Иван повернул голову:
– Василий! Всё слышал?
– Слышал, атамане. Исполним.
Кивнув, Яросев пригладил бороду и, деловито распоряжаясь, повел выделенных ему казаков за послушником, через заросли осин и рябины, к невидимому отсюда оврагу. Яркие красные ягоды гроздьями свисали с веток.
– К морозной зиме, – вполголоса заметил отец Амвросий. – Ничего, перезимуем теперь. Еще б Господь помог с охотою.
– Поможет.
Обернувшись, атаман махнул рукой, направляя отряды:
– Вы – туда, слева, вы – справа рощицу обойдите, там и затаитесь, в урочище, ну а мы за овражком засядем. Ветер, слава богу, оттуда – не должен бы почуять зверь.
Иван не предупреждал охотников, чтоб вели себя осторожно, не разговаривали, не чихали, не кашляли – это и так было понятно всем, да и казаки – люди опытные, не дети малые, что их зря учить?
Проводив взглядом скрывшиеся в лесу отрядцы, Еремеев чуть выждал и направился через осинник, туда, куда не так давно ушли загонщики – к оврагу, оказавшемуся довольно крутым и глубоким, правда, едва заметным из-за разросшегося орешника и густо взявшейся по краям малины.
– Вот тут, в малине, и сядем, – указал атаман. – В оба смотреть, слушать!
На чистом белесом небе появились небольшие облака, тучки, пошел легкий снежок, тихий и редкий, вовсе не скрывавший видимость. Тусклое сибирское солнце то пряталось за облаками, то вновь показывалось, зажигая заиндевевшие с утра деревья сверкающим золотым светом. Оттого и лежавший под ногами снежок – еще едва взявшийся, без сугробов – тоже казался золотистым, а чуть впереди, у елей – уже отливал густо-зеленым.
– Господине… – тихо прошептал позади верный оруженосец Яким. – Я пищалицу твою прихватил, хитрую.
– То и славно, – повернув голову, тихо-тихо отозвался Иван, улыбнулся. – Вдруг да и сгодится? Хотя порох, оно, конечно, надо беречь.
Вообще-то пороха да всех пищально-пушечных припасов хватало, Строгановы на этом не экономили, струги загрузили щедро. И все равно – запасы-то не бесконечны, и тратить их на дикого зверя совсем неразумно. Сотня здоровущих мужиков – неужель рогатинами не управятся?!
Что ж, в каждом отряде по одной пищали было – на всякий случай, Иван Егоров сын Еремеев, несмотря на молодость свою, атаманом был осторожным и без толку рисковать не любил, чувствуя себя ответственным за всю ватагу. Одно дело – свою голову подставлять, и совсем другое – чужие.
Кстати, чужие, недавно прибившиеся по пути казаки – Карасев Дрозд, Лютень Кабаков, Исфак Шафиров – службу в новой сотне несли справно, правда, особой воли им пока не давали, присматривались, вот и на охоту взяли лишь белобрысого татарина Исфака, остальных оставили часовыми.
Солнце зашло за облако, сразу сделалось темнее и как-то спокойнее, тише – резко оборвала свое чириканье надоедливая синица, даже дятел стучать перестал: то ли уснул, то ли задумался, то ли просто прислушивался к чему-то.
Вот и охотники прислушивались, бросая напряженные взгляды на небольшую поляну близ устья оврага – именно туда, по сути, и должна была выбежать дичь. А вокруг росли могучие кедры, рвались вверх сосны, и стройные ели царапали небо своими мохнатыми вершинами. Стояла полная тишь… Нет! Вот снова чирикнула синица. А вот вороны закаркали, слетели стаей с ветвей… Напугал кто-то?
Чу! Где-то невдалеке, за кедрами, вдруг затрубили рога! Глухо рокотнули барабаны, загудели трещотки – загонщики погнали дичь!
Казаки радостно переглянулись, покрепче перехватывая рогатины, кто-то скинул лук…
К звукам охотничьих рогов вдруг присоединился еще один звук – рев, басовитый и утробный, реветь так мог какой-то крупный зверь… И в самом деле крупный – земля уже ощутимо дрожала, вот-вот – и на поляну выбежит… олень? Лось? Кабан?
Нет, скорее уж – целое стадо! Земелька-то вон как дрожит… даже кедры колышутся.
Как все, Иван азартно привстал, выглянул из-за кустов… и ахнул! Ломая крутыми, заросшими густой длинной шерстью боками вековые деревья, на поляну выбежало огромное, в три человеческих роста, чудище с большими бивнями и длинным хоботом-носом.
– Батюшки, свят-свят-свят! – несколько опешив при виде подобного чуда, закрестились казаки.
Лучше б они не высовывались! Заметив людей, непонятная, но видно, что хорошо уже разозленная зверюга, взревев, кинулась на людей! Что такому овражек? Перемахнет, даже и не заметит.
Что там такое?
– Эй, стой, куда?!!!
Поздно…
Наперерез громадине бросились двое молодых казаков с рогатинами, в одном из них Иван узнал бугаинушку Михейку Ослопа – зверюга просто поддела здоровяка бивнем, забросив на деревья, другого, похоже, собралась просто растоптать… Маленькие глазки чудовища налились кровью, взметнулся вверх хобот…
И тут прозвучал выстрел.
Зверь застыл, словно бы наткнулся на какое-то препятствие, взревел, передние ноги – колонны! – его подкосились, и непонятное животное тяжело рухнуло в снег.
– Прямо в глаз, – отдавая пищалицу оруженосцу, не удержавшись, похвастался атаман. – Как белку.
Товлынг – именно этого зверя и описывал недавно Маюни. К поверженному исполину уже бежали охотники, с любопытством глядя на целую гору шерсти и мяса.
На другую мелочь – типа выскочившего из рощицы кабана, с хрюканьем проскочившего вдоль оврага, или оленя – уже никто не обращал внимания. И так уже было много – всего.
– Ну, что стоите? – пнув зверюгу ногою, засмеялся Иван. – Добычу, чай, освежевать надо. Да еще подумать: как столько мяса унести? Да! Что там с Михейкой-то?
– Да сняли уж с деревины… Ребра три сломано, а так ничего, цел.
– Вот и слава Богу! Еще бы знать, атамане, можно ли эту зверюгу есть?
– Так посейчас и попробуем! – азартно потер руки выскочивший вперед Силантий. – Верно, Иван свет Егорович?
Атаман махнул рукой:
– Попробуем, а чего ж? Костерок разложите да свежуйте уже.
Шкура у товлынга оказалась прочной, не всякий и нож брал, немало пришлось повозиться, прежде чем сняли да начали резать добытого исполина на куски. Снег быстро окрасился кровью, дымясь на легком морозце, повалилась в овраг требуха из вспоротого брюха, возившиеся вокруг добычи охотники казались муравьями, пожирающими дохлую ящерицу.
– Такой зверь в индусских землях бывает, – довольно пояснил отец Амвросий. – Зовут его слон. И в Африке он тоже водится, и даже шахматная фигура такая есть.
Послушник Афоня подскочил ближе – любил парень святого отца послушать да потом истолковать по-своему:
– Ну, шахматы-то мы, спаси, Господи, есть не станем. А вот эту животину… Ох, упаримся и таскать! Сани надобно ладить.
– Для саней, Афонасий, путь надобен, – резонно возразил священник. – А тут какой путь? Одни тропы звериные. Аль ты просеку хочешь устроить? Так умаешься.
– Просеку? Не… хы… – Юноша смущенно потупился и развел руками. – Чувствую, придется все на своем горбе таскать.
– Ничо! Своя ноша не тянет.
…До ночи такую гору мяса не вынесли – слава богу, успели освежевать. Отставили сторожей, шестерых молодых казаков и с ними – седьмым – Афоню, как человека в ратном деле опытного и такого, что вполне положиться можно. Пищали оставили, припас ружейный и все такое прочее, без чего воин – не воин. Здесь Еремеев перестраховывался – никаких лихих людишек в ближайшей (да, верно, и не в ближайшей тоже) округе не имелось… разве что – звери. Такие вот, как этот исполин. Впрочем, вряд ли они б на людей напали. Зима еще толком не началась, волки ходили сытые, а лоси к костру не пойдут… не должны бы, хотя, конечно, и могут: корова, она и есть корова, скотина непуганая.
На следующий день, с утра, занялись засолкой – что уж смогли, насколько хватало соли. Впрочем, казаки были настроены оптимистично: зимы за Камнем морозные, так что не пропадет мясо-то, даже и не засоленное.
– Вот это зверище! – хохоча, удивлялись девчонки. – Этакого на всю зиму хватит.
Мясо товлынга оказалось вполне съедобным, вкусным, чему все были рады. Кто-то из девушек затянул песню, казаки с охоткою подхватили:
Ой ты, гой еси, добрый молодец,Добрый молодец да лихой казак…
В небе ярко сверкало солнышко, золотившийся на тонком речном ледку снег в остроге и на берегу таял под ногами, чернел – тепло еще было.
Добрый молодец да лихой казак…
Песни звучали недолго – ближе к обеду вернулись посланные за мясом носильщики. Вернулись обескураженные, сразу бросившись с докладом к атаману: нету, мол, мяса-то! И караульщиков оставленных нету.
– Как это нету? – удивленно переспросил Иван. – А что есть тогда? Следы-то какие-нибудь остались?
– Да мы толком и не приглядывались. – Силантий Андреев, почесав затылок, оправдывался, переминаясь с ноги на ногу. – Поискали, конечно, да, никого не найдя, – сразу сюда.
– Ладно, – выслушав, атаман потрогал шрам на виске, – придется уж мне самому прогуляться, приглядеться – как там да что. Отец Амвросий! За старшого остаешься в острожке. Маюни мне позовите… ну, остяка нашего, проводника.
