— Ну-у, как я тебе нравлюсь, мальчик? — кокетливо вопросила незнакомка и повела плечами, закинула голову назад, отчего груди ее поднялись еще выше, живот подтянулся, а бедра, казалось, стали еще круглее, призывнее.
Иван не ответил. Он протянул руку и высвободил застрявшую светлую прядь. Незнакомка чуть подалась вперед, совсем чуточку, но Иванова рука сразу же оказалась в ложбинке меж двух упругих и прохладных шаров. И он не стал ее убирать.
Незнакомка склонилась над ним ниже. Взяла его руку в свою, развернула ее ладонью к себе, прижала к груди, полными губами коснулась его виска, потом щеки, губ… Иван почувствовал ее руку на плече. И в тот же миг она его перевернула на себя, прижала, тяжело задышала в лицо.
— Ну вот, ты и ожил совсем, мой милый, ну и хорошо, как ты мне нравишься, я не встречала еще таких, ну-у, чего же ты медлишь, я жду…
Ее горячие бедра, живот, казалось, вот-вот расплавят Ивана, он словно целиком погрузился в них, растворился, ничего не видя, не слыша, не соображая. Сердце бешенно наколачивало в груди, рвалось наружу, легкие не справлялись со своей задачей… Эта женщина сулила неземное блаженство. И Иван уже поплыл, потерял связь с внешним миром, его вздымало, и бросало вниз, он взлетал, и падал, и а она все шептала ему что-то сладко-нежное на ухо, не давала оторваться от своих губ. Это было сказочно и прекрасно, необычно, волшебно! А впереди их ждало еще большее, почти невероятное, недоступное с земными женщинами, Иван и это предчувствовал. Ее тело, казалось, источало из себя фантастическую сладость, сверхъестественное наслаждение. Это было упоительно! Руки Ивана ласкали ее необыкновенные груди, стараясь захватить сразу как можно больше, собрать, сгрести в ладонях по паре, насладиться ими всеми. Тяжелые упругие шары ускользали, не давались одновременно, и эта игра была вдвойне, втройне приятна. Но руки уже скользили по бедрам, сжимали, сдавливали, тянули… А сам он взлетал, и падал, и казалось, что это не извечная борьба-содружество мужской и женской плоти, а полет, дивный полет с парением, взмывами вверх, падениями в пропасть, и новыми восхождениями. Иван не помнил ни о чем, он жил этим мигом, этой сладчайшей секундой. Его рука, только что теребившая меж пальцев сосок, скользнула выше, к шее, а потом к волосам, он огладил ее лоб, двинул руку дальше… и волосы почему-то пошли вслед за рукой. Иван даже не успел удивиться. Его рука скользнула под волосы, нащупала холодные, колючие пластины, угловатый шишкастый череп — это все было будто бочка ледяной воды в жаркий полдень. Его пронизало холодом до мозга костей.
Срывая пышный светлый парик, он вскочил на ноги. Его неостановимо трясло. Ноги подкашивались.
Она же смотрела снизу недоумевающе, растеряно. Но это была уже не та привлекательная красавица — без чудных искусственных волос она выглядела совсем не так. Ни что ей не могло помочь: ни бедра, ни талия, не высокие груди. Шишкастый череп все сводил на нет, пластины уродовали ее до невозможности.
— Нет, нет, — проговорил Иван, отворачиваясь и все понимая, — прости, но я не могу сейчас, это все не то, все не так, этого не должно быть, ни в коем случае не должно, — он говорил путано, сбиваясь, но он чувствовал, что надо выговориться, что он обязан сказать до конца, — ты для меня не подходишь, ты тут красавица, бесспорно…
— Где это тут? — подала она голос, обиженно, почти плаксиво. — Что с тобой, герой, или ты повредился малость умом в схватке с этим паучком, а? Ты что-о?!
Иван сел. Но сел, как стоял, спиной к ней. И проговорил вяло:
— И я не тот, и ты не та! Вернее, ты конечно, та! А вот я… если бы ты знала! Подумай, присмотрись, ведь я же не имею внутренней связи, так?!
Незнакомка привстала, притянула к себе парик, но не стала его натягивать на шишкастый череп, прижала к груди.
— Так-то оно так, — проговорила она неуверенно, — но какая там связь, чудак, ведь ты же был без сознания, какая связь у бесчувственного тела?
— А сейчас?
— Отшибло, значит? — сделала предположение незнакомка. — Я и впрямь ничего такого от тебя не слышу, будто мертвый!
— Ну вот! Я и есть для вас будто мертвый, я для вас… — Иван помедлил чуть, но досказал: — я для вас — слизняк, понятно?! Я не ваш! Меня все тут презирают, ненавидят, травят!
— Пусть! Пусть! Пусть травят! — проговорила она скороговоркой. — А мне с тобой было хорошо! И я еще хочу. Понимаешь, хочу! А я — не привыкла отказывать себе!
В груди у Ивана что-то оборвалось.
— Потом как-нибудь, — сказал он уныло, — потом.
— Когда это потом? — недовольно спросила незнакомка.
— Не знаю, — ответил Иван еще унылее.
— Не дозрел, стало быть?!
— Стало быть, так!
— Ну тогда… — она встала, широко расставила ноги, откинула голову назад и очень ловко набросила на нее парик. Голос ее стал каким-то злым, железным, неженским: — Подумай еще. И скажи!
Иван оглядел пустые стены маленького помещения, завешенного чем-то вроде тюля, уставленного вазами с цветами-колючками, потом он перевел взгляд на толстенный, в полметра толщиной, кусок клетчатого пластика — только что они лежали вдвоем на этом пластике, им было хорошо, сказочно хорошо, и вот вдруг… как все бывает неожиданно глупо и бестолково.
— Чего мне еще сказать, — промямлил Иван, — у меня есть любимая, есть… мы просто разные, вот и все!
Незнакомка подошла к стене, оперлась на нее рукой. Иван увидал какой-то рычажок, совсем крохотный, моет, ему и показалось, может, это была деталь убранства комнаты.
— Нет! Ты просто не дозрел! — сказала она совсем зло, кривя губы. Опустила руку с рычажком. — Тебе надо малость повисеть, дозреть, мой милый герой!
Ивана перевернуло, дернуло. Свет погас… И он снова ощутил себя висящим на цепях вниз головою в мрачном и сыром подземелье. Он рванулся, забился в цепях. Заорал благим матом, не стыдясь ничего и никого, не совестясь. Его просто выворачивало наизнанку. Все внутри пылало. Стоило проходить через цепь унижений, мучений, надежд, отчаяний, боли, чтоб вновь оказаться болтающимся вверх ногами на цепи в мрачной поганой темнице!
И совершенно неожиданно, как-то не к месту, ему вспомнилось блаженно-идиотское выражение лица висящей в прозрачной сети растрепанной и мохнатой Марты. Вот уж кто дозрел, так дозрел! И где сейчас Лана? Может, ее успели приспособить к аквариуму? Нет уж, он этого не допустит! Иван рванулся сильнее.
И в этот миг наверху что-то загремело, заскрежетало — сдвинулась невидимая дотоле крышка. И вниз, на сырую и бугристую землю темницы, спрыгнули двое — наверное, все те же, несокрушимые и неунывающие Гмых со Хмагом — во всяком случае так подумалось Ивану.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
