— Могу предложить на выбор несколько девочек. Молоденьких. — Заискивающе-нахальный сутенер подошел неслышно, по-кошачьи. Веером развернул скабрезные фотографии.
— Не требуется.
— А сигареты с марихуаной? Товар первосортный...
— Это другое дело — готов приобрести оптом большую партию.
Озадачил я зализанного субъекта — оптовая торговля определенно не по его части. Замявшись на минуту, он тут же вновь оживился:
— Сам я не оптовик. Но сведу с нужными людьми, — засуетился он. — Сегодня же вечером. В десять часов. Годится?
— О’кей. Ждите меня в отеле. В холле.
Кажется, я напал на след контрабандистов. А там, где промышляют наркотиками, может быть, наживаются и на продаже оружия.
Тусклая, засиженная мухами лампа не столько освещала комнату, сколько подчеркивала никогда не покидавший ее сумрак. Если бы даже я попал сюда днем, единственное узкое, как бойница, оконце вряд ли добавило бы света в подвальное помещение, смахивающее на тюремную камеру, — впечатление это еще усиливали металлические прутья оконной решетки, кованная жестью тяжелая дверь, холодный цементный пол и давно нештукатуренные стены в бурых подтеках то ли вина, то ли крови.
Гаденький сутенеришка вел меня в этот притон контрабандистов разве что не с завязанными глазами: мрачным зловонным переулком; узкими проходами кладбища ржавых, отживших свой век машин; безлюдным двором, забитым пустыми бочками и ящиками; крутой неосвещенной лестницей; сырым тоннелем длинного коридора. Привел и надолго оставил одного.
Я курил сигарету за сигаретой, стряхивая пепел в консервную банку из-под пива, валявшуюся на осклизлых досках грубо сколоченного стола. Не по себе мне было в каменном мешке. И откуда тут глухие звуки музыки, шарканье ног, неясное бормотание?
В коридоре послышались шаги, дверь распахнулась.
В комнату вошли двое. Третий задержался на пороге.
Молча подняли меня с колченогого стула. Молча прощупали — нет ли оружия. Кивнули третьему:
— Все в порядке, Эль-Тиро.
— Тогда валите, ребятки. Будьте поблизости. Можете понадобиться.
Рослые, широкоплечие «ребятки» — щуплый шеф рядом с ними выглядел преждевременно состарившимся мальчиком — ретировались с невозмутимой покорностью на лицах, тупых и невыразительных, как плоские валуны в предгорьях Анд.
— Мачо сказал, что вам требуется большая партия товара. — Морщинки на лбу выжидательно сошлись к переносице.
— Верно. — Я сообразил: прозвище относится к сутенеру.
— А почему сеньор надеется именно в Сан-Мартин-де-лос-Андес найти то, что ему требуется?
— О вашем городе мне рассказывали еще в Чили.
— Любопытно узнать, кто же? — контрабандист недоверчиво прилип ко мне взглядом, будто брал на мушку. Этот Эль-Тиро — Выстрел — наверняка бьет без промаха. Я невольно поежился под двустволкой его глаз.
— Пепе Акоста. Слышали о таком?
Вопрос повис в воздухе и растаял в табачном дыму, плававшем под потолком «камеры пыток». Но было ясно, что имя владельца «Ранчо луна» здесь пользуется достаточным доверием. Эль-Тиро закинул ногу на ногу, выставив напоказ черно-белый лакированный штиблет — в таких щеголяли лет тридцать назад чечеточники в Штатах. Расстегнул пиджак своего белоснежного костюма — по красному жилету змеилась золотая цепь от часов.
— Есть героин. Сколько возьмете?
— Фунтов пять... Впрочем, меня интересуют не только наркотики. Оружие тоже.
— Бесплатным приложением к героину — в память о нашей фирме — обещаю револьвер «Руби экстра» 32-го калибра и несколько обойм к нему.
— Благодарю... Только моей фирме нужно револьверов... ящиков десять. Не меньше.
Контрабандист продолжал сидеть все в той же непринужденной позе, но я заметил, что он насторожился, на скулах заиграли желваки, пальцы, отбивавшие дробь по столу, сжались в кулак:
— Кого вы представляете, сеньор?
— Отвечать обязательно? — вопросом на вопрос с вызовом ответил я.
— Обязательно.
— Обещание чека на крупную сумму можно считать ответом?
— Боюсь, что нет.
Дело принимало скверный оборот.
Эль-Тиро подождал, немного. Потом громко свистнул. В комнату ввалились его телохранители.
— Отведите нашего дорогого клиента к Хозяину... Прошу вас! — он поднялся и повел рукой в сторону выхода.
Громилы расступились.
Я прошел между ними, напрягшейся спиной ожидая удара.
Резкая, острая боль отшвырнула меня назад. Падая, я успел увидеть промчавшуюся над головой тусклую лампу. Качнувшиеся стены в бурых подтеках то ли вина, то ли крови. И мрак, надвигавшийся из углов комнаты-камеры.
15 сентября
САНТЬЯГО. ПО ПРИКАЗУ ВОЕННОЙ ХУНТЫ В ГОРОДЕ СО СТЕН ДОМОВ СДИРАЮТСЯ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПЛАКАТЫ И ЛОЗУНГИ НАРОДНОГО ЕДИНСТВА, ОСТАВШИЕСЯ ОТ ПРЕЖНЕГО ПРАВИТЕЛЬСТВА. СЕГОДНЯ ВМЕСТО НИХ ПОЯВИЛИСЬ ЛИСТОВКИ, РАСПРОСТРАНЯЕМЫЕ УШЕДШИМИ В ПОДПОЛЬЕ ПРОТИВНИКАМИ НОВОГО РЕЖИМА. Я ВИДЕЛ ТАКЖЕ ВЫВЕДЕННЫЕ МАСЛЯНОЙ КРАСКОЙ СВЕЖИЕ НАДПИСИ: «АЛЬЕНДЕ, МЫ НЕ ЗАБУДЕМ ПРО КРОВЬ, ПРОЛИТУЮ ТОБОЮ ЗА РОДИНУ».
Карикатурно вытянутое лицо с непропорционально высоким лбом смешно шевелило губами маленького, как куриная гузка, рта. Фрэнку было лень отлаживать изображение, тем более что программа Католического университета — единственного разрешенного хунтой канала столичного телевидения — не представляла для него особого интереса.
Диктор торжественно вещал:
«Обстановка в стране нормализуется. Военные власти повсюду контролируют положение».
— Вранье!
Фрэнк вздрогнул и всем телом резко повернулся на голос, раздавшийся за спиной. У двери стоял Томас де Леон-и-Гонзага, без стука вошедший в номер. Он был бледен. Правая рука на перевязи.
— Вижу, красные снайперы задали вам нелегкую задачу? — О’Тул не смог сдержать неприязни, глядя на ранее симпатичного ему офицера, который тоже запятнал свои руки кровью: а ведь совсем недавно любил порассуждать о верности армии правительству, избранному народом, и, казалось, искренне возмущался «гориллами» вроде полковника Кастельяно.
Лейтенант рухнул в кресло. Швырнул на диван автомат.
— Будь другом, дай выпить!
Взял стакан и торопливыми большими глотками осушил его.
— У господ победителей не все ладится?
— Пошел к черту, Фрэнк! Неужели ты думаешь, что я вместе с этой сволочью?!
Журналист, который, казалось, перестал в последнее время вообще чему бы то ни было удивляться, потрясенно слушал молодого де Леон-и-Гонзага. Как тот вырвался из офицерского училища, поднятого генералами в ружье, и примкнул к горстке защитников «Ла Монеды». Как военная форма спасла ему жизнь, когда президентский дворец был взят штурмом (в неразберихе, в дыму бушевавшего пожара путчисты приняли лейтенанта за своего). Как потом он присоединился к снайперам и сражался вместе с ними в течение пяти дней, пока его не ранили.
