Так как горячка миновала, то обморок продолжался только одну минуту, и, придя в себя, студент увидел у своей кровати двух человек, с сочувствием смотревших на него. В одном из них узнал он Морелоса, другой был ему незнаком. Мы назовем его имя, которому вскоре предстояло наводить трепет на врагов. Это был дон Галеана, сделавшийся преданнейшим другом генерала Морелоса, которому он привел в этот день семьсот вооруженных людей, за что и был назначен полковником.
— Как объяснить это внезапное присоединение к нашему делу? — спросил генерал у своего спутника, указывая на Корнелио. — Без сомнения, этот молодой человек еще находится под влиянием горячки.
— Почему же, генерал, — возразил ему дон Галеана, — разве отважный молодой человек не мог, как и я, сразу подпасть под виляние вашей особы? Я знаю вас только с сегодняшнего дня, а между тем у вас, по-видимому, никогда не будет такого верного, преданного друга, как я. Я ручаюсь за этого молодого человека. Он из наших и на деле докажет свою неизменную верность.
Произнося эти слова, дон Галеана смотрел на студента странным, дружелюбным, но в то же время таким проницательным взором, что Корнелио содрогнулся с ног до головы и, как бы под влиянием непреодолимого очарования, подтвердил кивком головы обещание, которое давалось от его имени.
— Ну, — заметил Морелос, — не знаю, кто из нас прав; знаю только, что генерал армии противника назначил цену за голову этого молодого человека, так что он волей-неволей должен присоединиться к нашей партии. Господин поручик, — прибавил он благосклонным тоном, обращаясь к студенту, — прогоните оставшуюся после горячки слабость хорошим обедом и приготовьтесь завтра выступить. Надеюсь, вы окажетесь достойным того чина, в который я вас произвел, а в случаях отличиться недостатка не будет.
Двое мужчин вышли из комнаты, а Корнелио воспользовался своим уединением, чтобы одеться и затем поискать, чем бы утолить свой волчий голод.
На следующее утро он проснулся, чувствуя себя вполне окрепшим, и, одевшись, спустился на двор, чтобы занять свое место при выступлении.
Первый, кто ему встретился, был Галеана, и хотя Корнелио призвал на помощь все свое мужество, но все-таки вздрогнул, опасаясь, что проницательный взор полковника обнаружит заячье сердце под львиной шкурой. К счастью, у храброго воина были дела поважнее, чем исследовать помыслы новоиспеченного поручика, и все были обмануты воинственным видом, который сумел себе придать Корнелио.
Под выстрелы нескольких пушек, салютовавших в честь выступления и тоже подаренных Галеаной, состоявшая уже почти из тысячи человек армия в боевом порядке вышла из гасиенды Сан-Луи и после продолжительного и тяжелого похода достигла крепости Акапулько на берегу Тихого океана. Тут был устроен укрепленный лагерь. Между тем беспрестанные сражения, в которых Морелос всегда оказывался победителем, происходившие в течение двух месяцев, немного приучили к войне дона Корнелио. Он приобрел даже славу храбреца, хотя на самом деле ему часто не хватало мужества. В первый раз, когда ему пришлось участвовать в сражении, он находился подле дона Галеаны. Полковник приобрел над ним такую власть, что блеск его глаз устрашал юношу больше, чем присутствие врагов. Его бесстрашный покровитель сражался в первых рядах и так крошил неприятелей своей саблей и пикой, что для дрожащей руки Корнелио почти не находилось дела. Он так остался доволен этим первым сражением, что впоследствии всегда старался держаться поблизости от полковника.
Рядом с Галеаной сражался еще один человек, не уступавший ему ни в мужестве, ни в силе, — то был индеец Косталь.
Галеана и Косталь стали для поручика ангелами-хранителями в битвах. Меж них он находился почти в безопасности, принимая очень мало участия в сражениях.
Тем не менее он считал славу слишком непосильным для себя бременем, и так как дезертировать было невозможно, то он просил у генерала отпуск, который намеревался продлить до бесконечности.
Как мы видели, его хитрый план не удался из-за молвы о его храбрости.
Таковы были в общих чертах приключения студента со времени его отъезда из гасиенды Лас-Пальмас до того момента, когда мы нашли его в палатке генерала Морелоса и сопровождали до моста Горна.
Здесь он стоял рядом с индейцем, устремив глаза на океан, как вдруг монати с резким криком исчез под водой. В то же мгновение раздался грохот сильного ружейного залпа.
— Цитадель взята! — воскликнул Корнелио.
— Гаго нас предал! — воскликнул в свою очередь индеец.
Послышались новые и новые залпы, и доказали, что Косталь не ошибся. Мексиканские войска обратились в беспорядочное бегство, несмотря на призывы офицеров. Это была первая неудача Морелоса в течение трех месяцев.
Все произошло довольно просто. Отряд мексиканцев, подкрепленный сильным резервом, подошел к воротам, которые Пепе Гаго должен был сдать после того как обменяются паролем. Голос унтер-офицера действительно послышался из-за ворот; он спрашивал, здесь ли главнокомандующий. Лишь только Морелос ответил, испанские солдаты, заранее предупрежденные, открыли из бойниц шквальный огонь по восставшим, убили многих из них, и после неудачной атаки повстанцы вынуждены были отступить.
Глава VII. ОСТРОВ ЛА-РОКЕТА
В двух милях от крепости Акапулько возвышается из моря остров Ла-Рокета, на котором в то время располагалось укрепление с небольшим гарнизоном. Благодаря сношениям с этим островком крепость всегда могла легко получить провиант.
Спустя несколько часов после отбитого штурма, Морелос и дон Галеана совещались о том, как возобновить атаку и поправить неудачу. Лицо генерала еще носило следы пылких страстей, волновавших его несколько часов тому назад. Полковник тоже был мрачен, так как видел пасмурное выражение на лице любимого генерала. Самого же его никакие заботы не могли опечалить.
— Взять город, — говорил генерал, — дело одного часа; но наша победа будет полной лишь тогда, когда мы овладеем крепостью.
— Возьмем пока город, — спокойно сказал Галеана, — а там увидим, что делать дальше.
Морелос, как бы не заметив возражения, продолжал:
— Комендант отлично понимает выгоды своего положения, которое дает ему возможность в крайнем случае спастись морем. Крепость в избытке снабжена военными припасами, и он надеется затянуть сопротивление до тех пор, пока явятся на помощь королевские войска. Следовало бы начать осаду и с суши, и с моря; но это предприятие столь же сомнительно, как и трудноисполнимо. Пройдут дни, недели, месяцы, и в ту самую минуту, когда мы будем надеяться, что у врагов наконец не хватает провианта и военных запасов, — испанский корабль подойдет под охраной двойного огня из крепости и с острова Ла-Рокета и доставит боеприпасы и провиант.
