Несмотря ни на что, мой комплимент был ей приятен. Она бросила на меня взгляд, доставивший мне удовольствие. Взгляд, о котором я мечтал: в нем была заинтересованность. Она открывала меня для себя. До сих пор я был просто глупой жертвой, и вот все изменилось. Теперь я принимал решения. Я мог издеваться над ними. Она так хорошо это поняла, что спросила:
— Что вы собираетесь делать, Поль?
— Угадайте! Она улыбнулась.
— Для этого я должна хоть немного знать ваш характер, а я с опозданием обнаруживаю, что тот образ, который себе создала, не соответствует действительности.
Я встал, чтобы размять ноги. Из кухни доносился запах подгоревшего мяса.
— По-моему, Мина, прежде всего вам нужно спасти жаркое.
Мое спокойствие и мой юмор добивали их. Поскольку Мина не шелохнулась, я сам пошел на кухню и выключил электрическую плиту. Вернувшись, я отметил, что они даже не пошевелились и не посмотрели друг на друга.
— Ну, а что теперь? — спросила она.
Я подошел к Доминику. Передо мной сидел пассивный, безвольный человек. Я схватил его за красивую красную рубашку и влепил три пощечины.
— Вот что улучшит его цвет лица, он так в этом нуждается, — сказал я, потирая заболевшую от удара руку о брюки. — Что теперь, вы спрашиваете, Мина?
Я захохотал.
— А теперь этот ублюдок возьмет в одну руку свои принадлежности для мазни, в другую — чемодан и уберется отсюда.
Поскольку Доминик не шелохнулся, я ударил ногой по ножке стула, и он растянулся на паркете. Он был нелеп, и именно этого я добивался. Я схватил его за волосы и пытался приподнять. Он взвыл.
— Чтобы через четыре минуты твоего духу тут не было, мразь! — заявил я. — И не пытайся меня обмануть. Не успеешь и ахнуть, как очутишься за решеткой. Я принял все меры предосторожности. Твой единственный шанс на спасение — больше никогда здесь не показываться, умереть. Ясно?
Он кивнул головой, и я, дав ему ногой под зад, выставил его из комнаты. Казалось, что Мина все это время о чем-то думала. Я подошел к ней. Она решила, что я собираюсь ударить ее, и инстинктивно втянула голову в плечи. Но я лишь снял с нее очки. Затем бросил их на пол и раздавил каблуком.
Она пробормотала:
— Что вы делаете, Поль?
— Я делаю тебя красивой, Мина. Хочу, чтобы ты была такой же ослепительной, как на пляже в Каннах. Я тоже хочу тебя видеть в желтом купальнике. Желтый цвет — цвет победы, не так ли?
Я силой приподнял ей подбородок. Она посмотрела на меня своим серьезным и печальным взглядом, который всегда пробуждал во мне желание. Я осторожно прижался своими губами к ее. Закрыв глаза, попытался представить ее такой, какой она была там, на побережье. Мой поцелуй длился до тех пор, пока не захлопнулась дверь за Домиником.
Глава 17
Странное дело, отсутствие Доминика очень чувствовалось в доме. Мы быстро поняли, что значит остаться наедине в нашем положении. Мина замкнулась. Она подчинялась, как это умеют делать женщины, с таким достоинством, что в глубине души я спрашивал себя, у кого из нас более благородная роль.
Я сел напротив, взяв ее руки в свои. Они были холодные. Указательным пальцем я попытался нащупать на запястье ее пульс, но не смог.
— Мина, — заявил я, — любой другой человек уже давно оповестил бы полицию. Если я этого не сделал, то только потому, что люблю тебя.
Она удивленно приподняла брови.
— Да, несмотря на то, что ты сделала, я тебя люблю и мне не стыдно в этом признаться. И эту любовь, хочешь ты или нет, тебе придется разделить со мной. Ты примешь свой настоящий облик, и мы будем жить вместе. Ты забудешь ничтожество, которое любила.
Она покачала головой.
— Поль, поскольку мы в твоих руках, я тебе подчинюсь, но не надейся, что ты заставишь меня забыть Доминика.
Ярость, как приступ лихорадки, охватила меня. Я сжал ее руки так, что она вскрикнула от боли.
— Ты забудешь его, Мина. Это всего лишь жалкий трус. Такая женщина, как ты, должна испытывать к подобному ничтожеству лишь презрение.
Она снисходительно улыбнулась.
— Ты плохо знаешь женщин, Поль. Ведь мне в нем нравится именно слабость. Это она покорила меня. Это из-за нее я решила завладеть твоими деньгами. Когда я познакомилась с Доми, он подыхал с голоду и не знал, как противостоять судьбе. Его детство…
— Оставь, Мина. Мне наплевать на его детство. Я знаю, что он сын сумасшедшей, и, приняв во внимание все смягчающие обстоятельства, дал ему уйти. Она вырвала свои холодные руки.
— Ты мне отвратителен. Поль! Я заколебался.
— Прекрати, Мина, не доводи меня. Ты…
— Что я?
— Ты пожалеешь!
— И все-таки я тебе скажу, раз мы расставляем все точки над "i". Ты мне противен, как никакой другой мужчина! От твоей кожи меня тошнит. Ты — жалкий, неудачливый дурак! Да-да, именно дурак! Ты нас раскрыл, но все равно остался в дураках. И я хочу, чтобы ты об этом знал. Одинокий человек всегда безнравственен. Ты считаешь себя сильным, потому что можешь избить Доминика, но настоящая сила не в этом. Хочешь, я скажу тебе, Поль, в чем она? Сила в красоте, изяществе. Ты, ты.., неуклюж, неотесан, у тебя одни мускулы! А он…
Ее голос затих, слезы заблестели в глазах.
— У него, Поль, есть самый редкий талант — красота. Когда он двигается, то кажется, что он танцует; когда мы занимаемся любовью, то я умираю от счастья, потому что, кроме физического наслаждения, испытываю душевную радость. Это прекрасно, понимаешь? Грациозно…
Я ударил ее по лицу. Она хотела увернуться, и удар пришелся по носу. Он начал кровоточить, но Мина не пошевелилась. Кровь струйкой стекала по лицу и, огибая рот, капала с подбородка.
— Вытри, ради Бога, кровь, Мина!
Она не сделала ни малейшего движения. Схватив салфетку, я окунул ее в кувшин с водой и сам, запрокинув ей голову, приложил к носу. Вскоре кровотечение прекратилось. Нижняя часть ее лица была испачкана, выглядела она ужасно.
— Иди умойся.
Она подчинилась. Я проводил ее до ванной и стал наблюдать за ней.
— Мина!
— Да?
— Что бы ты ни говорила, ничто не изменит моего решения. Выбирай: или тюрьма с ним, или жизнь со мной. Ты, конечно, можешь меня убить, но мне на это наплевать. Единственное, что для меня что-то значит, — это ты. Только ты. Ты стала смыслом моей жизни, говоря словами Вейе де Шомьера. Ты говоришь, что ты презираешь меня? Что ж, я согласен. Я же смирился с мыслью, что ты — преступница, что ты хотела меня убить! Ты правильно заметила, Мина: я одинок, совсем одинок… Не выдержав нервного напряжения, я заорал:
— Я один! Совсем один!
Рыдая, я упал на колени на керамический пол в ванной. Она подошла ко мне… Сквозь слезы я увидел ее точеные ноги, плотно облегающую бедра юбку, под которой угадывалось голое тело. Она взяла мою голову и прижала к своему теплому животу.
— Бедный Поль, — вздохнула она, — мой бедный Поль!
* * *
Ночь мы провели, не раздеваясь, на моей кровати. Она рассказывала о своей настоящей жизни. Ее звали Женевьева Пардон. Она была дочерью коммерсанта из Лиля. Ее родители были людьми строгих правил, и стремление дочери к свободе шокировало их. Они избавились от нее, отправив в Париж. Вскоре до них дошли слухи, что она ведет так называемый беспорядочный образ жизни, и двери дома навсегда закрылись для нее.
Мина (я продолжал звать ее так) выкручивалась в жизни сама. После многочисленных приключений она встретила Доминика Гризара, и между ними сразу вспыхнула большая любовь.
Эта часть ее рассказа причиняла мне боль, но она говорила об этом спокойно, бесстрастно, и я дослушал до конца.
— Нам надоело нищенствовать, понимаешь? Доми не способен ни на что, а я не хотела покидать его ради какой-нибудь службы. И вот однажды мы решились на дело. Вначале подумали о шантаже. Я должна была соблазнить какого-нибудь богатого типа, добиться от него компрометирующих писем, а если понадобится, то попытаться сделать пикантные фотографии и потом…
Я не выдержал и прервал ее.
— Мина, неужели ты до такой степени стерва? Она покачала головой.
— Ты ничего не понимаешь, Поль.
— Ладно, продолжай…
— Однажды в ресторане Доми прочитал твое объявление в газете, забытой на столике каким-то посетителем. Смеясь, он показал его мне: «Смотри, вот тип, играющий в оригинала. Этот бедняга надеется найти жемчужину в мусорке брачных объявлений и для этого разыгрывает из себя дешевого умника».
Я прикусил губу. Мина, улыбаясь, смотрела на меня.
— Доми прав, Поль. Твои мозги большего не стоят. Мы разработали хитроумный план, о котором ты теперь знаешь. Признайся, что он нам почти удался.
— Все провалилось только из-за него, — согласился я. — И это еще раз подтверждает, что он ни на что не годен. Мина легла на спину, вытянув руки вдоль туловища.
— Да, он мальчишка. И за это я его люблю. Ненавижу сильных и грубых. А он всегда будет мальчишкой и поэтому, Поль, я всегда буду его любить.
