вышли к реке и сели передохнуть в тени развесистой сосны. Отчего весной воздух такой пьяный? Даже голова кружится. Пахнет он рекой, соснами, сырою землей, багульником, пахнет еще чем-то очень ароматным, но сильнее всего пахнет свежестью. С берега не хочется уходить.
КАК РОДИЛАСЬ РАДУГА
Река возле нас неширокая, но быстрая и порожистая. Метрах в ста от того места, где мы сидим, из воды виднеются большие камни. На одном из них застряла льдина. Вокруг льдины с шумом несется поток, бурлит, вьется. Льдина потрескивает, раскачивается и вдруг, разломившись, с глухим треском рушится в волны. Поток, точно зверь, налетел на нее, ударил, разбился в мельчайшие капли, и тотчас огненный столб прорезал воздух. Это в тумане брызг, освещенных солнцем, зажглась радуга. Вспыхнула и потухла. Унес ветер водяную пыль.
НЕУЖИВЧИВЫЕ КРАСАВЦЫ
На озеро, в котором мы ловим рыбу, каждый день прилетает стая лебедей: семь больших белых птиц. Весь день они плавают в размоине между льдинами, а вечером улетают куда-то за синюю гору. В ясные дни, когда лед вокруг размоины под солнцем становится темным, лебеди кажутся вылепленными из снега, так они спокойны и изящны. Плавают они медленно, чистятся не торопясь, охорашиваются степенно. Я наблюдал за ними с высокого, покрытого лишайниками камня. Лебеди словно не замечают ничего вокруг себя, такой гордый у них вид. Но это только лишь до той поры, пока в размоину не сядет какой-нибудь чирок. Царственных птиц тогда сразу узнать нельзя. Лебеди поднимают крик, замахиваются на пришельца крыльями, словно боятся об него испачкаться, клюются и шипят, как самые обыкновенные гуси.
Мне очень хотелось увидеть, что будут они делать, если к ним подсядет другая лебединая стая. К сожалению, этого не случилось. Другие лебеди пролетали над озером каждый день, но на воду к своим собратьям так ни разу и не подсели.
ЗАРОСШИЕ ТРОПЫ
Теперь вокруг нашей избушки шумят молодые леса, и редко где встретишь сосну или ель лет в пятьдесят. На островах, в межозерье — везде небольшие тонкие деревья, а старого леса нет и в помине. Даже вырубок не видно: пни сгнили, сучки и ветки смыло половодье. Но кое-что о вырубках напоминает.
Заметил я однажды в лесу длинные ряды вереска. На несколько километров протянулись они словно зеленые змейки. Я спросил у Лукина:
— Откуда это?
Он посмотрел на землю и сказал:
— Тропа тут была. Лесорубы когда-то по ней ходили.
Мне сразу стало все ясно.
Люди вытоптали в земле маленькую тропу. С годами ее засыпало хвоей, шишками. Ветер нанес на нее листьев и семена вереска. Дожди напоили тропу влагой. Семена проросли. А теперь к местам вырубок через лес протянулись вечнозеленые дорожки.
ВЕСНЯНКА
Как только на болотах сошел снег и показались мягкие моховые кочки, Лукин принес из-за реки полный пестер[3] клюквы. На следующий день я пошел в лес вместе с ним, хотелось самому посмотреть, как растет этот кислый, темно-красный северный виноград. Веснянка — перезимовавшая под снегом клюква. По цвету она темнее обычной осенней клюквы, а на вкус приятней и слаще ее. Там, где веснянки много, там кочки сплошь почти бурые. А там, где ягоды только еще показались из-под снега, снег словно залит кровью, так похожи на капельки крови темные, почти алые, ягоды.
ПРИТРАВА
— Слона кормят! Слона кормят!! — кричали мальчишки, забравшись на забор городского сада. — Уй ты, смотри, веники ест! Петька, дай ему еще!
Вихрастый, розовощекий Петька Говорухин, сын садового сторожа, изо всех сил стараясь показать, что он на эти крики не обращает никакого внимания, и деловито отдуваясь, таскал слону морковь, капусту, сено и хлеб.
— А медведя будешь кормить? — не унимались друзья.
— Время придет — буду, — важно ответил Петька и отправился за новой порцией кормов.
Петька знал, что во всем городе нет сейчас ни одного мальчишки, который не завидовал бы ему, и уже в тысячный раз благодарил судьбу за то, что не поехал в пионерский лагерь, а остался на лето дома. Ведь то, что он работает в цирке, случилось так неожиданно. В тот самый день, когда в саду устанавливали клетки циркового зверинца и он, Петька, с любопытством разглядывал их, к нему подошел невысокий, плотный, одетый в просторную замшевую куртку мужчина и спросил:
— А ты что тут делаешь?
— Я тут живу, — просто ответил Петька и указал на дом, в котором размещались Говорухины.
— О, значит, мы соседи? Тогда другое дело, — улыбнулся мужчина. — Тогда давай знакомиться. Меня зовут Кузьма Николаевич Алмазов. Я, брат, дрессировщик. А ты зверей любишь?
— Еще как, — ответил Петька.
— А хочешь мне помогать работать с ними? — спросил Алмазов.
— Конечно, — с готовностью согласился Петька.
Алмазов обнял Петьку за плечи и снова спросил:
— А мать с отцом тебя не заругают?
— Нет, что вы, — заверил Петька. — Они даже рады будут. Скажут, делом занялся. А какая у меня будет работа?
— Несложная, — улыбнулся Алмазов. — Клетки чистить, зверей поить, корм раздавать, ну и вообще помогать мне. Согласен?
Петька радостно кивнул головой.
— Тогда можешь начинать, — сказал Алмазов.
Петька взялся за работу. Зверей было немного. В большом дощатом загоне стояла слониха. Рядом с ней жили два козла с позолоченными рогами и серебряными копытами. Неподалеку от них в тесной железной клетке бегали, высунув языки, три енота. А за решеткой большого, обитого железом ящика дремал, завалившись на спину, мохнатый бурый медведь. Слониху звали Рами, козлов — Мишель и Серж, енотов — Тик, Так и Тик Такыч. А медведя — Буркетом.
Алмазов выступал со зверями после антракта, в конце второго отделения. Инспектор манежа объявлял номер. Маэстро (так в цирке называли дирижера) взмахивал палочкой, оркестр играл марш, и на арену, весело улыбаясь, выходил Алмазов. Раскланявшись, он хлопал шамбарьером[4]. Это был сигнал. Петька хватал за рога Мишеля и выталкивал его на манеж. Потом то же самое он проделывал с Сержем. И начиналось представление. Алмазов заставлял козлов прыгать через обруч и ходить на задних ногах. Смотреть на них было смешно, и публика аплодировала. За козлами выступали еноты. Петька не любил их. Они были трусливы и злобны. Но зрителям нравилось, как они ловко вырывали друг у друга мяч, лазили по лестнице и таскали в зубах разные вещи.
В самом конце представления на арену выходила Рами. Ее выступления публика ждала с нетерпением. Рами выполняла все трюки очень старательно. При этом ее маленькие глазки поглядывали в партер с таким лукавством, а рот раскрывался в такой веселой гримасе,
