Но в книжках были и главы, посвященные самоубийству. С информацией, полученной находящимися в трансе медиумами от самоубийц. И авторский вывод о том, что самоубийцы не попадают прямиком на «небо».
И мне эта логика показалась убедительной.
Нет, я не верю в ад. И тем более в наказание. Но о том, что можно мучиться чувством вины и пребывать в отчаянии, мне хорошо известно. И эти чувства, как рюкзак за спиной, могут помешать твоему стремлению достигнуть света.
Но в книжках были и главы, посвященные самоубийству. С информацией, полученной находящимися в трансе медиумами от самоубийц. И авторский вывод о том, что самоубийцы не попадают прямиком на «небо».
Что, если после своей смерти я окажусь в другой стране, на другой улице, попаду не туда, где находятся Хели и дети? Ни при каких условиях я не желаю пойти на такой риск.
Если уж умирать, то так, чтобы наверняка не ошибиться дверью. Открыть именно ту, за которой меня ждет моя семья.
Время от времени я беру в руки мобильный телефон. С намерением написать кому-нибудь эсэмэску.
Пожалуйста, принеси мне поесть. И тут же исчезни. И ради всего святого, не задавай мне никаких вопросов.
И, не притронувшись к кнопкам, откладываю мобильник.
Нет, все это очень напрягает. С едой я могу подождать.
Я раздумываю о том, будет или нет моя смерть считаться самоубийством, если я так и не сдвинусь с места, пока не умру. Стремление «за черту» охватывало меня иногда с такой силой, что мне самой становилось страшно. Но меня успокаивал мой внутренний голос, голос умной, преданной наблюдательницы, лишь прикидывающейся посторонней:
До тех пор, пока ты способна проявлять беспокойство о себе, твоя воля к жизни не сломлена. Не мешай себе расслабляться. Ты не убьешь себя по неосторожности. Все будет хорошо.
Я старалась этой наблюдательнице верить. Когда чернота моих мыслей сгущалась в очередной раз, голос в моей голове напоминал о том, что мне открылось во время прогулки вокруг больницы. За день до смерти Фини.
23 марта 2008 года. Пасхальное воскресенье
Все. Я кончилась. Сил больше нет. Уже много часов подряд стою я у кровати Фини и пытаюсь индуцировать в ней искру живительного зажигания. Все мое существо сфокусировано на одном-единственном — на ее выживании. Ни на мгновение не позволяла я себе отклониться от этой мысли, расслабиться.
Если я позволю себе послабление, она уйдет…
Врач, который тоже три дня не отходит от Фини, делая все, что в его силах, чтобы спасти ей жизнь, проявляет обо мне беспокойство:
«Вы должны пополнять свои силы. Иначе вам будет нечего предложить своей дочке».
Отчаяние промелькнуло в моем взгляде. И он его заметил.
«Пойдите прогуляйтесь. Вам вовсе не обязательно стоять у изголовья девочки, чтобы быть к ней ближе. Душа Фини всегда с вами, независимо от того, где вы находитесь».
Эти слова — бальзам для моей души.
Он прав. Он не может быть не прав. Пойдем, Фини. Мы отправляемся на прогулку.
И вот я несусь через лесок, окружающий больницу. И громко говорю со своим ребенком:
«Когда ты выздоровеешь, мы отправимся в лес вместе. Будем собирать землянику. И наблюдать за дождевыми червями. Смотри, вот скамейка. На ней мы будем сидеть и болтать ногами. И потом мы купим себе по мороженому».
Я сажусь на скамейку. Подставляю лицо солнцу. Приказываю ногам болтаться туда и сюда. И глажу при этом невидимую Фини, которая сидит рядом со мной.
«Мир прекрасен, Фини, — шепчу я ей, — мир прекрасен. И жизнь тоже».
Жизнь прекрасна.
Солнце — прекрасно. Луг — прекрасен. Имеет смысл оставаться здесь, в этом мире. Он так много предлагает.
Я повторяю и повторяю предложение. Как молитву. Слышу ли я сама то, что говорю? Отдаю ли себе в этом отчет?
«Жизнь прекрасна».
Да, я сама начинаю себя слушать. И себе верить.
«Солнце — прекрасно. Луг — прекрасен. Имеет смысл оставаться здесь, в этом мире. Он так много предлагает».
Я не знаю, способна ли Фини меня услышать. Однако слова оказывают действие. Я больше ничего не способна услышать, я абсолютно опустошена. Но до меня постепенно начинает доходить смысл произносимого мною. Сказанное — правда. Сказанное справедливо и по отношению ко мне. И в том случае, если Фини примет решение умереть, — тоже.
«Жизнь — прекрасна».
Из моего дневника
6.4.2008
С благоговением.
С нежностью складываю я ваше высохшее белье,
которое все еще висит на веревке.
Новорожденные. Новопреставившиеся. Новоявленные.
В каждой мысли о вас бесконечность моей любви.
Эта любовь заставляет меня танцевать.
Этот танец зовется жизнью.
Все вокруг. Все во мне.
Когда я сплю и вижу сны, вы живете, и я живу
Вместе с вами.
Не хочу просыпаться. Просыпаться —
значит жить там, где вас нет.
Этот шаг мне совсем
Не по силам.
Может быть, наступит время, когда я окажусь
Способной вас вернуть. Не сейчас.
Но если это время наступит:
Не сердитесь. И, ПОЖАЛУЙСТА,
Будьте готовы
Возвратиться назад!
Но сейчас я пока настолько полна к вам ЛЮБОВЬЮ,
что ЖИЗНЬ не находит себе места во мне.
Ведь любовь пребывает вместе с вами на небесах,
Как же мне соединить то и другое в одно?
Мне важно освоить науку
Быть с вами
И
Жить!
Я еще не мертва. Еще нет.
Я должна себя приземлить.
Постель чувствует мою тяжесть.
Жизнь щекочет мои подошвы.
Я радуюсь тому, что наступает завтра.
И говорю вам: «Спокойной ночи!»
Целую вас нежно. И водоворот жизни
Жадно чавкает,
Засасывая меня.
Страшен был страх покинуть постель. Удастся ли жизни, со всеми своими обязанностями и приманками, вбить клин между мною и моей семьей? По силам ли ей разрушить гармонию четырех, которую я так остро чувствую, когда лежу неподвижно? Или моя невидимая семья сама выпроваживает меня прочь, в жизнь? Как же мне трудно поверить этому.
16.04.2008
Сдерживать жизнь.
Осаживать ее
Постоянно.
И сейчас.
Слышать вас в тишине
И в покое.
Так оставайтесь со мной навсегда.
Не только тогда,
Когда я лежу без движений.
Будьте со мной всегда.
И когда смеюсь.
И когда орудую дрелью.
И когда я бью по гвоздю.
И когда я, болтая, бегу, —
Не покидайте меня никогда —
Вы, сиятельные шары.
17.04. 2008.
Вчера пришла мне от вас весть.
«Не цепляйся за нас, —
за тех,
Какими мы были.
Принимай нас теперь такими,
Какие мы есть. Потому что мы ЕСТЬ!»
* * *
Я оглядываюсь назад. И у меня создается впечатление, что я только и делала, что лежала в постели неделями. Голодная. Слабая. Испытывающая страх жить.
Один взгляд в мой ежедневник уличает мою память во лжи.
Мне страшно покинуть постель. Вдруг я разрушу гармонию четырех, которую я так остро чувствую, когда лежу неподвижно?
Я вынуждена была делать что-нибудь каждый день. Ведомства требовали документы, необходимые для оформления свидетельств о смерти. Консультант по налогам добивался меня, чтобы как можно быстрее обсудить со мной проблемы страховки. С юристом я оформляла бумаги о вступлении в наследство.
Кроме того, существовала еще наша старая квартира, в которой я с Хели и дети жили до переезда в наш свежеотремонтированный домик. Мы с Хели использовали эту квартиру для репетиций, и в качестве склада для всего, недостойного быть взятым в наш новый дом.
Игрушки. Театральный реквизит. Одежда. Папки с документами. Мебель. Книги.
Квартиру следовало, освободив от скарба, продать. И побыстрее. Я не могла себе позволить, да и не хотела ее содержать. Наверное, еще и потому, что в продаже квартиры я видела возможность освободить себя от груза прошлого, сократить себе работу скорби. Как же мне хотелось быть быстрее собственной боли, которая — как ни старалась я от нее убежать, — упорно наступала мне на пятки.
