– Это… ваши стихи? – спросил Денис.
Муромцев улыбнулся и покачал головой:
– Нет, что ты, Денис? Я даже не знаю – чьи. Просто прочел когда-то обрывки одной старой книги… и запомнил. Наверное, это было всегда. Вот такие несчастья…
– Ну и… – Денис хотел добавить слово, очень популярное среди мальчишек Петрограда, но смягчил реплику: – …Плохо, что всегда было. Было, а быть не должно.
– Не должно, – подтвердил Виктор Анатольевич. И добавил: – Кстати, ты и сам-то будь осторожней, когда приедете на место. Буржуи буржуями, уйгуры уйгурами, но в наших местах немало сектантов. Хасиды, например.
Димке слово ничего не говорило. Но Валерия Вадимовна посмотрела на сына тревожно, а Третьяков-старший, оторвавшись от газет, перекосился:
– Откуда эта плесень?!
– Щуку съели, зубы остались, – брезгливо ответил Муромцев. – Где-то кучкуются, как говорится. Не открыто, конечно, открыто никто не потерпел бы даже при здешнем бардаке. Но вот этой весной по республике от их рук погибло по меньшей мере восемнадцать детей. Мерзкое дело, даже здешние органы рыли землю всеми конечностями… Каких-то исполнителей нашли, но ничего не добились – фанатики, полоумные. Рады были «пострадать за веру».
– Кто это такие? – недоуменно спросил Денис.
Муромцев объяснил:
– Древняя секта. Весной, во время старинного праздника, приносят в жертву мальчишек. Пытают, потом обескровливают, кровь используют для приготовления ритуальных блюд.
– Правда, что ли? – Денис, если честно, не поверил.
– Иногда даже по нескольку человек крадут, – угрюмо сказал Муромцев, явно начиная думать о своем.
– Мальчишек? – Денис улыбнулся.
Это в сказочке про вампиров было самым смешным. Он представил себе, что кто-то попытался украсть хотя бы двух ребят из их школы. Хотя бы первоклашек. Ну вот получилось так. Да они бы любого загрызли до смерти, а голову принесли на палке в родной класс и сделали бы из нее пособие в подарок для старшаков… Что-то путают взрослые. Как всегда. Он решил не продолжать эту тему, удивляясь, что отец-то с мамой на него тревожно поглядывают. Тем более что впереди вдруг появилось – именно «вдруг», выросло из-за высоченных тополей – приземистое, похожее на старинный форт, здание, над которым развевался большой государственный флаг. Это было первое, что заметил Денис. Второе – виселицы.
Мальчишка онемел и распахнул глаза. Нет, самые настоящие виселицы, только каменные. Восемь штук стояли на площади перед зданием. И пять не пустовали.
Правда, как-то страшно это не выглядело. Трупы напоминали длинные темные мешки. И Денис сразу отвлекся, потому что «Жигули» резко остановились и Муромцев неприятным голосом сказал:
– Ну вот и еще одна… достопримечательность. Смотрите на бульвар.
Денис не верил своим глазам. Он не представлял себе, что такое можно увидеть наяву!
Со стороны бульвара – справа от дворца, за деревьями – надвигалась огромная толпа. Над нею мотались лозунги, какие-то портреты, флаги – государственные Семиречья (голубые с золотыми солнцем, лопатой и плугом), еще какие-то – белые с зеленой полосой поверху и с большим красным персиком в середине… Стало слышно, как люди слитно кричат: «От-став-ка! От-став-ка!»
От площади тоже шли люди. В центре – уступом – двигался клин пеших в черной форме и золотых глухих шлемах. Они шли медленно и тяжело, сдвинув, как древние воины в кино или учебнике истории, большие щиты с тем же гербом, что и на знаменах впереди. Сходство усиливали просунутые между щитами длинные палки, на концах которых то и дело вспыхивали сиреневые искры. На флангах пешего строя тоже неспешно двигались конные. Справа – казаки, все уже в возрасте, усатые, пригнувшиеся в седлах и покручивающие нагайки, с азартно-охотничьими лицами. Слева – в неправдоподобно ровном даже для пеших строю, на огромных лошадях – ехали кавалеристы в черно-алых мундирах и черных с золотым султаном каскетах, державшие на плече длинные палаши.
– Антипрезидентская демонстрация? – с интересом спросил Третьяков-старший, откладывая газеты. – Ого, все серьезно. Сто лет такого не видел.
– Она самая, – Муромцев подался вперед. – Организована, судя по всему, партией «Плоды Азии». Зачуханная партейка, хотел бы я знать, откуда у нее деньги на такое…
– А можно выйти посмотреть? – Денис приготовил фотоаппарат, у него даже пятки зазудели от азарта.
Взрослые – все четверо, включая водителя, – уставились на мальчишку недоуменно.
– Ну, а чего?.. – сбавил тон Денис.
– Это не спектакль, – покачал головой Муромцев. – О, небо, началось.
Денис жадно уставился вперед. Конные лавы, гарцуя, потекли с боков пешего строя вперед. Кто-то истошно орал в мегофон:
– Уберите фрицев! Фрицев уберите, вы что, очумели?!
– Идиоты, и правда, что они делают… – пробормотал Муромцев, вытаскивая откуда-то трубку рации. – Муромцев!!! Да! Почему…
Дальше Денис не слушал. Он приоткрыл дверь и боком бесшумно выскользнул из машины, наводя фотоаппарат.
На площади творилось невообразимое. Чем-то это напоминало, как ни странно, «стенку» – кулачный бой на двадцатое июля, например. Денис уже несколько лет ходил на них. Может быть, поэтому у мальчишки преобладал интерес – ему все еще казалось, что люди просто разминаются.
Пешие щитами и разрядниками теснили толпу обратно. Конные обтекали ее – точнее, только казаки, черно-алый строй замер и остался на месте. До Дениса только сейчас дошло, какие гул и шум стоят над площадью. И что кругом еще довольно много людей – в основном жавшихся к кустам и стенам домов.
Он успел сделать несколько снимков, когда сообразил, что прямо к нему скачут рысью двое всадников в черно-алом. Мальчишка щелкнул и их – и отшатнулся, его чудом не задело колено кавалериста. Совсем рядом захрапел конь, Денис поднял руку, отстраняясь; колено снова его толкнуло. Молодое, загорелое, синеглазое лицо склонилось ближе. Окованный бронзовой чешуей подбородочный ремень проходил под нижней губой.
– Пайонир! – выкрикнул молодой всадник, удерживая руку своего напарника, который…
Денис изумленно приоткрыл рот; всадник собирался ударить его палашом плашмя!!! Но почти тут же прогремел голос Муромцева:
– Zu stehen! Es ist der Bub aus dem Imperium, es ist der Gast des Landes! Zu stehen, Soldat![8]
А еще через секунду Денис оказался в руках матери – Валерия Вадимовна обняла сына и рявкнула:
– Убери металлом, козел!!!
Сам же Денис уже в следующую секунду был буквально заброшен на сиденье и сопровожден толчком отцовского колена под зад.
– Должен сказать, Денис, это было редкостно глупо, – заметил как ни в чем не бывало Муромцев, садясь впереди и закрывая дверь. – Это Черные Гусары, немецкие гвардейцы президента. Не знаю, какой кретин выпустил их для разгона демонстрации… впрочем, я позвонил вовремя. А вот ты рисковал как минимум переломами. Если бы не галстук, мы могли бы и не успеть.
– На месте поговорим, – сказал Третьяков-старший, сбрасывая газеты на пол. – Мы можем ехать, Виктор Анатольевич, а то этот юный следопыт еще чего-нибудь натворит… Кстати, чем вызвано это буйное помешательство около президентского дворца?
– А все тем же, – охотно ответил Муромцев.
«Жигули» тронулись через площадь, и Денис мельком увидел за стеклами вестибюля дворца стоящих людей – они смотрели наружу напряженно, замерли неподвижно.
Ха, подумал мальчишка, а что ни говори, кадры-то получились наверняка! Жаль, он растерялся и не снял скачущих на него гусар!
– Все тем же, – повторил Муромцев. – Политикой Бахурева, в данном конкретном случае – тем, что три дня назад он национализировал «Фрукты-овощи», крупнейшую в республике компанию сельхозпродуктов, а генерального директора… – Муромцев выразительно провел рукой вокруг шеи. – Было за что, он содержал гарем на двадцать мест из несовершеннолетних девочек, отчислял в «фонд развития» по десять процентов заработной платы персонала и привлекал к уборке семи-восьмилетних детей, выплачивая им… не буду даже говорить. В общем, Функа повесили, компанию передали в госуправление – и тут же поползли слухи, что собираются сократить половину рабочих мест, как только закупят машины в Империи.
– Бред какой-то, – пробормотала Валерия Вадимовна.
Муромцев вздохнул:
– Это и есть самая сложная сторона нашей работы. Если у людей есть копейки, то они в горло вцепятся любому, кто попробует их отнять. И ни за что не поверят сразу, если сказать – я тебе копейки твои на рубли поменяю. Трудней всего не отмыть, одеть, обуть, накормить, это все можно прямо сейчас сделать, даже без нашей помощи, пожалуй, Бахурев справится. Трудней всего людям дать понять: ты – хозяин. Ты сам. Ты – человек, а не раб. Как же тяжело эта вера прорастает… а ее еще и топчут изо всех сил те, кому без рабов – крышка… Ты им все дашь – а они побегут себе властелина выискивать, который этим всем помог бы распорядиться. И найдут, будьте уверены, найду-у-ут… – Муромцев тяжело вздохнул. И горько добавил: – Такой красивый город, такая щедрая страна… И так несчастны люди. А главное – не верят они, что можно жить иначе. Почти никто не верит. Боятся верить… Просто боятся.
