Девушка засопела.
— Привезет, вот увидите! Или здесь заведет!
— А ты что ль метишь?
Фира аж подскочила от такого обвинения.
— Да, упаси Отец всего живого! Он же старый, почти как вы (Дарью перекосило)! И некрасивый! Ни вжисть с ним не легла бы!
— Нормальный мужик, — вступилась женщина за нанимателя, — деньги платит исправно, руки не распускает, не урод и не подлец. Да и в возрасте самом хорошем: уже мужчина, а не глупый юнец, а стариком он тебе кажется по глупости да по молодости твоей. Оно в семь лет и пятнадцать годков видятся закатом жизни. Секретарь-то твой думаешь, замуж позовет?
— Да мне и не надо, — фыркнула поломойка с гордым видом — Я Лексия для души держу! А для брака он не годен: делать нечего по хозяйству не умеет, зарабатывает гроши…
— А то ты мастерица на все руки! Шевелись давай, еще белье и портьеры перестирывать!
Дальнейший разговор застывшая в коридоре Вира слушать не стала. Стало понятно, что Дарья с поломойкой будут ходить туда-сюда: вытряхивать, уносить на стирку, приносить свежее и т. д. А кабинет совсем рядом. Не дай Отец, пойдут искать хозяина, чтобы что-нибудь уточнить…
Ведьма посмотрела на дверь кабинета с невыразимой тоской и пошла обратно на кухню.
8
Ночь давно вступила в свои права, и дом погрузился в темноту и тишину. Вира зажгла свечу и осторожно вышла в коридор. Дверь в спальню военного была закрыта. Вот только находилась она прямо напротив кабинета…
Подбадривая себя мыслями о том, что, достав медальон, она сможет почувствовать себя свободной — действительно свободной, девушка прокралась в заветную комнату. Конечно же ящики были заперты, но сегодня ведьма взяла с собой иголку, брошь и крючок для вязания. Однако, стоило ей начать возиться с замками, как в углу что-то или кто-то зашевелился. Вира тут же зажгла все свечи в подсвечнике, стоявшем на столе и двинулась к камину.
В большом кресле спал мужчина. Брови его были нахмурены, а губы плотно сжаты — наверно, снилось что-то нехорошее. Правая рука, свободно свисающая с подлокотника (видно, рана совсем зажила и неудобств уже не доставляла), пару раз нервно дернулась. Стреляет он там что ли в кого-то? Ведьма посмотрела на лицо военного, в полутемной комнате выглядящее слишком суровым…"Убьет, — подумала с грустью девушка. — Узнает, кто я — и непременно пристрелит." Воск капнул на руку Януса, и тот дернулся.
— Алисия?
От хриплого сонного голоса Вира испуганно вздрогнула и попятилась. Не хватало еще, чтоб он ее здесь застукал. Она аккуратно собрала принесенные железки и медленно выскользнула в коридор.
Потом шагнула назад. Может, разбудить его? Вдруг ему сейчас там, во сне, плохо?
Что-то ничего запланированного осуществить у нее не получается. Сбежать без медальона она не может — в конце концов, опять здесь же и окажется. Выяснить правду вообще не в ее силах, потому как, кто она такая? Безродная девка без денег, связей и даже без прошлого. Отомстить… Кому? До достойных мести ей не добраться, а причинять вред людям посторонним бессмысленно и жестоко. И даже держаться подальше от потенциально для нее опасного офицера она не в состоянии.
Девушка решительно шагнула в комнату, поставила на стол подсвечник и подошла к мужчине. На мгновение замерла напротив, а потом неожиданно разгладила указательным пальцем морщинку между бровями. Янус резко выдохнул и обмяк в кресле. Словно секунду назад был готов бежать воевать со всем миром, а теперь расслабился.
Правду она тогда ему сказала: без бороды он выглядит моложе. И привлекательнее. По крайней мере он такой менее…военный что ли. Его даже хочется не бояться…
Дирек не был похож на отца. Но он не походил и на известных ей молодых франтов и деловитых стариков, желающих когда-то на ней жениться. В меру умен и умеет думать своей головой, что удивительно для военного. Честен. Прост в общении, не любит подобострастия и лести. Трудолюбив и дотошен, привык все проверять, а не пускать на самотек. Наверно, он из тех немногих людей, на кого можно положиться.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Вот только не ей. Именно потому что он человек чести, тем более бывший военный.
Ведьма отвела взгляд. Судя по всему, если нечто плохое и снилось Диреку, то уже сменилось чем-то нейтральным или приятным. Поэтому девушка сочла свою миссию выполненной и шагнула назад.
Янус от скрипа половиц вздрогнул и дернулся. Девушка инстинктивно отпрянула в сторону, но сделала это столь поспешно, что наткнулась на стол, с которого тут же упало пресс-папье. Раздался грохот.
Мужчина открыл глаза. Взгляд его из сонного за секунду превратился в чрезвычайно внимательный. Осмотрев кабинет, он воззрился на Виру.
— Вы изображаете привидение? А где цепи?
И правда, и рубашка, и шаль на девушке были белые.
— Отдала Дарье пугать нерадивых слуг.
Офицер встал.
— Опять пришли за книгой?
Если бы он только знал, зачем она пришла, он бы ей так не улыбался!
— Вы…беспокойно спали.
Офицер провел рукой по лицу, словно снимал остатки сна.
— Что ж, бывает. Я вас напугал? Надеюсь, я во сне не метал ножи и не сыпал проклятиями?
Вира неуверенно улыбнулась в ответ. Наверно, она сделала это слишком вымученно, потому что Янус посерьезнел.
— Я не очень хорошо шучу, — немного смущенно сообщил он, приглаживая волосы.
— Нет-нет, все хорошо! — поспешно заверила ведьма.
Постояли помолчали.
— Э-э, вина? — офицер махнул рукой в сторону полки со спиртным.
— Не стоит.
Вира, упорно рассматривая книжный шкаф, а не стоящего перед ней мужчину, мучительно размышляла, как уйти, чтобы не вызвать подозрений.
— Да что же вы стоите! Садитесь!
В тот же момент как по команде ведьма почувствовала, что босые ноги замерзли и вообще из окна дует.
Так как военный отошел к столу и судя по всему возвращаться на прежнее место не собирался, девушка уселась в еще теплое после чужого тела кресло и подогнула ноги.
— Берн? — спросил Дирек, — Перуан?
— Что?
— Вы смотрели на полку с поэзией, — Янус поднял руку и продекламировал:
В чреде грядущих поколений Подобострастия рабы, Спасет ли вас беззлобный гений От ужасающей судьбы? Иль вы в угаре рьяном лести Ведущего к свободе вас Убьете сами, "люди чести" Честь для которых — лишь окрас?
Ведьма не столько слушала стихотворение, сколько следила за выражением лица читающего. Мужчина это заметил.
— Нет? Революционер вам не по душе? Значит, лирик?
Я приготовил сто речей Про изумруд ее очей, Но ни одно сравненье в свете Не передаст черты вам эти: О, кожа! Мертвеца бледней. Белил не требуется ей! О, эта бледность на губах И бровей сросшихся размах! Вира в ужасе заткнула уши.
— Прекратите, ради Отца жизни! Только не Перуан!
Дирек рассмеялся.
— О! Он не так уж и плох! Просто тогда были немного иные стандарты красоты.
— И слова видимо тоже, — проворчала девушка, — потому что единственное, что могут вызвать эти сравнения — паническое бегство и от стихотворца, и от его музы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Ну, у него есть кое-что сносное:
И вот мой взгляд тебя коснулся И пронял вдруг я: я проснулся! Мир полон звуков стал и цвета, Ты поселилась в груди где-то, Все вытесняя мысли, чувства. Что мне желанья? Что искусство? Что скажет общества среда? Когда ты — воздух, ты — вода. И стал я снова нелюдим, Живя лишь образом твоим! По крайней мере лучше Тиара: Безумства — юности дорога И вот дрожит уж недотрога, Одежда падает несмело, Впервые обнажая тело. И перст его…
