— Ну-ка примерь вот это элегантное кожаное пальто. Муж из Югославии привез. Супермодным будешь. С меховой подбивкой. Жарко станет — отстегнешь. Все на замках. Хотела тебе его дубленочку презентовать, но нахожу цвет слишком ярким — больше красного, чем бежевого. А как тебе свитерок? Великолепно! Видишь, как чудно сочетается зеленая нитка по вырезу и на ромбиках с твоими синими глазами.
Михаэль надел кожаное пальто, по-немецки основательно всадив в рукав до упора правую руку, а потом с не меньшим старанием левую; встряхнул плечами, поднял локти на уровень груди, свел их — убедился, что не тянет в подмышках, подошел к зеркалу, и последнее недостающее звено в цепи его воспоминаний, точно ключ в паз замка, вошло в сознание. Слово «красный», произнесенное Матильдой, высветило в памяти потертый на карманах красный рюкзак. Он вспомнил, как он мешал ему удобно усесться на заднем сиденье такси, и, кроме того, он вдруг точно воспроизвел в памяти ощущения от прикосновения колена девушки.
Только что услышанное слово «элегантное» нарисовало последнюю недостающую деталь образа — элегантные очки с простыми стеклами вместо линз. Сероватую зелень ее глаз он тоже вспомнил, глядя на зеленые ромбики свитера. Вспомнил все до мельчайших подробностей, и лицо его ожесточилось.
Зазвонил телефон. И по мере того, как Матильда слушала, с ее лицом тоже происходила метаморфоза. Оно становилось тревожным.
— Кто звонил?
Матильда молчала.
— Что-то случилось?
— Подожди, милый, я думаю.
— Кто звонил?
— Звонил профессор Минкин. Ему только что доложил негодяй Бетховен, что санитар Хидякин при смерти. У него закрытая травма живота, разрыв селезенки. В общем, вы перестарались.
— На проходной не пропустят человека в больничном халате?
— Ни за что не пропустят.
— А в гражданской одежде? В этом пальто, например?
— Пропустят, но куда ты пойдешь без документов и без денег?
— Я пойду на красный свет.
— Не поняла.
— Зато я все понял. В России, чтобы не пропасть и чего-нибудь добиться, нужно уметь переходить дорогу на красный свет. А немцы по поводу моей ситуации сказали бы очень подходящую пословицу с совершенно определенной рекомендацией: Geld verloren — nichts verloren — «Деньги потерял — ничего не потерял», Zeit verloren — viel verloren, — «Время потерял — много потерял», Mut verloren — alles verloren. — «Мужество потерял — все потерял».
Матильда порылась в сумочке и протянула ему бумажник.
— Возьми.
— Я верну. — Он взял деньги.
— Не надо. Деньги — дерьмо. Я буду ждать не деньги, а тебя. Ты не потерял мою визитку? Там адрес и телефон.
— Хорошо, что напомнила, там на обратной стороне князь Мышкин несколько адресов написал. — Он достал из халата визитку и положил в карман брюк.
Прижалась к нему, поцеловала и перекрестила.
— Господи! Ну почему мне так не везет?
— Что ты скажешь моему сопровождающему? Он ждет в коридоре.
— Скажу, что мой сексуально одаренный пациент убежал от меня голеньким на мороз.
— У тебя могут быть из-за меня неприятности?
— Обязательно будут, но уже придумала, как их избежать. Тебе по всем медицинским показаниям просто необходим электросон. Кабинет электросна — рядом через коридор. Больного укладывают на кушетку, надевают на глаза импульсные очки, и он засыпает. Процедура длительная. Твой охранник сам закемарит на стуле в коридоре. А сейчас разденься. Пройдешь в больничном халате мимо цербера и усыпишь его бдительность. Я занесу тебе вещи вот в этом целлофановом пакете и даже закрою тебя снаружи на ключ, чтобы сопровождающий видел. Через полчаса открою и подниму тревогу из-за побега пациента с амнезией.
Прошли в кабинет. Снял халат. Присел на кушетку. Она подала ему плавки и брюки. Взял за руку, притянул к себе. Уткнулся лицом в живот. Положил руки на голени сзади и медленно провел ладонями вверх по бедру — под подол. Запрокинул голову, посмотрел вопросительно.
Отстранилась. Покачала головой.
— Нет, мой золотой, нет, мой желанный. Сейчас не могу.
— Но почему?
— Потому что над тобой нависла угроза, а когда мой возлюбленный в опасности, я чувствую себя уже не любовницей, а матерью. Так устроены русские бабы. Не обижайся. Беги. И запомни, пожалуйста, если на моем кухонном окне занавески не задернуты, значит, я тебя жду.
Открыл окно. Осмотрелся. Махнул ей рукой и выпрыгнул на заснеженный тротуар.
Часть вторая
В каждом или почти каждом большом российском городе отдаленным, часто криминогенным районам придумывают незамысловатые названия, типа Шанхай или Камчатка.
В Омске, например, имеется район Порт-Артур.
Туда и направлялся Михаэль на поезде «Москва — Владивосток», неспешно прокручивая в уме детали последнего разговора с князем Мышкиным.
— А почему твои предки не закопали кованый сундук с золотыми монетами в укромном месте, чтобы при первой же возможности вернуться и забрать им принадлежащее?
— Не успели. Дед воевал в Белоруссии, а его родители не могли предположить, что на крышу именно их дома упадет пятисоткилограммовая авиационная бомба. Люди всегда надеются, что пронесет, что погибнет кто-то, а не они. Объявили воздушную тревогу. Старики спрятались в келлере[23]. Дом разнесло на куски, и их завалило вместе с сундуком. Дед утверждает, что в стене просторного, обложенного камнем подвала фамильного дома была сделана потайная ниша, где и хранились драгоценности.
— Ну это прямо как у Роберта Луи Стивенсона: «Пятнадцать человек на сундук мертвеца. Йо-хо-хо, и бутылка рома!» Тут еще стоит хорошенько подумать, прежде чем начать поиски. Найдем, откопаем, а там два скелета.
— Вот и предадим земле останки моих предков по католическому обряду.
— А может, и того хуже. Тяжелая авиационная бомба могла пробить дом насквозь и взорваться прямо в келлере. В таком случае монеты вместе с останками твоих предков должны быть разбросаны по земле в радиусе сотен метров. Исключаешь подобный вариант?
— Нет, конечно. Но попытаться найти хотя бы место, где родился мой дед, я обязан. Я ему обещал.
— Как найти без схемы? И где гарантия, что эти суки, ограбившие тебя, не найдут в рюкзаке документ и не воспользуются им?
— Я помню многое оттуда наизусть, а они, скорее всего, не поймут ничего. Там крестики, квадратики, месторасположение руин старого замка. Угол, образованный двумя улицами — я помню их название, — и воображаемая гипотенуза, от определенной точки которой на расстоянии двухсот метров в сторону кирхи должен находиться наш дом. Обыкновенный план города без малейшего намека на кованый сундук.
— Этого нам только не хватало.
— Дед даже прусские казармы обозначил. Там теперь располагаются русские военные части.
— Неужели прусские казармы сохранились? Шутка.
— Представь себе. Дед каким-то образом все разузнал.
— Снимаю шляпу. Но за полвека любые развалины сровняются с землей. Сверхпрочные прусские кирпичи растащили для своих нужд переселенцы, а все остальное заросло молодым леском и травой. Я как-то, собирая грибы, увидел в перелеске одну стену. Неплохо сохранившуюся стену дома. Походил-побродил вокруг. А где еще три стены? Куда подевались? Намека даже нет. Во как!
— В этом вся трудность.
— Есть еще одна проблема. Мы находим место. Начинаем копать, а к нам подходят товарищи в форме цвета хаки из особого отдела военной части, о которой ты упомянул, и спрашивают у нас задушевно, не шпионы ли мы. Мало мне того, что меня чуть за решетку не отправили за разглашение военной тайны? Спасибо профессору Минкину, а то бы я уже, выражаясь на ненавистной мне фене, чалился на нарах. И последнее: я все-таки хочу уточнить насчет украденного у тебя документа. Там было указано название реки?
— Нет. Зачем? Я же и так знаю.
— Очень хорошо. В области насчитывается сто сорок восемь рек. Пусть они погадают. Может быть, на Немане поищут. А тебе нужно смотаться на мою родину в Омск и заполучить до весны, точнее, до начала наших псевдогеологических работ липовый российский паспорт. Запиши, пока не забыл адрес.
— Родственник?
— Земляк. Алексеем зовут. Тесен мир. Омич попал на службу ко мне в батарею. Отслужил честно. А теперь этот бравый солдат подмял под себя всю блатоту и чуть ли не в крестных отцах Омска ходит. Бывает и такое. Зайдешь в ресторан «Маяк». Спросишь у любой официантки Леху Батарейца. Тебя к нему проведут. Он там ужинает. Передашь от меня привет. Расскажешь все как есть. Он подскажет, что делать. А я тебя ждать буду. Гнусные сатрапы из генералитета не дали мне стать великим полководцем и навесили на меня ярлык душевнобольного. Очень хорошо. Низкий им за это поклон. Они не врубились, олигофрены, что, объявив меня ненормальным, они, в сущности, развязали мне руки. С умалишенного какой спрос?
