Чужие уста произносили монашеские обеты, за нее и за супруга, при насильственном их пострижении, и тщетными признал эти обеты Патриарх Гермоген; но великий исповедник сам уморен был в темнице, царь Василий скончался в польском плену, а невольная инокиня царица слишком много видела горя в царстве, потрясенном крамолами, и не хотела более оставить мирные стены обители. Благочестивый Михаил воздал ей почести царственного погребения подобно как и ее супругу. Рядом с Марией другая царица, из роду Грушецких, Агафия, первая супруга Феодора Алексеевича, который мало царствовал, но оставил по себе долгую память.
Еще две великие княгини инокини лежат вдоль южной стены, в головах святой инокини Евфросинии: это гордая мать и кроткая супруга Темного; одна дочь сурового Витовта, врага Донского, другая из семьи присного ему Владимира Храброго, обе испытавшие все бедствия междоусобий и бесчестное изгнание в тяжкое заключение. Сама Литвинянка София была первою виною разрыва между сыном своим, великим князем, и детьми дяди его Юрия, Косым и Шемякой, когда на пиршестве брачном своеручно сорвала богатый пояс с Косого; пояс сей дан был некогда князем Суздальским Константином дочери, обрученной Донскому, и неправильно достался в младший род. Дорого заплатила София, бедствиями целой жизни, за этот мгновенный порыв литовского сердца, в котором еще не утихла кровь Гедимина, Ольгерда и Витовта. А кроткая ее невестка, Мария, принуждена была, для выкупа заточенного супруга, отдать единственное сокровище, детей своих, великого младенца Иоанна и брата его, которых принял от нее на свой омофор святой Иона, и сдержал слово, заставив Шемяку освободить узника Темного. Обе утомленные труженицы променяли бесцветную жизнь свою на темную схиму, за которою открывалась им более светлое царство.
Рядом с супругой Темного, уже вдоль западной стены, две жены великого Иоанна: Марина княжна Тверская, принесшая ему сильное княжество, которое утвердило прочность Московского престола, и дочь Палеологов, Греческая царица София. Остановимся на громком имени, которого женская слава достойна была Иоанновой! Какими дальними путями вело ее Провидение, из разоренного Царьграда, чрез ветхий Рим, в Москву, вторую Византию и новый Рим, по словам летописцев, чтобы передать ей залоги первой! Гордый Первосвященник дал у себя пристанище бежавшему отцу ее, деспоту Морейскому Фоме, и сосватал ее великому князю Московскому, чтобы подавить Западом Восток и затмить унией Православие; но Русь восторжествовала над стихиями западного мира, и София сделалась не только опорой Церкви Православной, но и возрастающего царства. Она познакомила Иоанна с величием царским и укрепила в нем мысль самодержавия, сновидением изгнана из Кремля Баскаков Ханских, и как сон, рассеялась Золотая орда Ахмата, пред утренней славой возникающей Руси. Как темные лики византийского, высокого письма невольно поражают нас в древних храмах недоступным величием взора и строгой правильностью в чертах, так и византийское лицо царственной Софии в чрезвычайном величии является посреди княжеского сонма, идущего пред ней и за ней. Но ах! память отрока Димитрия, развенчанного ею внука Иоаннова, и память матери его, нещастной княжны Волошской Елены, которой даже прах не внесен в общую усыпальницу, бросает тень на сияющее царским блеском лицо Софии.
Нет здесь и другой ее невестки кроткой Соломонии, из роду Сабуровых, которая заплатила за невольное свое бесплодие насильственным пострижением в обители Суздальской; но вторая супруга Василия, Елена Глинская, рядом с дочерью Палеологов. Честолюбивая мать грозного Иоанна явила пример жены правительницы в земле Русской, и недостойный ее любимец наполнил палаты смутами бояр. Стена Китайская осталась памятником ее краткого правления, но пострадало царство от неопытной руки, которая хотела держать кормило, не имея доблестей царских, подобно дочери Палеологов.
Рядом с матерью Грозного четыре его супруги, одна подле другой, из коих только одна оставила по себе благую память. Это тихая Анастасия, первая Романова, первая царица, спутница лучших дней Иоанновых, которая была ангелом хранителем его и России, и заранее отозвана в небесную отчизну, чтобы не видеть бедствия земной. Кроткая жена не узнала бы супруга в жестоком опричнике! – она, с такой радостью встретившая победителя Казани, с перворожденным своим младенцем, могла ли бы перенести горькую участь второго сына своего? – Бывают светлые явления ангельских лиц, которыми иногда Провидение укрепляет людей и страну, готовящихся на трудный подвиг: таким явлением была тихая Анастасия. Ею улыбнулось небо на Русскую землю; но этот нежный цветок, который, казалось, на минуту только для ее распустился, бросил, однако спасительные семена будущего величия в ее недра, когда, после бурной зимы самозванцев, пышно разрослось из него благословенное древо Романовых.
После двух цариц, Марии, княжны Черкасской, крутым своим нравом довершившей порчу Иоаннова, и третьей его супруги, Марфы, из дома Собакиных, последняя Марфа, в инокинях Мария, из рода Нагих, заключает собою могильный ряд супруг Грозного. – Какое горькое лицо в летописях русских, эта Мария, едва удостоенная титла царского, по неправильному браку, и потом исключенная из поминовений, сосланная в Углич, с своим невинным младенцем, чтобы там быть свидетельницей его заклания, и наконец заключенная в дальней обители Белозерской! – так провела она первую половину своей царственной жизни! – Какова же была вторая, с одним лишь признаком величия, в стенах обители? – оклеветан ее невинный отрок, а мнимый сын вызывает к себе мнимую мать; она принуждена лгать Лжедимитрию пред лицом всей России и честить у себя гордую польку суетными увесилениями, каких никогда не видали в стенах своих православные обители, и потом, к довершению позора, на площади должна сама она обличить свою ложь, над трупом Самозванца! – Тогда только утешилосъ сердце матери, когда могла она облить слезами раскаяния нетленные останки истинного своего сына, в соборе Архангельском, и исповедать его, пред лицом Патриарха и народа, истинным Димитрием, своим и всея Руси.
Царевной Феодосией, малолетней дочерью Феодора и Ирины, оканчивается у западных врат первый ряд гробниц. Сколько радости семейной и милостыни Востоку принесло рождение этой царевны, и сколько слез родителям и всему царству ее ранняя кончина! Ибо с нею уже угасала всякая надежда на будущую царственную отрасль. Скоро последовал за ней отец, последний царь из дома Рюрикова, а нежная его супруга Ирина приняла ангельский образ под именем Александры. – Особенной прелестью сияет в истории нашей прекрасное лицо Ирины: сестра правителя Годунова, одаренная всеми совершенствами природы, душевными и телесными, с образованием выше своего века, она достойно является на ступенях престола, если не по доблестям царским, то по добродетелям женщины. Как трогателен и благоразумен был привет ее Патриарху Вселенскому, когда пришел он учреждать патриаршество в России! Как чувствовала она, что для ее блага недостает только наследника! Сокрушаясь о своем неплодии, подобно ветхозаветным, праведным женам, как умоляла она Патриарха, вручая ему драгоценный потир, вымолить ей сына для царства Московского! Когда же скончался Феодор, какое опять трогательное явление! – Осиротевшие Ирина и Россия, друг против друга: одна, испуганная бременем царства, стремится в безвестную келию, осеняется схимой, как щитом: другая, испуганная своим безначалием, продолжает благоговеть в инокине к царице, на ее ангельское имя Александры вершит все дела свои, и Дума боярская, ее молитвой, правит огромным царством, расширенным двумя Иоаннами в две части света, доколе наконец смиренная сестра не выдала честолюбивого брата в цари оставленному ей царству. Сама же, Александра-Ирина, не хочет более знать палат Кремлевских; для нее даже слишком пышна обитель Вознесенская; она ищет более глубокого уединения в Новодевичьей, и только прах ее переносится в царственную усыпальницу. Там ей назначено место, подле дочери Витовта, против дочери Палеологов, и она продолжает собой второй ряд гробниц, вдоль западной стены, начатый с одной стороны великой княгиней Литовской, а с другой малолетней дочерью Грозного. Ряд этот дополнился потом одним младенцем несчастного Шуйского. Царевной Анной, и четырьмя дочерьми царя Михаила, Пелагией, Марфой, Софией и Евдокией, и одной дочерью царя Алексия, Феодорой, которую поместил скорбный отец между гробом царицы Ирины и гробом великой княгини Софьи.
Один только рад гробниц тянется, вдоль той же стены, по левую сторону западных врат, и в этом ряде одна лишь царица, Мария Владимировна из рода Долгоруких, первая супруга царя Михаила, погребена с царевнами дома Романовых; между ее гробницей и западными вратами положены две малолетние дочери царя Иоанна Алексеевича, Мария и Феодосия, а, по другую сторону царицы, три отрасли многочисленной семьи Алексея Михайловича, Анна, Евдокия и Екатерина. Подле них, в самом углу, старица Иулиания, мать первой царицы дома Романовых Анастасии, и сноха Грозного царевна Параскева, из рода Соловых.
