В тумане подошли мы по равнине к огромной трещине, которой мы при данных условиях не могли предвидеть.
Мы пришли к такому коварному снежному мосту и перешли по нему, не предполагая, что справа и слева — бездонная глубь. Автомобиль въехал за нами на этот мост, проломил его и рухнул в пучину.
Волосы у меня стали подниматься дыбом. Что же случилось? Почему так тихо? Погибли все друзья? И Надежда!..
Я упал в снег на колени и, как сумасшедший, стал кричать в молчащий туман это дорогое мне имя.
Никакого ответа не последовало.
Я почувствовал упорное, злобное стремление броситься в пустоту перед собою. Я оглянулся на Экву, и то, что я увидел, вернуло мне немного соображения: эскимос удобно сидел на снегу, отстегнув лыжи, и хладнокровно поглощал кусок пеммикана. Его безмятежность подействовала на меня, как успокаивающее лекарство. Через минуту я мог уже логически мыслить.
Прежде всего мы должны были определить, что собственно случилось, взвесить размеры несчастья.
Перед нами выбор: чтобы перебраться на другую сторону, мы должны или обойти трещину или воспользоваться другим снежным мостом.
Обойти трещину? Но кто знает, как она длинна. А в тумане, если мы отойдем далеко, мы безусловно заблудимся, упадем в другую трещину, не найдем никогда места, где находятся наши друзья. Ничего не оставалось больше, как решиться на второе.
Когда теперь я размышляю о нашем ужасном положении, я прихожу к твердому убеждению, что без Эквы я бы погиб безусловно. Несчастье, которое так внезапно и так ужасно пришло в хаосе туманов, лишило меня энергии. А маленький эскимос, подкрепившись немного пищей, готов был приступить к делу.
Руководствуясь своим природным инстинктом, он шел по краю пропасти, — шел медленно и осторожно, часто останавливаясь. Мимо двух-трех выступов, углубляющихся в туман, он прошел стороною, исследовав предварительно их палкой. Мы не сказали друг другу ни слова. Я следовал за ним, как в гипнозе. Наконец он остановился, а вслед за тем лег на брюхо, показав мне, чтобы и я сделал то же. Он начал слегка двигаться вперед.
Отстегнув свои лыжи, я с отчаянной решимостью последовал его примеру. Я знал, что мы ползем по рыхлому снеговому мосту, который раскинулся над бездной. Сердце болезненно сжималось. Каждую минуту я ждал, что полечу вниз, и, сжав зубы, сдерживался от крика ужаса. Пот выступал у меня на лбу. К счастью, туманная мгла, наполнявшая трещину, позволяла только чувствовать, а не видеть темно-синюю пустоту.
Целую вечность продолжался этот путь. Секунда следовала за секундой с жестокой насмешливой медлительностью. Я осторожно полз с лыжами за плечами. Время от времени я осмотрительно поднимался на руку, чтобы поглядеть на Экву, тусклые расплывчатые очертания которого виднелись впереди.
По истечении бесконечно долгого времени я увидел, что он встал. Задерживая дыхание, я дополз до него и стоял на коленях, обессиленный, покрытый потом, но проникнутый радостным покоем: у меня был твердый лед под ногами.
Что же теперь? Мы должны предполагать, что ближайшие окрестности полны другими трещинами, целой сетью их, которой вследствие тумана мы не можем разглядеть. Эква обратился ко мне с выразительным жестом. Я понял, что он задумал, и, вынув револьвер, два раза выстрелил в воздух. Мы ждали, задерживая дыхание. Я слышал, как билось у меня сердце. Будет ли ответ?..
Но тут откуда-то послышался звук сигнального свистка, пролетевший, как стрела, сквозь туманы.
Я не сумел ориентироваться. Словно загипнотизированный внезапной волной радости, такою же сильной, каким был и мой ужас, я дал себя вести, как маленького ребенка, эскимосу, который продолжал итти с мудрой осторожностью.
Мы давали знаки друг другу звуками свистков. Мы кружились, возвращались несколько раз назад, введенные в заблуждение туманом и обманчивыми отражениями звуков, прежде чем я увидел неопределенный силуэт.
Из тумана с яростным лаем выскочила собака и от радости прыгала мне прямо в лицо. С радостью обнял бы ее. Потом вынырнул из мглы передок наших саней, и я увидел Фелисьена и Надежду. Глубокий вздох облегчения вырвался у меня из груди. Никогда я не слышал, чтобы Фелисьен говорил таким задушевным тоном. Он так горячо пожал мне руку, что я этого никогда не забуду. А потом необыкновенно сухим голосом, словно его это совсем не касалось, сказал:
— Ну, милый, мы все тут. Машина где-то внизу, — довольно глубоко, думаю я, и... — тут его голос осекся. — Петер, а также и Стеффенс с ней.
Только теперь я увидел Снеедорфа, опершегося на сани и погруженного в размышление, и Сива, съежившегося у его ног. Больше никого не было.
Старик очнулся от своих мыслей только тогда, когда я коснулся его плеча. Взгляд, с которым он обернулся ко мне, не был взглядом сокрушенного судьбой человека. Нет, в этом взгляде скорее была упорная отвага, стремление бороться до последнего вздоха с неприязненным роком, который восстал против достижения намеченной цели.
Несчастье произошло именно так, как я предполагал. В автомобиле был только молодой инженер с механиком, остальные шли пешком по сторонам саней. Неожиданно собака стала обнаруживать беспокойство. Она села и стала выть, удерживая Надежду за край платья.
Но тут же увидели как исчезает машина, поглощенная бездной. Соединительная веревка оборвалась, и двое саней остались на краю пропасти. Оставшиеся были убеждены, что мост обрушился прежде, чем мы успели перейти на другую сторону.
При первом испуге они быстро отбежали на несколько шагов назад. Потом воротились и сообща оттащили сани на безопасное расстояние. Снеедорф при этом замешательстве с энергией водворил порядок; он запретил удаляться с места.
На скорую руку разбит был лагерь. Потом, оставив Надежду под охраной Фелисьена, Снеедорф отправился с Сивом к пропасти. Они кричали. Никто не отзывался, так как мы в это время пошли отыскивать переход. Ничего не увидев, они вернулись. Судьба наша казалась им поконченной. Только через два часа услышали они наш выстрел. И теперь мы были здесь, в тумане, среди ледяной пустыни, предоставленные на волю судьбы.
Мы были уже так далеко от берега, что о возвращении нечего было и думать. Почти все наши запасы исчезли с машиной, и если бы мы перешли даже на самые скудные порции и захотели вернуться назад, то должны были бы тащить на себе сани через бесконечную пустыню. И когда я обдумал это основательно, то решил, что мы погибли. И все хорошо знали это, но молчали об этом друг перед другом, пока Надежда не высказала своих заключений.
И мы решили итти на риск.
Но прежде чем мы будем в состоянии двинуться отсюда, когда бы то ни случилось, должен рассеяться этот страшный туман. Он запирает нас, в полном смысле слова, на одном месте. Я убежден в том, что если бы погода прояснилась, поднялось бы и наше упавшее настроение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
