Схоронились враги в нашем лесу грамотно, в неглубоком овражке, сверху заросшему густыми кустами лещины, а по лысому дну с бойким узким ручейком. Костерок развели неприметный – в ямке. Обед там готовил на всю команду цугульских киднеперов молодой безусый драгун, лет семнадцати.
Я остался на месте – кашевара караулить, а лесовики разбрелись по округе следы читать.
– Господин ефрейтор, дозвольте обратиться, – неожиданно зашептали мне в ухо.
Я чуть не подпрыгнул от неожиданности, на лету развернувшись с готовым к стрельбе револьвером.
– Ты меня так больше не пугай, ладно… – прошептал я лесовику, когда сердце перестало колотиться. – А то так и до греха недалеко. Стрельнул бы я с испуга, что делать стал бы?
– Виноват, господин ефрейтор, – криво улыбнулся солдат. – Только тут такое дело. Не один он в овражке сидит. По следам пятеро их, врагов. Троих вы порешили, да один кашеварит. Где еще организм?
– Не знаю где, – честно ответил я. – Может, гадит где-то в кустах. А может в секрете сидит. Сколько у них лошадей?
– Семь. Одна под вьюком. И одну, я так мыслю, они под пленного заранее приготовили. Седло вьючное. Поперек положат. Привяжут к седлу и только их и видели… Лови конский топот…
– Какие лошади? Стерхи?
– Не – е–ет… – довольно осклабился лесовик. – Дорогие кони. Заводские аргамаки. Высокие. Такие быстро скачут.
– Где твой товарищ?
– С другой стороны оврага караулит. Он надежный. Не сомневайтесь, господин ефрейтор.
– Тогда я тут посторожу. А ты топай за медалью. Только мальчишку в живых оставь.
– Зачем?
– Жалко его. Сопляк еще совсем. А так войну в плену перебедует, мать обрадует.
– Как прикажете, господин ефрейтор, – отозвался лесовик и тихо скрылся в, казалось бы, непроходимых кустах.
До чего противно вот так лежать без дела в кустах. Тягомотно. Понял я, что разведка – это не мое дело. Лучше уж кайлом махать.
Минут через пятнадцать пришел другой драгун, в возрасте уже дядька, старослужащий, а то и сверхсрочник. На погоне широкая лычка поперек, а на лице большой нос и черные усы подковой. Круглая медаль на шее. Что-то спросил парня, тот ему что-то ответил и усердно принялся помешивать в котелке. И вражеский унтер сел. Прислонившись к стене оврага. Вынул кисет, свернул цигарку из обрывка газеты и с наслаждением закурил.
Драгун взяли, когда каша уже была готова, и враги накрывали полевой достархан для своих диверсантов.
Лесовики без винтовок просто спрыгнули им на головы. Парнишку оглушили, а вот дядьку с медалью с ходу закололи длинным трофейным штыком в левую ключицу – наповал. Оглушенного пацана лесовики споро связали и высвистали меня вниз условным криком удода.
И когда я не торопясь спустился в овраг, дружно гаркнули, дурачась.
– Обед готов, господин ефрейтор.
10
Командир батальона Кароль Готварк у нас был не фон – барон какой, а вполне себе нормальный человек мещанского происхождения – сын дорожного подрядчика. Дворянство свое выслужил с майорским чином.
Тут в империи вообще интересная такая вещь, что до майора все чины и звания вроде как временные – пока служишь, а от майора и выше – уже пожизненные. Так тебя титулуют, даже когда ты в армии перестал служить. И таким простолюдинам выслужившим свое имперское потомственное дворянство приставляется к фамилии концовка не «форт», как у столбовых феодальных дворян, а «варк». Стоит еще заметить, что если в армии для обращения в Герольдию за новым фамильным гербом достаточно стать майором, то на гражданской службе, куда приравнивают и всех военных чиновников, требуется стать имперским советником третьего ранга, что приравнивается к генерал – майору. Еще можно дворянство получить, заслужив за храбрость «рыцарский крест», но только личное, не передающееся по наследству. Так как и раньше звание рыцаря по наследству не передавалось даже среди герцогов и королей. Имперскому рыцарю никаких добавок к фамилии не положено также по давней традиции.
Так что майор Готварк – сам себя сделавший человек, но, похоже, выслужил он уже свой предельный потолок. Выше батальона строительных, да и вообще любых инженерных частей у империи не было. Выше только инженеры поднимались в большие штабы. А наш комбат, как и большинство строевых командиров, диплома инженера не имел. Он вообще в офицеры выбился из унтеров, как сплетничали.
Стоит он сейчас передо мной в этом щелястом продуваемом всеми ветрами сарае, раскачиваясь с носка на пятку. Смотрит на меня внимательно и говорит задумчиво
– Знаешь, что завтра тебя повезут на военно – полевой суд?
– Так точно, господин майор. Знаю, – ответил я.
– Обидно?
– Обидно, господин майор, скрывать не стану.
Обидно, конечно мне, но плетью обуха не перешибешь. Закон! Мародер подлежит военно – полевому суду, согласно Имперскому уложению о военных преступлениях. Мне уже шепнули часовые мои, когда хлеб и воду приносили, что на самом деле все можно, хвалиться только этим нельзя.
– Тортфорт настаивал на выездной сессии военно – полевого суда в расположении батальона, но ее не будет, – продолжил свою речь комбат. – Мне не по душе, чтобы первого героя в батальоне на этой войне судили перед строем. Это плохой пример для солдат.
Ну да…
Барон Тотфорт…
О нем-то я и забыл… Расслабился от эйфории победы над разведчиками противника. Славы жаждал…
Когда мы притащили пленного, еще две винтовки, сабли и коней, инженера на месте уже не было. А пленённый мной ранее вражеский офицер вольготно сидел в распахнутой палатке нашего ротного, отставив в сторону перевязанную ногу и пил с капитаном Тортфортом красное вино их хрустальных фужеров, одновременно ведя приятную светскую беседу на имперском языке.
– А, Кобчик… – отмахнулся от моего доклада ротный. – Что это ты себе позволяешь? Украл часы у МОЕГО ПЛЕННИКА корнета графа Пшездецки. Ты в своем уме?
– Осмелюсь доложить, господин капитан, – гордо ответил я. – Часы есть трофей, взятый в бою. Как и оружие врага, который пытался пленить нашего батальонного инженера.
– Какой такой трофей? – недоуменно поднял борон бровь. – Военным строителям никакие трофеи не положены.
– Что с бою взято, то свято, – брякнул я с детства въевшуюся в подкорку фразу.
– Так ты еще и упорствуешь в своем преступлении… – покачал головой барон, и развел руками, тем показывая вражескому графу, мол, с какими дикарями ему приходится иметь дело. – Так вот что, Кобчик, верни его сиятельству золотые часы, которые ты у него украл и сдай не положенное тебе по Уставу оружие.
Все-таки отомстил ротный мне с Уставом, злопамятный аристократишка. И видя, что ничего я ему сдавать не собираюсь, хлопнул в ладоши.
В палатку ввалилось четверо унтеров во главе с ротным фельдфебелем, и взяли меня в коробочку
– Как это знакомо все, ваша милость, – вальяжно протянул пленный офицер. – У нас в южных горах у теплого моря горцы такие же дикари.
В это время унтера сняли с меня портупею с револьвером, споро обшмонали, вынув из карманов часы и наваху. Все это положили ротному на стол.
– Ты арестован, ефрейтор Кобчик, – барон ехидно выделил интонацией слово «ефрейтор». – И за твое воинское преступление тебя будет судить военно – полевой суд. Империя – цивилизованная страна и поощрять дикие нравы отдельных народностей ее населяющих не собирается. Увести его.
Вроде ротный это все мне говорил, но не для меня…
И вот я уже третий день сижу в этом сарае под замком на хлебе и воде. Ну, почти… Гостинцами меня, считай, завалили. И лесовики, и Гоц, и инженер… Мои подчиненные чертежники… И даже унтер Прёмзель, который меня по приказу ротного арестовывал, и тот приперся ко мне на тайную свиданку с маленькой фляжкой водки в кармане. Я и не догадывался, сколько людей в батальоне мне искренне симпатизируют. Или ротного не любят. Одно из двух…
Прёмзель меня и просветил, как мой пленник стал пленником ротного. Пока я лазил по лесу в поисках остатков вражеской разведки прибежал из лагеря на позиции барон, увидел вражеского офицера и представился ему полным титулом, а тот в ответ и заявил.
– Я граф Пшездецки. Ваш пленник, барон.
И ведь, собака фон – барон теперь в полном своем феодальном праве на пленного. Старые феодальные статуты пока еще никто не отменял. А я как последний лох не произнес нужных ритуальных фраз корнету о пленении… и в пролете.
– А что инженер сказал на это? – спросил я взводного.
– А что инженер? Интеллигенция… – унтер даже сплюнул в угол. – Отдал барону саблю этого графа.
И повторил презрительно.
– Интеллигенция… Помнит она, что отцы их крепостными был у такого же барона. Вот и сократился. Поротая задница долгую память имеет. Вам – горцам этого не понять. Вы всегда были свободные.
