После разговора с тетей Наташей Юле уже нечего было делать в театре. Она выяснила, что могла, а об остальном надо спрашивать у самого Жоржа. Но после сегодняшнего объяснения Юля уже ни за что не обратится к нему первая. Обидней всего были его слова о бездарности Юли как актрисы. Какие бы неприятности не произошли с Фалиным на этих гастролях, он не имел права наносить ей такой удар в самое больное место.
Наивная тетя Наташа, она говорит о хорошем парне, о счастье, которое Юля якобы может проворонить. Ей невдомек, что для Юли счастье — вовсе не нудный семейный быт, а слава, успех, признание. Девушка, с детства страдавшая от собственной недооцененности, так мечтала быть всеми замеченной, признанной!
По дороге к дому Голенищевых Юля твердо решила: если уж Фалин отпадает, то надо искать другого. Кем станет для нее этот другой — мужем, бой-френдом или дядечкой-покровителем — не важно. Главное, чтобы он был человеком с возможностями и поверил бы в Юлю, помог ей чего-то добиться. И тогда она всем докажет, что у нее есть и талант, и ум, и характер.
Глава пятая
Проходя мимо книжных развалов, Ксения невольно замедлила шаг. Такое изобилие читабельной продукции на любой вкус даже присниться не могло во времена ее молодости, когда студентки на одну-две ночи передавали друг другу «Мастера и Маргариту», «Лолиту», «Анжелику», а за Дюма, Агатой Кристи или Конан-Дойлем выстраивались длиннющие очереди в магазины подписных изданий, когда в приемные пункты граждане тащили горы макулатуры, чтобы получить заветный талон на «Унесенные ветром» или «Поющие в терновнике». Что и говорить, не в почете у советской власти была популярная литература. Считалось, что читательским вкусам нельзя потворствовать, надо водить неразумного читателя за ручку, показывая, что такое хорошо и что такое плохо. А, может, просто боялись классики соцреализма конкуренции со стороны всяких «буржуазных ремесленников от литературы», которые так сумеют увлечь читателя, что на отечественные эпохалки он и не глянет.
Зато теперь — полный «переворот»: любому вкусу стараются потрафить. Спрос порождает предложение? Или это иллюзия, а на самом деле спрос кто-то исподтишка формирует?
Стройными рядами выстроились российские детективы и американские любовные романы (интересно, почему не наоборот?). В другом отсеке разместились книги, на обложках которых блистали фотографии популярных личностей. Вот непотопляемый политик-шоумен, рядом — острая на язык феминистка, всегда готовая поддержать сексуально озабоченных дам и стереть в порошок без того стремительно исчезающую прослойку современных Ассоль и Татьян, затем — стилизованная под декаданс романистка с белогвардейским псевдонимом, чуть дальше — латиноамериканский революционер на книге элитарного писателя, не жалующего собственные портреты.
Ксения с удовольствием прочитала бы каждую из этих книг, будь у нее достаточно времени и денег. Но при дефиците того и другого приходилось выбирать то, что сейчас казалось ей самым нужным для души. Она прошла к прилавку поэзии. Здесь покупателей не было вовсе, даже несмотря на то, что продавалась, в основном, классика. Ксения внимательно рассмотрела добротные, с золотым тиснением обложки. И вдруг поймала себя на мысли, что, думая о книгах, о поэзии, просто старается отвлечься от подспудного чувства тревоги, не отпускавшего ее уже несколько дней. После возвращения из Москвы, где ей удалось вручить письмо Виктору Голенищеву, Ксения стала замечать за собой несвойственную ей раньше мнительность. Никаких видимых изменений в ее жизни не произошло, по, тем не менее, она вздрагивала от каждого звонка, шарахалась от каждой остановившейся рядом машины и доходила до истерического состояния, когда Димка поздно возвращался. Она ждала, сама не зная чего. Ей казалось, что если Голенищев отреагирует на письмо, то это каким-то образом ее затронет.
Ксения взяла в руки сборник восточной поэзии, раскрыла наугад — и как раз попала па одно из своих любимых стихотворений «Вижу снова простор голубой, над беседкою тихий закат» Ли Цин-чжао. Реализатор сразу «усек», что покупательница заинтересована, и стал расхваливать достоинства подборки авторов и оформления книги. Ксения была с этим согласна, но, узнав о цене, вздохнула и со словами «Спасибо, куплю в следующий раз», положила сборник на место. Уходя, она краем ока заметила, что книгу тут же взял в руки какой-то мужчина, стоявший, очевидно, у Ксении за спиной.
Через несколько шагов она миновала пределы книжного рынка, и вдруг услышала незнакомый мужской голос:
— Простите, девушка, могу я задать вам пару вопросов об этой книге?
Ксения невольно вздрогнула и оглянулась. Перед ней стоял рослый мужчина лет пятидесяти в распахнутой кожаной куртке, открывавшей толстый свитер с высоким воротом. Дымчато-серые глаза и темные брови контрастировали с сединой короткого ежика волос. В руках он держал тот самый сборник восточной поэзии. Ксения заставила себя улыбнуться и сказала:
— За «девушку» спасибо. А насчет книги не сомневайтесь: хорошая. Кому угодно можно подарить.
— Да? Ну, тогда я подарю ее вам. Обидно, когда интеллигентная женщина не может себе позволить купить хорошую книгу.
Мужчина улыбнулся и протянул ей «подарок». Улыбка у него была какая-то очень неожиданная, открытая, она словно освещала суровую и строгую лепку его лица. И Ксения вдруг поняла, что знает этого мужчину. Она впервые увидела его много лет назад, когда еще была студенткой, тайно влюбленной в красавца-аспиранта Валентина Извекова. Валентин, всегда ироничный и высокомерный, угадал ее чувства и, снисходительно обратив свой взор на хорошенькое личико юной Ксюши, однажды назначил ей свидание. Ксения летала, как на крыльях, пока не поняла, что Валентин вовсе не принимает ее всерьез, видит в ней очередной лавровый лист для венка своих мужских побед, а в плане женитьбы у него припасены куда более солидные кандидатуры типа дочерей секретаря горкома или министра. Но, даже понимая это умом, влюбленная девушка отказывалась верить этому сердцем. И вот как-то раз, в пору терзавших ее сомнений, Валентин пригласил Ксюшу в гости к своему другу. По дороге он небрежно и как бы между прочим сообщил девушке, что этот друг — большая знаменитость, сам Леонид Становой, участник олимпиады, призер европейского чемпионата по боксу. Оказывается, Валентин учился с Леонидом в одной школе — причем, это было в небольшом городе, откуда и Становой, и Извеков выбрались уже после совершеннолетия. Ксения поняла, что Валентин очень гордится дружбой со спортивной знаменитостью. Она подозревала, что, будь Становой, скажем, простым слесарем или шофером, Извеков вряд ли вспоминал бы с такой теплотой свою школу.
Леонид незадолго до этого женился и встретил гостей вдвоем с женой. Кроме Валентина и Ксении к Становым пришла в тот день еще одна молодая пара. Поначалу Ксения робела, не зная, куда руки деть, но знаменитый спортсмен оказался очень простым и добродушным парнем, в котором не было и тени высокомерия, присущего Валентину. Правда, жена Леонида произвела на девушку куда менее приятное впечатление. Энергично распоряжаясь, накрывая стол, она поручила Ксении нарезать дефицитную в те годы сырокопченую колбасу. Девушка, не имевшая опыта обращения с этим продуктом, очень старалась, но все равно кружочки колбасы получились толстоватыми. Другая хозяйка, более тактичная, этого бы не заметила, но жена Леонида не преминула съязвить. Обращаясь к Валентину, она сказала с усмешкой: «Что смотришь критическим взглядом? Ты же не в ресторане. Зато одним куском можно наесться». Валентин что-то ответил ей в тон, а Ксения покраснела до корней волос. И только Леонид поддержал девушку: «Нечего подмечать всякие мелочи. Другие студентки на кухню вообще не заглядывают. А, когда Ксеня обзаведется семьей, может, будет хозяйкой получше тебя».
С тех пор утекло много воды. Ксения рассталась с Валентином, через какое-то время вышла замуж, родила сына и жила своими заботами. С Леонидом ей больше не довелось встречаться лично. Правда, иногда в газетах попадались сообщения о бывшем спортсмене, о его юридической фирме. Пару раз мельком видела его по телевизору. И вот сейчас он стоял перед ней — солидный, постаревший, но все с той же располагающей улыбкой, внимательно смотрел на Ксению и протягивал ей книгу, к которой она почему-то не решалась притронуться.
— Спасибо, Леонид… Павлович, — сказала она с заминкой, чувствуя, что краснеет, а это, по ее мнению, в солидном возрасте выглядело глупо. — Но, я думаю, что у вас нет повода дарить мне подарки.
— Ну, почему же? — Он продолжал смотреть на нее, словно изучая. — Иногда к совершенно незнакомому человеку чувствуешь необъяснимую симпатию, хочешь сделать ему приятное. А мы с вами, к тому же, кажется, где-то встречались,
