мыльным операм у него сложилось впечатление, что полицейские выполняют работу ловко и умело и что рано или поздно дети непременно возвращаются в свои теплые постельки в доме, где их ждут.
* * *
В половине третьего в отделение все же явился полицейский. Он раздавил ногой сигаретный окурок и пробормотал, что ездил на срочный вызов в соседний городок. Волосы у него торчали во все стороны, а глаза были красные, больные. Он провел их в кабинет, где все стены были увешаны заметками и постановлениями, их было так много, что бумаги налезали друг на друга слоями. А вот столы, напротив, поражали пустотой и порядком. Единственным местом, где наблюдались признаки жизни, был дальний угол, здесь вокруг кофейного столика сгрудились кресла, а на столике валялись кости для маджонга и темнели кучки подсолнечной шелухи.
Цементные стены дышали холодом, и Итянь зябко поежился.
– Итак, чем могу помочь? – Полицейский жестом пригласил их присесть за стол в углу. Кожа у полицейского была грубая, веснушчатая, какая бывает у тех, кто всю жизнь провел на солнце. Даже в этом отделении полиции, которое едва ли толком выполняло свою работу, он выглядел не к месту.
– Мой отец пропал.
– В смысле?
Полицейский равнодушно поглядывал на них, откинувшись на спинку стула и сцепив на животе руки.
– Он ушел… – описывая случившееся, Итянь по-прежнему с трудом подбирал слова, – неделю назад он ушел из дома и не вернулся.
– Вы поссорились?
В какой-то степени ответить следовало утвердительно. Однако случилось это много лет назад, а полицейский, видимо, говорил о семейной ссоре.
– Нет, – встряла мать, – мы никогда не ссоримся.
– Значит, вы не ссорились и он просто ушел?
Полицейский говорил так, что Итянь почувствовал себя дураком. Он выжидающе посмотрел на мать в надежде, что на этот вопрос снова ответит она, но та съежилась и вжалась в стул.
– Никто за ним не приходил? – Полицейский подался вперед, обращаясь к матери.
– Нет, – наконец ответила она, – он просто взял и ушел.
– И не сказал, куда идет?
Она покачала головой.
– У мамы была одна идея, – сказал Итянь, – мы подумали, что он, возможно, пошел к казармам, где когда-то служил. Кроме деревни и казарм, он больше нигде не жил.
Полицейский хлопнул ладонями по столу, отчего единственный лежащий там листок бумаги подскочил.
– А, ну тогда все просто! Съездите в эти самые казармы. Уверен, там ваш отец вас и ждет.
– Вы с нами не поедете? И не поможете связаться с ними?
– Какой в этом смысл? В наши обязанности это не входит.
– Я полагал, полиция как раз это и делает…
– Слушайте, для нас нет никакого смысла вам помогать, разве что вы чего-то недоговариваете. А если исходить из того, что вы сообщили, он ушел по своей воле. Никаким насильственным действиям он не подвергался, так? И где тогда тут преступление? Может, он пошел старого друга навестить, а вам не сказал? Люди в его возрасте много чего забывают, это обычное дело. Возвращайтесь домой и подождите несколько дней, ладно? Он в любой момент объявиться может.
Полицейский зевнул. Мать снова показалась Итяню напуганной.
– Наверное, инспектор прав, – тихо проговорила она, – возможно, твой отец просто забыл мне сказать, куда идет.
– Да брось, Па все прекрасно помнил. – Итянь повернулся к полицейскому: – Вы и правда не собираетесь ничего предпринять?
На этот раз полицейский и взглядом его не удостоил. Сунул руку в карман и выудил оттуда пачку сигарет.
– Не хотите помогать, ну и ладно. В Хэфэе, в мэрии, у меня есть друг, который мне поможет. А еще ему наверняка будет интересно, как в сельской полиции относятся к обращениям от местных жителей. Просто я решил сперва прийти к вам, потому что в моем детстве, помнится, местные полицейские были очень отзывчивыми.
Итянь удивился собственной напористости. У него возникло странное ощущение, что если он сейчас поднажмет, не отступится, то исправит все свои ошибки, допущенные в отношениях с отцом. Полицейский сперва дерзко посмотрел на него, а потом выругался.
– Ладно, пишите заявление.
Он положил на стол анкету и принялся наполнять чернилами ручку так сердито, что темная жидкость расплескалась по поверхности стола и забрызгала ему руки.
– И чем нам поможет заявление? – спросил Итянь.
– Ваше имя? – Рука полицейского зависла над первым прямоугольником в анкете.
Итянь вздохнул и сдался. Он так ждал помощи от полиции, но теперь понимал, что это заявление просто уберут подальше, похоронят в каком-нибудь ящике. Он стал очередной жертвой бюрократии, которая лишь создает видимость работы.
– Национальный идентификационный номер?
Итянь зачитал номер из свидетельства о регистрации.
– Не регистрацию. Национальный идентификационный номер, – повторил полицейский.
– У меня такого нет. Только регистрация.
– Ну тогда ничем не могу помочь. – Полицейский с торжествующим видом отшвырнул ручку.
– Разве регистрации недостаточно? Какая разница?
– У вас что, идентификационного номера нету? В чем вообще дело?
Когда Итянь еще жил в этой стране, ничего подобного здесь не было.
– Запишите мой, вот. – Мать зашелестела документами – большую, стянутую резинкой пачку она принесла с собой. Но ее блестящую ламинированную карточку полицейский даже не взял. Он не сводил глаз с Итяня.
– Согласно Временной декларации 1984 года о документах, удостоверяющих личность, все граждане нашей страны обязаны иметь национальное идентификационное удостоверение. И если у вас такого нет, то это преступление. Я могу вас оштрафовать.
– Преступление? Вы о чем? – Мать вскочила. – Мы пришли заявить об исчезновении человека, мой муж пропал, а у вас хватает наглости обвинять нас в преступлении?
– Тетушка, успокойтесь. – А вот к Итяню полицейский обратился намного строже: – Все граждане обязаны иметь действующие удостоверения личности. Где вы жили, что с 1984 года обходились без него?
Итянь нарочно не упоминал, что живет в Америке. Единственное удостоверение личности, которым он пользовался последние годы, – это вид на жительство в США, который даже сейчас лежал в прозрачном кармашке бумажника, чтобы при необходимости можно было предъявить. Еще два года назад они с Мали и мечтать не смели, что получат этот документ. Америка не хотела видеть их среди своих граждан. Но затем случилась бойня на площади Тяньаньмэнь. Целый месяц они с Мали просиживали вечера перед их маленьким телевизором, и Итянь все думал, как место, которое он считал домом, превратилось в сероватую картинку внутри квадратного ящика, откуда вещает белокожая ведущая. Они с Мали высматривали знакомых в толпе студентов, съехавшихся со всей страны, чтобы принять участие в протестах, – ради того, чтобы добраться до Пекина, они набивались в железнодорожные вагоны, спали в проходах и висели в окнах. Итянь и Мали вместе с другими живущими в Америке китайцами устраивали на улицах собственные акции протеста, и даже Стивен