все ли хорошо.
С родителями все же пришлось поговорить. Они выловили меня спустя несколько дней и вывели на разговор. Но к тому времени я успел вернуть привычный им образ образцового сына. Наш разговор прошел по-деловому сухо, но после этого они отстали от меня. И чудеса! — мать куда-то спрятала мой блокнот с расписанием, предоставив мне в распоряжение часть самостоятельности.
Однако, что-то умерло между нами после того дня. Что-то, чему я никогда не придавал значения до этого, совсем крошечное, похожее на семейное единение. Я жил и общался с ними, словно они были моими соседями в общежитии, не более. Иногда я ловил задумчивый, слегка напряженный взгляд матери и внимательный — отца. Но ни один из них так и не подошел ко мне, за что я был благодарен. Я больше не чувствовал потребности в их заботе, словно мои родители умерли в день моего выпускного.
В офисе дела шли как нельзя прекрасно. Коллектив принял меня как отличного специалиста и учил тонкостям практического дела. Работа, как недавно учеба, помогала мне прятаться от собственных мыслей и воспоминаний, и я цеплялся за нее, как за доступный мне антидепрессант. Пару раз ребята брали меня с собой на суд, как наблюдателя, а вскоре мне предстояло впервые в жизни выступить самому в качестве адвоката. Занимаясь этим делом, консультируя клиента, накидывая фразы в защиту, я настолько погружался в работу, что на самокопания просто не оставалось времени. И я ждал этого дня с волнением и отголоском радости.
На работе я думал о работе, а дома — о Ричи. Моя жизнь снова обрела ритм, вошла в какую-то колею, и потекла своим чередом. И, конечно, я был этому рад.
***
— Встать! Суд идет!
Я незаметно сжал руку сидящего рядом парня и поднялся. Первый раз выступая адвокатом, я волновался, но не запнулся ни разу, пылко споря с прокурором и оправдывая своего клиента. К тому же, парень волновался намного больше, что придавало мне сил.
— … суд в составе: председательствующего судьи…
Я скосил глаза на прокурора, и тот слегка кивнул мне. Он был в курсе, что это мое первое дело, и таким жестом признавал во мне профессионала. Я выдохнул, переведя взгляд на судью.
— …рассмотрев материалы дела в отношении…
Мой клиент шумно вздохнул и, видимо, задержал дыхание. Я его понимал. Это был напряженный момент, ведь приговор был длинным, а вердикт он узнает только в самом конце. Но я был уверен, что его оправдают. Слишком мало было доказательств.
— …суд установил…
Недалеко от меня со скучающим видом щелкал по клавишам секретарь, привычно ведя протокол заседания. На его лице была такая вселенная тоска, что было ясно — работа его доконала, став душной рутиной. В моей голове мелькнул вопрос, станет ли моя работа такой же рутиной для меня через несколько лет.
— …суд приговорил…
Я тут же обратился в слух, как и парень рядом со мной.
— Оправдать N.F.D. по предъявленному ему обвинению в совершении преступления…
Дальше можно было не слушать. Я выдохнул, даже не заметив, что задержал дыхание, и украдкой глянул на клиента. На его лице нарисовалось такое облегчение, что я начал опасаться, что он свалится в обморок. И не прогадал: парень начал оседать, мне пришлось поддержать его под локоть, чтобы он не упал.
— Приговор может быть обжалован в апелляционном порядке в течение 10 суток с момента вынесения.
Судья кивнул мне, прокурору и удалился. Раздались шебуршание и тихие разговоры, истец тихо выговаривал что-то прокурору, но тот с невозмутимым видом разводил руками. Я усадил парня на стул и кивнул ему с легкой улыбкой.
— Поздравляю.
— Спасибо. Большое Вам спасибо, мистер Брайн, если бы не Вы… — его голос сорвался.
Я слегка сжал его плечо. С моих губ уже почти сорвалось «не за что», но я вспомнил женщину, встретившуюся мне в мой первый рабочий день.
— Пожалуйста, — мягко ответил я.
Я помог ему подняться и вывел из зала. К нему тут же кинулась его мать. Целуя его лицо, гладя волосы, она плакала, и парнишка заплакал вместе с ней. Она все не переставала меня благодарить, и я, похлопав ее по спине, поспешно ретировался. Мне было неловко, я чувствовал себя лишним в этой маленькой семейной радости, которую не понимал.
Умывшись, я случайно столкнулся в коридоре с прокурором. Он похвалил меня за работу, указал на пару ошибок, которые я принял к сведенью, и мы разошлись.
А когда я вышел из здания суда, меня ждал сюрприз.
У двух припаркованных рядом машин собралась почти вся моя команда. Ребята встретили меня бурными овациями и бутылкой шампанского, чуть не окатив струей с головы до ног. Я опешил, но меня схватили за руки и вволокли в группу людей, наперебой говоря. Я не понял ничего в этом хаосе, кроме того, что они все были здесь и наблюдали за процессом, и они мной очень довольны.
Пока нас не спровадила охрана, мы расселись по машинам и рванули в офис. Естественно, работать больше никто не собирался — все собирались отмечать мой триумф. Шок давно прошел, и я был на вершине ликования. Это была такая искренняя радость, что я забыл обо всем на свете, веселясь с ребятами и упиваясь своей победой.
Зря я расслабился.
— Алекс, я поздравляю тебя с твоей первой победой в суде, — раздалось, едва мы вошли в офис.
Этот голос пригвоздил меня к месту. Ребята снова взорвались криками и хлопками, а я повернул голову и замер. Перед нами стоял Митчелл Морган собственной, вернувшейся в мою реальность кошмаром, персоной.
***
Ребята освободили один из столов, выставили чашки и чайник, торт и другую мишуру для чаепития, как в мой первый день. Но чайник так и остался нетронутым, потому что с легкого кивка Моргана Джек, ведущий адвокат по делам несовершеннолетних, притащил откуда-то ящик шампанского.
Началось веселое застолье, а я сидел как под тонной воды, слыша голоса фоном, и старательно отводил глаза от своего начальника. Пока мы накрывали на стол, я спросил у Эмили, почему она не предупредила меня, что мистер Морган вернулся. Ответ был простым и лаконичным: «Мы хотели сделать тебе сюрприз».
Сюрприз удался, сказать было нечего.
Пока что все было спокойно, но я думал о том, что будет, если мы с Морганом вдруг останемся наедине. Эти мысли уносили меня в знакомую пучину, поэтому я стал отвлекать себя наблюдением за коллегами.
Казалось, что ребята любят Моргана. Эмили говорила, что в нерабочей атмосфере он
