– Ты интересовался, смог бы я вынести обвинения против Люси? Как видишь – да. Но, старина, неужели ты всерьез думаешь, что я не сумел бы отличить свою жену от любой другой женщины? Даже если бы они были одеты одинаково? Неужели ты считаешь, что ее друзья могли бы ошибиться? На нас были только черные бархатные полумаски, и они не могли ввести в заблуждение близких.
– Конечно, я так не думаю, – искренне признался Стивенс. – Я говорю все это только для того, чтобы показать тебе, как можно чересчур увлечься разрабатыванием версии, основываясь лишь на внешних признаках. К тому же, – продолжал он, – возможно также и еще одно предположение, которого мы пока не касались…
Эта мысль пришла ему в голову только сейчас, и он подумал, что если суметь ею ловко воспользоваться, то можно будет убедить всех в ее доказательности и даже отвлечь от подозрений на кого-либо.
– Ну и?
– Речь ведь может идти вовсе не о преступлении. Женщина сверхъестественная или реальная, может быть, и вообще не замешана в эту историю. И твой дядя умер именно так, как это определил врач.
Партингтон погладил подбородок. Казалось, он что-то обдумывал, пристально глядя на Стивенса. Затем он откинул назад голову и нахмурил брови, ухмыльнувшись так, будто его соображение было настолько ясным и очевидным для всех, что смешно еще было высказывать его вслух.
– Конечно, хотелось бы, чтобы оказалось именно так, – тем не менее сказал он. – И я думаю, что это желание каждого из нас. Но как тогда объяснить исчезновение трупа? Кроме того, вам никогда не удастся убедить полицию, что женщина с чашей, полной мышьяка, могла разыгрывать дядю Майлза или быть привидением.
– Полиции никогда не придется задаваться этими вопросами, – сухо парировал Марк. – Продолжай, Тед. Вторая версия: кто-то изображал Люси.
– Это тебе развивать ее, старина. Кто мог пойти на это?
– Кто угодно, – сказал Марк, постукивая по столу. – Но именно с этим я не могу примириться. Я считаю безумным предположить, что убийцей была Люси, так как и Эдит, или Маргарет! Парт, неужели ты веришь в то, что Эдит могла бы быть убийцей?
– Почему бы и нет? Уже десять лет как мы разошлись, и я могу судить о ней хладнокровно. И Люси, и Эдит, и Маргарет, или даже… – Мэри, – подсказал Марк.
Стивенс испытал некоторое болезненное ощущение, встретив взгляд Партингтона, хотя тот, казалось, просто перечислял имена всех женщин подряд.
– Да, конечно, я теперь уже начинаю забывать имена, – весело сказал доктор. – С научной точки зрения, любой из нас способен на убийство, именно из этого я и исхожу.
– Ну, а по мне, – медленно, словно бы проигрывая в мозгу какую-то мысль, отличную от той, которую обсуждали, произнес Марк, – лучше уж поверить в объяснение сверхъестественное, чем представить кого-нибудь из нас в шкуре убийцы.
– Кстати, – сказал Стивенс, – обсудим, хоть немного, третью версию, даже если мы не верим в нее. Предположим, что в эту историю замешаны «неумершие». И обсудим это предположение так, как мы сделали с двумя другими…
– Интересно, а почему, – спросил Марк, – ты говоришь о «неумерших»?
Стивенс взглянул на друга. Это слово вырвалось у него случайно, хотя ему и казалось, что он следит за собой. Оно было не из тех, которые употребляют обыкновенно. Он вспомнил о рукописи Кросса и о «Деле о неумершей любовнице». Было ли это смутным воспоминанием о чтении?
– Я спрашиваю тебя об этом, – пояснил Марк, – потому что встречал только одного человека, который употреблял это же выражение. Большинство людей говорят «фантомы», «привидения», «призраки» или даже «вампиры», но говорить «неумершие»! Да, я знавал еще только одного человека…
– И кто же он?
– Дядя Майлз, представь себе! Я заметил это во время беседы с Вельденом года два назад. Ты помнишь Вельдена из Университета? Ну так вот, мы сидели в саду, утром в субботу, и так случилось, что разговор вертелся вокруг фантомов. Насколько я припоминаю, Вельден перечислял различные виды призраков. Дядя Майлз присоединился к нам с видом еще более скучающим, чем когда-либо, слушал нас некоторое время молча, а потом сказал… С тех пор прошло уже много времени, но я все еще помню об этом, так как это выражение очень удивило меня. И особенно тем, что было произнесено дядей Майлзом, который отнюдь не был чересчур начитанным человеком. Так вот, мой дядя заявил: «Есть еще одна категория, о которой вы забыли: «неумершие». Я возразил: «Но послушай, дядя, это же относится ко всем, кто живет. Вельден жив, я – тоже, но нам же не приходит в голову называть себя неумершими?» Дядя Майлз посмотрел на меня затуманенным взглядом, пробормотав: «Возможно, ты ошибаешься», и сразу удалился. Вельден решил, что все это болтовня старика, и сменил тему разговора. Ты только что напомнил мне об этом слове. Что оно означает? Где ты его подхватил?
– О, я вычитал его в одной книге, – небрежно бросил Стивенс. – Но не будем придираться к словам. Скажем так – фантомы, если ты это предпочитаешь. Кстати, ты не знаешь, посещают ли этот дом привидения?
– Никогда. Разумеется, у меня есть собственное мнение по поводу событий, которые некогда здесь происходили. Парт бы, конечно, сказал на это, что повсюду видеть преступления, даже в коликах желудка, вызванных поглощением неспелых яблок, это все равно, что верить в привидения.
– А не ты ли говорил мне, что твоя семья имела какое-то отношение к маркизе де Бренвийе? Ведь это ты рассказывал об обезображенном портрете? Считается, что это портрет маркизы. Однако Эдит, кажется, предпочитает называть его портретом «Мадам де Монтеспан». Она так и говорила, когда Люси копировала с него свой костюм. Миссис Хендерсон вообще, кажется, избегает произносить имя женщины, изображенной на портрете. Какая связь между вами? Может, эта отравительница XVII века некогда отправила на тот свет Деспре?
– Нет, – покачал головой Марк. – Наши отношения не такие простые. Деспре поймал ее. – Поймал?
– Да. Мадам де Бренвийе сбежала из Парижа от полиции, которая шла по ее следу. И укрылась в женском монастыре в Льеже. До тех пор, пока она пряталась за стенами монастыря, полиция не могла схватить ее. Но коварный Деспре, представлявший французское правительство, нашел способ выманить ее оттуда. Это был славный парень, а Мари де Бренвийе, как вы, возможно, слышали, никогда не могла устоять перед красивым мужчиной. Деспре проник в монастырь, переодевшись монахом, отыскал эту даму, тут же загоревшуюся при его появлении, и уговорил ее выйти из монастыря, чтобы прогуляться вместе с ним по берегу реки. Она поспешно согласилась, но то, что случилось, было весьма далеко от ее ожиданий. У реки Деспре свистнул, появилась стража, и несколько часов спустя Мари де Бренвийе уже возвращалась в Париж в закрытой карете под надежной охраной. Она была обезглавлена и сожжена в 1676 году.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
