- Это вражеский лазутчик, и вино, и осла он отнял у меня! - весь трясся от жадности и колотил грека руками и ногами, так что многие наемники стали даже возмущаться, что плешак готов человека из-за осла съесть.
А плешак заплакал и сказал:
- Люди добрые, отведем его не к Евкрату, а к Диотиму, потому что повесят его все равно, но Евкрат заберет моего осла себе, а Диотим подарит его мне...
Посмеялись и пошли к Диотиму. Того, однако, в палатке не оказалось.
Напротив был дровяной сарай, Биона отвели туда, и крестьянин стал опять его бить и привязывать к столбу посредине так старательно, что Бион сказал ему:
- Эй, приятель, я не виноградная лоза!
Наемники, соскучившись, ушли; плешака оставили в сторожах. Тот, наконец, выдохся, вынул из-за пазухи лепешку и стал ее есть. Биону было досадно, как никогда в жизни, и при виде лепешки так и заурчало в животе.
Он вздохнул и сказал:
- А все-таки это была замечательная речь.
- Друг мой, - откликнулся плешак, - это была очень глупая речь, потому что Агесилая победили не персидские деньги, а спартанская ограниченность. Не сам ли он выбирал: защищать родину или повторить подвиг Кира? Тому, кто задумал покорить Азию, надо думать не о единстве греков, а о единении наемников, а про Грецию забыть, что она существует.
Тут плешак снял бычий пузырь с головы и бельмо с глаза - и Бион увидел, что пред ним не кто иной, как Клеарх.
- Надеюсь, я не сильно тебя бил, - сказал Клеарх, распутывая узлы, но иначе мне не поверили бы и не оставили с тобой вдвоем. И потом, это тебе наука за простодушие: как же ты утром не удивился, встретив сразу за воротами одного лагеря крестьянина, который идет к другому лагерю! А если б я был вражеский лазутчик?
Вот они раскопали крышу сарая и выбрались, а напротив, у белой палатки, стоял конь, золотистый, с широкой спиной и крутыми бедрами, с белыми кольцами на ногах. На морде у коня была торба с ячменной толкушкой.
Неподалеку спал конюх. Клеарх накинул на себя его плащ, подошел к коню и стал снимать торбу. Конюх зашевелился. Клеарх быстро нагнулся и сделал вид, что сыплет в торбу зерно. Конюх принял его за товарища.
- Не надо, ему уже давали, - спросонок сказал он.
Клеарх стал гладить коня. Конюх заснул.
- Что ты хочешь? - тихо спросил рядом Бион. - Если мы украдем коня, начнется переполох. А если мы уйдем тихо - смотри, они все пьяные, можно ночью напасть и разбить их.
Клеарх передернулся в темноте и сказал:
- Стыдно ночью... тьфу, то есть я хотел сказать, стыдно греку воевать против греков. Ты вот о чем подумай: если бы всеми наемниками и с той и с другой стороны командовал один человек, кто бы против нас устоял?
Клеарх вскочил на золотистого коня, Бион на гнедую кобылу. Они ускакали, но переполох и в самом деле был ужасный.
x x x
Через месяц с основным войском прибыл Тирибаз. Дела сразу пошли на лад - Тирибаз был отменным командиром. Он разбил Эвагора и запер его в Саламине, а на море при Китии его зять, флотоводец Глос, разбил ионийский флот.
Греческие наемники любили Тирибаза беспредельно; изобилие награбленного в лагере было таково, что бык стоил драхму, а раб - три драхмы. Тирибаз велел устроить рынок и дал остров на разграбление, полагая, что этим скорее склонит Эвагора к миру, и, кроме того, зная, что война, которую он ведет, совершенно бесполезна и Эвагор отложится, едва персы уйдут с острова. А того, что Эвагора можно казнить как тирана, Тирибаз и не подозревал, потому что у персов только такая война считается справедливой, при которой противнику оставляют и жизнь, и владения.
Впрочем, помимо греческих наемников у Тирибаза были и другие: фракийцы, пафлагонцы, меоты, кадусии - войско должно состоять из разных племен, так как одноплеменников нельзя использовать для наказания друг друга.
Были также и финикийцы. Несмотря на то, что они составляли большую часть населения острова, они не воевали, а лишь предоставили свои корабли для перевозки войск и следовали за армией, скупая и продавая. Если бы финикийские купцы умели воевать, они бы покорили весь мир. Но если бы они умели воевать, они бы не были купцами.
Итак, народов было множество, а способов войны всего два: персидский и греческий.
Персы были всадниками и лучниками; шли в бой разряженные, как на пир или на свадьбу, потому что бой был для них пиром и свадьбой; они считали за честь погибнуть на глазах вождя и думали, что единственное имущество, которым владеешь по справедливости, есть имущество, добытое мечом или подаренное вождем. Персы наряжали своих коней, как возлюбленных, а жрецы их носили шапки, похожие на шлемы, а доблесть их была такова, что они под началом Кира завладели почти всеми обитаемыми землями мира и народы под их властью были многочисленны, как морской песок; а самих персов было очень мало. Не иначе, однако, как кто-то из морского песка проклял их. Персы полагали, что пир и битва одно и то же, только предки ходили на битвы, а потомки - на пиры. Предки не сражались, а вели поединки, и потому потерянный конь значил то же, что проигранное сражение. И потомки думали так же, только полагали: если конь есть победа, почему бы не вернуть его воровством?
Кир пообещал своим всадникам, что все остальные народы будут рабами персов, а среди самих персов царь будет первым среди равных; и теперь они не терпели не только высшего, но и равного себе и ненавидели рабство, но еще больше рабства они ненавидели свободу, ограниченную правом, а любили лишь своеволие, не ограниченное ничем.
Несомненно, все в мире получает друг от друга возмездие за несправедливость - и не только за нее.
Кир сам сражался перед строем и сам убивал царей, а кого не убивал, тех прощал. Артаксеркс, нынешний царь, тоже собственной рукой поразил в сражении мятежника Кира. Да, поразил да еще велел залить медью глотку одного карийца, спьяну хваставшегося, что Кира-де убил он, кариец.
Второй способ войны был греческий; тут сражался не всадник, а пехотинец; не один, а в тесном строю, не в поединке, а в сражении.
Когда-то Кир раздал своим всадникам земли и рабов, чтобы те могли заниматься лишь войной. Теперь разбогатевшие персы уклонялись от войны, а обедневшие персы не могли снарядить коня с подобающим блеском, и воинов-всадников становилось все меньше.
Когда-то полис раздал своим пехотинцам равные наделы, чтобы у тех были средства защищать отечество; теперь земли были проданы, и разорившиеся пехотинцы либо требовали их обратно, либо добывали деньги за границей, и воинов-наемников становилось все больше.
x x x
Говорят, что мертвые не видят живых, а только чуют их по запаху. Ну, а что живые не видят мертвых, в этом каждый может убедиться сам. Тем не менее мертвые благодетельствуют живым и наоборот - через тех, кто умеет видеть оба мира.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
