ваше дело, но я не девственник.
Молчание боролось за пространство между нами среди шума толпы почти целую, мучительную, напряжённую минуту, в течение которой мы просто и настороженно изучали друг друга. Думаю, я бы с радостью заплатила миллион евро, чтобы узнать, что он думал в ту минуту.
Наконец, его рот открылся:
— А вы?
По какой-то причине, у меня снова почти не осталось воздуха в лёгких:
— Что насчёт меня, сэр?
— Вы девственница?
Должна отдать ему должное: хорошо справился с ролью, по-мужски, превосходно.
— Какой дерзкий вопрос, за него вам полагается пощёчина.
Не к месту в голове возник вопрос, как часто женщины шлёпали его.
Господи, какая красивая ухмылка.
— Вы уходите от ответа.
Я спародировала его акцент, говоря низким голосом:
— Мне двадцать восемь лет.
— Уверен, что в мире полно озверевших двадцативосьмилетних старых дев.
Точно не на этой вечеринке. Несмотря на матримониальные петли, нависшие над головой каждого одиночки, сексуальных авантюр, запланированных на эту неделю, уже очень много. Зачарованный холм сегодня станет центром секса — без меня, конечно.
— Разве девы звереют?
Он усмехнулся, и его улыбка была прекрасна, и несправедлива, и заразительна. Держу пари, что его мать не говорила ему, что не стоит смеяться на людях.
Мне не терпелось отстраниться от него на шаг, но я боялась, что так покажу, что он смущает меня. Поэтому я выпрямила спину, задрала подбородок, чтобы встретить его глаза своим холодным взглядом.
— Дамы не обсуждают подобные мелочи.
— Девственницы, может, и нет.
Ооо, мне так нравится, как легко читалось в его глазах то, что его это позабавило. Я тихо сказала:
— И много вы знаете таких мифических женщин?
Ради Паркера, ищущего шампанское, я приняла бокал у, проходящего мимо, официанта. Кристиан сделал то же самое.
— Мифических двадцативосьмилетних женщин, сходящих с ума, или тех, что отказываются обсуждать секс?
Мои плечи поднимались и опускались, пока я медленно отпивала шампанское. Пузырьки опускались по горлу в желудок, а окружавшие их мышцы двигались в такт фокстроту, льющемуся из динамиков.
— Я знаю много женщин, — сказал он мне.
— Я ужасно потрясена.
— В смысле?
— В том же самом смысле, о котором говорила раньше. Нет шанса остаться холостяком к концу недели. У вашей матери, должно быть, уже длинный список с заявками на вас.
Рядом послышался громкий звук: поднос ударился о землю. Кристиан перевёл своё внимание на источник шума, позволив мне сделать несколько незаметных шажков назад.
По другую сторону бассейна покрасневший официант на коленях собирал разбитое стекло салфетками, пока монархи выказывали ему своё презрение, раз он посмел продемонстрировать что-то отличное от безупречного поведения в их присутствии.
— Бедняга, — тихо сказал Кристиан. — Сколько бы вы поставили на то, что его уволят за это?
В пари не было необходимости. Несчастный мужчина, скорее всего, будет выпровожен в течение часа.
Кристиан снова сфокусировался на мне.
— Вы хотите, чтобы я что-то поставила?
Люди, делающие ставки, вызывали у меня отвращение, так что меня устраивал такой поворот. Крайне мерзко было бы использовать в этих целях человека, потерявшего работу из-за такой ерунды.
Моё презрение, наверное, было и у меня на лице, раз он быстро поправился:
— Нет, не насчёт официанта. Я велю Паркеру понаблюдать какое-то время и придумать, что можно сделать, чтобы исправить ситуацию. Я имел в виду ваше заявление о том, что не судьба мне покинуть Саммит холостяком. Звучало так, будто вы бросили вызов мне на спор.
Привлекательный и альтруистичный? Несмотря на свой нрав, в нём снова стало слишком много «слишком» для меня. Почему он вообще до сих пор здесь? Почему он ещё не сбежал от моей вульгарности?
Я проглотила свою гордость и намеренно выразительно опустила взгляд ниже. Это был неверный ход, так как моё сознание заполнилось картинками его голого. Замечательно. Я постаралась звучать так, будто меня это забавляло:
— Я просто думаю, что у таких как вы, в штанах не густо.
Вероятно, это было немного излишним, потому что теперь мне нужно было отставить свой бокал на ближайший столик, чтобы стучать ему по спине, раз он подавился глотком шампанского.
Материализовался его секретарь, выхвативший из рук принца его бокал.
— Крис! Всё хорошо?
Кристиан перестал кашлять и отстранился от меня.
— Всё в порядке, — настаивал он, избегая встречи с моим взглядом. Затем он быстро ввёл Паркера в курс дела насчёт официанта.
В связи с растратой остроумных выпадов и неразумного использования этого шанса сбежать так, как собиралась, я спросила:
— Тебя называют Крис?
— Это позволительное сокращение от Кристиан, — хозяин имени забрал своё шампанское назад и допил бокал. И, естественно, это увлекло его в новый приступ кашля.
На этот раз Паркер стучал ему по спине, и я была этому рада, потому что мне точно больше не следовало трогать его, даже для спасения жизни.
— Может и так, — пробурчала я, когда Кристиан, резко став очень красным, что, более вероятно, было вызвано смущением, нежели тем, что алкоголь попал не в то горло, убрал от себя руку друга. — Но оно не подходит.
— Не сочтите за наглость, Ваше Высочество, но как так? — спросил Паркер в то время как Кристиан хрипел. — Что это значит?
Я приблизилась к десертному столу, чтобы взять клубнику в шоколаде.
— Крис — скучное имя.
— Полагаю, вы только что непростительно оскорбили всех Крисов мира, — сказал Кристиан ровным тоном, пока Паркер изо всех сил сдерживался от смеха.
— Что вы, нет. Я просто сказала, что Крис — скучное имя. Вот, например, Эльза; это безнадёжно старомодное имя, так зовут старушек, которые пекут пироги. Родители состарили меня в самый момент моего рождения, — я указала моему партнёру по спаррингу на полосатую как зебра ягоду, — Теперь это непростительно. Вам дали хорошее имя, но вы решили сделать его скучным, когда это вам нисколько не идёт.
Между нами нарастало слишком много тишины. Мне даже захотелось снова посмотреть на него. Одна из его тёмных бровей вопросительно выгнулась.
— То есть вы не считаете меня скучным?
Разве? Вот блин. Я так сказала? Прочистив горло, я улыбнулась как само очарование:
— То, что я не хочу выходить за вас замуж, не значит, что я нахожу вас скучным как кирпич.
Теперь обе его брови были вскинуты наверх, словно я сообщила ему, что трава синяя, а небо зелёное. Словно он и не знал, какой он интересный. Ох, увольте! Может мне стоит напомнить ему обо всех тех журналах, освещавших его входы и выходы?
— В детстве Его Высочество немного дразнили за его имя, — сказал мне Паркер.
Я бросила веточку от клубнички
