– Конечно.
И я сделал шаг в сторону.
Она вошла в великолепно обставленную комнату, которую сама же для меня и выбирала.
– Когда бы ты хотел пройти свой Лабиринт?
– Чем скорее, тем лучше.
Она наклонила голову, обдумывая мои слова, потом спросила:
– В каком ты был Отражении?
– Очень далеко отсюда, в месте, которое я научился любить.
– Как странно, что принц Эмбера сохранил такое чувство.
– Какое чувство?
– Любви.
– Может быть, я избрал неверное слово.
– Сомневаюсь, – ответила она. – Потому что баллады Корвина всегда затрагивают живые струны в душе.
– Госпожа моя добра ко мне.
– И права, – добавила она.
– Когда-нибудь я сочиню балладу в твою честь, госпожа.
– А что ты делал, пока жил в Отражении?
– Насколько я помню, миледи, я был профессиональным солдатом. Дрался за того, кто мне платил. Кроме того, я сочинил слова и музыку многих популярных песен.
– И то, и другое кажется мне вполне естественным.
– Прошу тебя, скажи, что будет с моим братом Рэндомом?
– Он женится на девушке, моей подданной по имени Виала. Она слепа и не имеет поклонников среди наших.
– И ты уверена, что ей будет хорошо?
– Таким образом она завоюет себе довольно видное положение. Несмотря на то, что через год он уйдет и больше не вернется. Потому что, все таки, что бы о нем не говорили, он – принц Эмбера.
– Что, если она полюбит его?
– Неужели такая вещь, как любовь, существует на самом деле?
– Я, например, люблю его, как брата.
– В таком случае, впервые в жизни сын Эмбера произнес такие слова, и я отношу их за счет твоего поэтического темперамента.
– Что бы это ни было, – сказал я, – тем не менее надо быть твердо уверенным, что для девушки это наилучший выход из положения.
– Я давно это обдумала, и я убеждена в правильности своего решения. Она оправится от удара, какой бы силы он ни был, а после его ухода станет одной из первых дам моего двора.
– Пусть будет так, – ответил я, отворачиваясь, потому что неожиданно меня переполнило чувство тоски и печали – за девушку, конечно.
– Ты, Принц Корвин, единственный принц Эмбера, которому я оказываю поддержку, – сказала она мне, – да может еще и Бенедикту. О нем ничего не известно уже двадцать два года, и один Лир знает, где могут лежать его кости. Жаль.
– Я этого не знал. У меня в голове все перепуталось. Пожалуйста, не обращай на меня внимания. Мне будет недоставать Бенедикта, и не дай бог, чтобы он действительно был мертв. Он был моим военным наставником и научил владеть всеми видами оружия. Но он был ласков.
– Так же, как и ты, Корвин. – ответила она, беря меня за руку и притягивая к себе.
– Ну нет, не так, – ответил я, и сел на кровать рядом с ней.
Затем она заметила:
– У нас еще много времени до тех пор, пока подадут обед.
– И прильнула ко мне мягким ласковым плечом.
– А когда подадут есть?
– Когда я прикажу, – ответила она, глядя мне прямо в глаза.
Так что мне ничего не оставалось делать, как притянуть ее к себе, нащупывая застежку пояса, покрывающего ее мягкий живот. Под поясом было еще мягче, а волосы ее были зелены, как трава.
На этой кровати я подарил ей свою балладу, и ее губы ответили мне без слов.
После того, как мы отобедали – я научился искусству есть под водой, о котором расскажу подробнее позже, если в этом возникнет необходимость, – мы встали из-за стола, накрытого в высоком мраморном зале, декорированном красно-коричневыми сетями и лесками и пошли назад по длинному коридору, все вниз и вниз, ниже самого дна, по спиральной лестнице, которая светилась и сверкала в абсолютной темноте, окружающей нас. Шагов через двадцать мой брат энергично сказал: – К черту! – сошел с лестницы и поплыл вниз рядом с ней.
– Так быстрее, – пояснила Мойра.
– И нам еще долго идти, – добавила Дейдра, которая знала об этом, конечно, по Эмберу.
Мы сошли со ступеней и поплыли вниз сквозь тьму, рядом со светящейся лестницей.
Прошло примерно минут десять прежде, чем мы достигли дна, но когда наши ноги коснулись пола, то стояли мы не на земле, и воды совсем не чувствовалось. Несколько небольших факелов в нишах стен освещали наш путь.
– Почему эта часть океана, являясь отражением Эмбера, тем не менее так непохожа на все, что мы видели до сих пор? – спросил я.
– Потому что так и должно быть. – ответ Дейдры вызвал у меня только досаду.
Мы стояли в огромной пещере, из которой по всем направлениям уходили туннели. По одной из них мы и двинулись.
Путь был долог, и я уже потерял счет времени. Вскоре начались боковые ответвления, с дверями или решетками, прикрывающими входы. У седьмого по счету такого выхода мы остановились.
Он был закрыт тяжелой дверью из цельной плиты, обитой металлом, раза в два выше моего роста. Глядя на эту дверь, я припомнил легенды о размерах тритонов. Затем Мойра улыбнулась улыбкой, предназначавшейся для меня одного, вытащила большой ключ из связки у пояса и сунула его в замочную скважину.
Повернуть его, однако, у нее не хватило силенок. Возможно, этой дверью давно никто не пользовался.
Рэндом что-то пробурчал, и рука его ухватилась за ключ, небрежно отбросив при этом руку Мойры в сторону.
Он взялся за ключ правой рукой и повернул. Раздался щелчок. Затем он толкнул дверь ногой, и мы уставились внутрь комнаты.
Она была размером с залу, и в ней было выложено то, что называлось Лабиринтом… Черный пол блестел, как стекло. И Лабиринт светился на полу.
Он сверкал, как холодный огонь, которым и был на самом деле, дрожал и переливался, и вся комната, казалось, меняла очертания в этом свете. От него исходило тонкое веяние яркой непреодолимой силы, созданной одними кривыми, хотя у самого центра было несколько прямых линий. Он напоминал мне те фантастически сложные, непередаваемые узоры, которые иногда рисуешь, машинально водя пером по бумаге, но только огромные. Я как бы угадывал слова «начало здесь» с другой его стороны. Сам Лабиринт был примерно ярдов сто в поперечнике и ярдов сто Я сделал еще один шаг.
Шаг к мертвым. Они были повсюду вокруг меня. Стояла жуткая вонь – запах гниющей плоти – и я слышал вой избитой до смерти собаки. Клубы черного дыма застилали небо, и ледяной ветер обдал меня каплями дождя. В горле пересохло, руки тряслись, голова горела, как в огне. Я шел, спотыкаясь, сквозь туман сжигавшей меня горячки. Придорожные канавы полны отбросами, дохлыми кошками и испражнениями. Со скрипом, звякая колокольчиками, мимо проехала похоронная телега, обдав меня грязью и холодной водой. Долго ли я блуждал, не знаю. Очнулся от того, что какая-то женщина схватила меня за руку, и на пальце ее я увидел кольцо с Головой Смерти. Она отвела меня к себе в комнату, но увидела, что у меня совсем нет денег, и что-то несвязно пробормотала. Потом ее раскрашенное лицо исказил страх, смывший улыбку с красных губ, и она убежала, а я свалился на ее кровать. Позже – не помню, насколько – огромный верзила, наверное, хозяин проститутки, вошел в комнату, отхлестал меня по щекам и стащил с постели. Я повис, уцепившись за его правую руку. Он полу-нес, полу-толкал меня к двери. Когда я понял, что он собирается выгнать меня в холод, на улицу, то сжал его руку сильнее, протестуя. Я сжимал ее изо всех немногих оставшихся сил, невнятно моля его о приюте.
Сквозь пот и слезы, застилающие глаза, я увидел его искаженное лицо, и страшный крик вырвался из его крепко сжатых зубов. В том месте, где я сжимал его руку, кость была сломана.
Он оттолкнул меня левой рукой и упал на колени, плача. Я сидел на полу, и в голове на минуту прояснилось.
– Я… остаюсь… здесь, – выдавил я с трудом, – пока не поправлюсь. Убирайся. Если ты вернешься, я тебя убью.
– У тебя чума! – вскричал он. – Завтра телега приедет за твоими костями!
С этими словами он плюнул, с трудом поднялся на ноги и, спотыкаясь, вышел вон. Я каким-то чудом добрался до двери и задвинул тяжелый засов. Потом вернулся в кровать и уснул.
Если за моими костями и приезжали на следующий день, они не испытали ничего, кроме разочарования. Потому что примерно часов через десять, в середине ночи, я проснулся в холодном поту. Умерла лихорадка, а не я. Я был очень слаб, но в полном рассудке.
Я пережил чуму.
Я взял из шкафа мужской плащ, и деньги из ящика стола. Затем вышел в ночь и пошел в Лондон. Был год чумы, и я не знаю, куда и зачем я шел…
Я не помнил, кем был и что там делал.
Вот так все и началось.
Я уже довольно глубоко проник в Лабиринт, снопы искр непрерывно поднимались из-под ног, доставая до самых колен. Я больше не знал, в каком направлении двигаюсь, и где теперь Рэндом, Дейдра и Мойра. Сквозь меня неслись бурные потоки, даже глазные яблоки и те, казалось, вибрировали. Затем пришло ощущение, как будто щеки кололи булавками, а шея похолодела. Я стиснул зубы, чтобы они не стучали.