и хладнокровие.
То есть и он ладит о том же самом, о чём в один голос твердят люди, имевшие возможность общаться со Сталиным в процессе выработки решений.
Снова и ещё раз хочу обратить внимание на черту, подмеченную, как было сказано выше, адмиралом Исаковым.
Напомню ещё раз. Это, по-моему, необыкновенно важное для нас наблюдение.
…Трудно сказать, был ли он сдержан вообще, очевидно, нет. Но личину эту он давно одел на себя. Как шкуру, к которой привык до такой степени, что она стала его второй натурой. Это была не просто сдержанность, это была манера. Повадка, настолько тщательно разработанная, что она уже не воспринималась как манера. Ни одного лишнего жеста. Ни одного лишнего слова. Манера, выработанная настолько, что она воспринималась как естественная…
Конечно же, не был этот грузин сдержан по природе. И это иногда прорывалось, редко, правда, в самые тяжёлые моменты его жизни.
Всё же остальное время, ОБЫЧНО он был ровен, спокоен и немногословен. Думаю, что приведённые здесь примеры это убедительно подтверждают.
Объяснение этому адмирала Исакова выглядит безупречным. Виден в его оценке хороший психолог, наблюдательный человек, прекрасно разбирающийся в людях. Да, действительно, обычная манера поведения Сталина вовсе не была ему присуща от природы.
Он её создал сам.
Или, точнее, его привычное поведение, предъявляемое им окружающим, явилось следствием его постоянной работы над собой, его постоянного самоконтроля, в том числе, над собственным темпераментом.
Теперь зададимся вопросом о цене.
Ведь ясно же совершенно, что подобная неустанная работа над собой требует колоссальной силы воли и огромных постоянных усилий. Особенно на начальной стадии, пока не сложилась ещё привычка, совершенно тебе ранее не свойственная.
Однако, это самое «особенно» — вовсе не значит, что потом «личина» эта и «шкура» эта будут сидеть на тебе автоматически и безо всяких усилий. Поскольку темперамент — это такая штука, которую одной привычкой не победишь и не изменишь. Нужен для его обуздания постоянный и жёсткий самоконтроль.
Поэтому, задам я снова всего один вопрос.
А зачем?
Ведь следовать своему природному темпераменту обычно считается естественным.
Всеми считается. Ну, или — почти всеми.
И можно ещё понять такую внутреннюю работу, когда человек не достиг ещё вершин власти.
Но вот, после того, когда человек власти этой достиг? Причём, власти абсолютной, почти ничем не ограниченной?
Хочешь — оркестрами дирижируй. Хочешь — «с документами работай».
Или показывай «педерастам» «кузькину мать». Стуча ботинком по трибуне.
Поскольку темперамент. Поскольку таков ты от природы.
Зачем же насиловать себя?
Ведь высшую власть так удобно использовать для насилия над другими…
Я думаю, что предельно отчётливо во всём этом ясно одно.
Если уж ты живёшь именно таким образом, значит, должна у тебя быть важная на то причина.
Потому что постоянный самоконтроль требует неизбежно постоянного нравственного усилия. А для того, чтобы ежеминутно казнить себя подобным усилием, необходимо отчётливое понимание смысла этого усилия. Смысла этой постоянной ломки и обуздания своей собственной, изначально в тебя заложенной, природы.
Для этого нужна цель.
Нужно отчётливое понимание смысла твоего существования.
И жёсткое подчинение всего, что у тебя есть, этому самому смыслу.
Поэтому, как мне кажется, если мы с вами ответим на вопрос, зачем Сталину нужно было делать это усилие, мы сможем ответить и на другой вопрос.
А именно.
Зачем Сталину была нужна власть?
Только отвечать на этот вопрос я не буду. Уж не обессудьте.
Потому что не хочу никого и ни в чём убеждать. Не хочу предъявлять никому никаких готовых рецептов.
Я просто хотел дать пищу для ваших собственных размышлений.
А вы думайте. Сами.
2. «Когда нас в бой пошлёт товарищ Сталин…»
«Заводов труд и труд колхозных пашен
Мы защитим, страну свою храня,
Ударной силой орудийных башен
И быстротой, и натиском огня.
Гремя огнём, сверкая блеском стали,
Пойдут машины в яростный поход.
Когда нас в бой пошлёт товарищ Сталин
И первый маршал в бой нас поведёт…»
23 августа 1939 года был заключён Договор о ненападении между Германией и Советским Союзом. Иначе его называют сегодня пактом Молотова-Риббентропа.
При всем разнообразии оценок этого документа, попробуем всё-таки ещё раз понять главное из того, что же получил от него Советский Союз.
Я не буду останавливаться на полученных из Германии технологиях, станках и оборудовании. Хотя при тогдашнем остром голоде в СССР на все эти материи, это и имело, конечно, большое значение для страны.
Не буду здесь касаться и других, тоже важных аспектов — в политике, дипломатии и прочем.
Остановлюсь на главном.
Нет, главном не в моём понимании.
В понимании главы государства, который пошёл тогда на этот шаг.
Давайте послушаем.
Из радиообращения И.В. Сталина 3 июля 1941 года к советскому народу.
…Что выиграли мы, заключив с Германией пакт о ненападении? Мы обеспечили нашей стране мир в течение полутора годов и возможность подготовки своих сил для отпора, если фашистская Германия рискнула бы напасть на нашу страну вопреки пакту. Это определённый выигрыш для нас и проигрыш для фашистской Германии…
Эти слова Сталина долгие годы потом служили предметом пренебрежительных насмешек. Ну да, конечно, полтора года готовились, а ударил немец — и всё рухнуло так, что чуть не потеряли мы едва ли не всё. Готовился он. И чего эта его подготовка стоила?
И Германия была в 1939 году не так сильна, как в 1941-м. И мы, вроде бы, в 1939 году были не намного слабее, чем в 41-м.
