— Простите… Мне так стыдно…
— Что вы, Донна?! — воскликнула Бренда, подбегая и обнимая ее. — Я нисколько на вас не обижаюсь. Вы искренне переживали за Сэма, стараясь защитить его. Будь у меня такая подруга, я была бы счастлива!
— Считайте, что теперь она у вас есть, — повинуясь внезапному порыву, сказала Донна, и Бренда вдруг тихо рассмеялась.
— Знаете, мне даже как-то легче стало от того, что вы узнали правду. Это вроде как приобрести сообщницу, перед которой не надо притворяться.
— А Сэм? — спросила Донна. — Вы должны рассказать ему. Он никогда не простит себе, если не пройдет с вами через все испытания.
— Мне тяжело сделать это, — после некоторых раздумий призналась Бренда. — Правда, если рядом будете вы, то я смогу.
— Я буду рядом, — с необычайной твердостью в голосе произнесла Донна, сжимая ее руку в ободряющем жесте.
— Спасибо, — благодарно прошептала Бренда и попросила: — А теперь позовите, пожалуйста, Карла, он должен продолжить осмотр.
Донна вышла из кабинета и осмотрелась по сторонам, ища доктора Бернстайна.
Он стоял в конце длинного коридора у раскрытого окна и нервно затягивался сигаретой. Заметив ее, мужчина затушил окурок и сунул руки в карманы медицинского халата.
Приблизившись к нему с виноватым видом, Донна произнесла:
— Простите меня за безобразную сцену, которую я устроила. Бренда рассказала мне правду о неизвестной болезни, которая убивает ее. Однако я уверена, что вы скрываете от нее истинное положение дел. Я хочу помочь ей, и если что-то возможно сделать…
— Она умрет в любом случае, — каким-то по-домашнему спокойным тоном остановил ее врач. Лишь по напрягшимся желвакам на скулах Донна могла судить, насколько тяжело ему далось каждое сказанное слово. — Ее заболевание неизлечимо. В будущем, возможно, ученые и найдут какое-либо средство, но современная медицина здесь бессильна. Вопрос не в том, чтобы спасти Бренду, а в том, чтобы как можно дольше продлить ей жизнь.
— О боже! — Донна в ужасе поднесла ладонь ко рту. — Она так молода! Какая несправедливость!
— Я не собираюсь говорить ей об этом. Пусть она считает, что у нее есть шанс, и борется что есть сил.
Врач сжал руку в кулак и потряс им в воздухе, словно грозил кому-то, повинному в случившемся.
— Кто знает, может, произойдет чудо. Иногда так бывает, но в своей практике я ни с чем подобным не встречался.
— Но ведь существуют же какие-нибудь экспериментальные препараты? — спросила Донна.
Болезнь Бренды она восприняла как личный вызов и не намеревалась сдаваться без боя.
— Конечно. Ряд клиник, в том числе несколько в нашем штате, исследуют аналогичные случаи, но, чтобы получить возможность опробовать на Бренде новые методики лечения, требуется ее участие в данных проектах или же деньги. На первое у нее просто нет времени, а второе… Ни одна страховка не покроет подобные затраты.
Выслушав его, Донна достала чековую книжку и, заполнив один из чеков, протянула собеседнику со словами:
— Если этого будет мало, просто позвоните мне.
Карл Бернстайн взглянул на указанную сумму и изменился в лице. Донна прочла в его глазах вопрос и непонимание.
— Скажите, — он взял ее за руку, — ради чего вы это делаете? Она ведь вам никто.
— Вы правы, но ее любит дорогой мне человек. Поэтому Бренда для меня — все, — честно ответила Донна, а затем попросила: — И, ради бога, пусть мое участие, — она указала глазами на чек в его руке, — останется между нами.
Доктор Бернстайн понимающе кивнул и скрылся за дверями кабинета…
Донна просидела в приемной около получаса, прежде чем Бренда спустилась, чтобы ехать домой.
Судя по ее сверкающим радостью глазам, Карлу удалось вселить в нее очередную порцию надежды. Врач, который сознательно шел на ложь во имя призрачного спасения больной, заслуживал особого отношения, и Донна прониклась к нему еще большим уважением.
По негласному соглашению, за руль машины Бренды села Донна. Сама же владелица автомобиля заняла место рядом. Весь путь до студии Сэма обе женщины сохраняли молчание, каждая по-своему готовясь к предстоящему разговору с ним.
Изредка Донна бросала взгляд на спутницу, бесцельно следящую за дорогой, и думала: вот женщина, которая отняла у меня любимого, а я отчего-то совсем не испытываю к ней неприязни. Куда делась моя злость на нее? Неужели она исчезла, когда мне стало известно, что Бренда обречена? А если так, то значит ли, что я этому рада настолько, чтобы ощущать по отношению к ней снисходительную жалость?.. Или же, наоборот, мною движет человеколюбие? Хотелось бы верить в последнее.
Никогда еще Донна не старалась так тщательно разобраться в себе и своих поступках. Большей частью она жила, не задумываясь ни о собственных деяниях, ни о том, как те влияют на судьбы окружающих людей.
Донна как будто неслась по скоростной трассе на бешеной скорости, обгоняя одни машины и нахально сигналя вслед другим. Вдруг вынужденная остановка: спустились все четыре колеса. И теперь уже она растерянно смотрит, как другие проносятся мимо, обгоняют друг друга и нахально сигналят. Одна! И некому ей помочь.
Чувствуя, что ее захлестывает жалость к самой себе, Донна едва не пустила слезу, по тут же одернула себя. А как же Бренда? Разве может страх перед одиночеством сравниться со страхом перед смертью?
Одно дело надеяться на то, что когда-нибудь все в твоей жизни наладится, другое — знать, что это «когда-нибудь» не наступит никогда.
Будут привычно сменяться времена года, словно ничего особого не произошло. Так, мелочь. Просто из этого мира ушла, подобно миллиардам себе подобных, человеческая душа.
Отныне без нее будет падать снег, заливисто петь весенними ночами соловей, сгорать ради исполнения чьего-то желания по-летнему яркая звезда, шуршать под ногами постоянно спешащих прохожих пестрая осенняя листва.
Никогда еще Донна не оказывалась в такой близости от смерти, как сейчас.
Глядя на задремавшую Бренду, ей почудилось, что она смотрит в лицо немой вечности. От этого стало страшно и как-то не по себе. Донна, до боли в пальцах стиснув руль, прибавила скорость…
Вот и все! Донна покинула студию Сэма, затворив за собою двери, словно ставя жирную точку после очередного периода своей жизни.
Там, по ту сторону, остались двое, которым есть что сказать друг другу, а она лишняя. Отныне ей место на экране, на светском приеме… да где угодно, лишь не в объятиях Сэма.
Хватит тешить себя надеждой вернуть то, что давно уже принадлежит другой. Пора вспомнить о гордости… Но отчего так больно сердцу, будто его изорвали в клочья?
