после чего вдруг весело рассмеялась.
— Хорошо. Я тебе сообщу, если что-то пойдет не так. Кстати, у меня есть подарок для тебя. — Она сходила к своему дорожному сундуку, достала оттуда Некрономикон и отдала Лили. — Вот. Тебе он, кажется, очень понравился.
Лили взяла подарок, едва дыша. Это было слишком дорого. Слишком…
…сильно.
Нужно было что-то отдать взамен. Но Лили-то не принцесса. У нее и ценного-то — все в приданое сложено.
Приданое! Чтоб его!
Лили со злорадной улыбкой прокралась к сундуку, что стоял в комнате матери — благо, той не было в доме. Поворошив тряпки — одежду, простыни и скатерти, — вытащила шкатулку с незамысловатыми драгоценностями. Там хранилась пара хрустальных бус, серьги с мутным янтарем и кулон в виде звезды на золотой цепи. Этот кулон Лили отыскала на Пустоши. Мать увидела, отняла, убрала в заветный сундук. Курица по зернышку, как говорится.
— На, возьми на память, — Лили протянула Табите кулон.
— Что ты! Это очень дорогая вещь, — изумилась принцесса, — и древняя.
— Бери, мне не жалко. Да и не нужно. Я драгоценные побрякушки носить не собираюсь. У тебя будет обо мне память.
— Спасибо. Постараюсь всегда твой дар держать при себе. Мне кажется, он предает мне уверенности, — сказала Табита и обняла Лили крепко-крепко.
Потом был помпезный отъезд, а о самом страшном Лили узнала три дня спустя.
Керед-охотник сообщил. Он бродил с собакой возле выезда на тракт и увидел…
— И что же, всех убили? — без особого сочувствия всплеснула руками мать Лили, когда сосед в очередной раз пришел к ним в дом.
— Всех.
— А вещи? Вещи-то взяли? Золото, сундуки?
— Конечно. Разбойники же.
— А охрана что? — не поверил сказанному Лот. — При них воинов был целый отряд. Все важные такие, при оружии да в доспехах.
— Тю-ю, — морщась, присвистнул Керед. — Там в охране пижоны одни городские. Они те доспехи только красиво носить умеют, а как до настоящей драки дошло, так, небось, со страху позабыли с какой стороны за мечи хвататься. Разбойники им лютые, похоже, попались. Мужиков — кого распотрошили, кого на суку вздернули. Над бабами надругались, прежде чем порешить…
Лили за печкой холодела, слушая все это, и осознавая, что произошло нечто невозможное. Нечто непоправимое.
Убийственное…
В горло от живота поднимался тугой комок желчи, мешал дышать и глотать. Лили задыхалась от ужаса. От боли, в один миг пронзившей сердце. Будто кто-то насадил ее на вертел — проколол грудину и вырвал стальное острие меж лопаток.
— Табита… — Она сползла спиной по гладкому боку печи, плюхнулась задом на старую корзину с посудой. — Госпожа Виргин… Кай… Табита…
Слезы созрели, но так и не выкатились, забив собой пространство за переносицей. От этого заболела голова, больше не получалось думать. Думать и не хотелось. Хотелось забыть все услышанное немедленно, отмотать назад, стереть, переписать.
Поменять.
Но исправить свершившееся было уже невозможно.
Керед еще что-то рассказывал, когда Лили вылетела из своего убежища и стала кричать на него, чтобы заткнулся. Немедленно заткнулся и ушел! И больше никогда не приходил…
Родители пытались усмирить ее, но куда там! Проще было угомонить пробудившегося средь зимы медведя-шатуна.
Кончилось тем, что мать накинула на дочку одеяло и, спеленав ее, как маленькую, принялась баюкать и уговаривать:
— Ну, бывает. Всякое случается. Места у нас такие, понимаешь? Опасные места…
Лили не понимала. Не хотела понимать. Внутри, в перекореженной спазмами грудной клетке, быстро и мягко разливалась черная, всепоглощающая пустота. И только губы сами собой, как молитву, шептали:
— Она живая… Живая… Ведь я не слышу… Не слышу ее…
Глава 12. Одинокая
Незадолго до главного летнего праздника в Нерку нагрянули очередные гости.
Йон и его мать въехали в деревушку, поразив заскучавших селян великолепием. Едва белый жеребец госпожи Иханны шагнул на главную улицу, по дворам разлетелись новости: «Хати! Настоящая хати в наше захолустье приехала!»
И все они, кроме Лили, моментально забыли о страшном событии, которое произошло с предыдущими гостями. Новых расположили опять же в доме старосты.
Йон с интересом осматривался в крошечном, на его взгляд, деревянном жилище. Странно, как можно жить в столь тесном помещении? Да еще и без слуг? Без огромных садов…
Все же, несмотря на тесноту, дом притягивал и казался вполне уютным. Деревянные стены, впитавшие запах еды, вечером отдали его втройне, когда подбрасывались в печку дрова.
Кухня и печь особенно понравились Йону.
Пока Иханна говорила с селянами, — они все вышли к ней, и как перед богиней молитвенно сложили руки, — Йон облазил дом вдоль и поперек. Заглянул на сеновал. Там восхитительно пахло и руки кололо сухими травинками щекотно, но не неприятно. Потом он угостил в хлеву животных хлебом, поиграл с цепной собакой, проследил за кошкой и выяснил, где у нее запрятаны слепые еще котята.
Развлечений в деревенском доме было много. Здесь не как в горах, по-другому. Иные запахи, иные звуки. Много удивленных и восхищенных людей. Местная молодежь не решалась подходить к нему. Парни хмурились, поглядывая из-за ограды. Девушки смотрели с интересом, приседая за забором, чтобы скрыться, когда Йон их замечал.
После заката за окном закричали совы, и летучие мыши сорвались с чердака, чтобы потанцевать с мошкарой. Следом за мышами оттуда спустилась девушка с мрачным, осунувшимся лицом.
Йон поздоровался:
— Здравствуй.
Девушка недовольно зыркнула на него, процедила сквозь зубы скупое приветствие. Потом уселась на лавку и демонстративно отвернулась к окну. Заявила:
— Мать сказала, пойти приготовить ужин, но я этого делать не собираюсь. Ненавижу готовить.
— А я люблю, — желая сгладить непонятно с чего возникший конфликт, миролюбиво улыбнулся незнакомке Йон. — Могу приготовить сам, если покажешь, где лежат продукты.
Девушка соизволила, наконец, взглянуть на него.
— Крупа на полках, мясо и масло в леднике, зелень в огороде. Ты кто вообще? Повар той хати, из-за которой сегодня такой переполох?
— Я ее сын.
— Что? — Грубиянка, кажется, потеряла от удивления дар речи. — Шутишь, да?
— Нет. Как тебя зовут?
Девушка оглядела Йона внимательно с головы до ног и поняла, что гость не врет. Черты хати в его облике проступали слишком красноречиво.
Ответила:
— Лили.
— А я Йон.
Когда матушка Лили пришла в кухню и увидела важного гостя, занятого готовкой и сидящую в уголке хмурую дочь, она побелела от страха. Схватив Лили за руку, потащила на улицу, а там, к своему ужасу, наткнулась на Иханну.
Хати нависла над ней, высокая, нечеловечески красивая, потребовала объяснений:
— Куда ты тащишь эту девушку?
— Она моя дочь, я хочу наказать ее за то, что она непочтительно
