нашел кусачки в ящике с инструментами.
– Мальчик или девочка? – спросила мать.
Для порядка Ингмар глянул на то место, где заключался ответ на ее вопрос, и сообщил:
– Самый что ни на есть Хольгер!
И не успел поцеловать жену в губы, как она сказала:
– Ай! Кажется, сейчас будет еще один!
Новоиспеченный отец растерялся. Сперва он чуть не стал свидетелем появления сына на свет – если бы не запутался в телефонном проводе в прихожей. А спустя несколько минут на свет появился еще один сын!
Но возможности осмыслить этот факт у Ингмара не было: Хенриетта слабым, но решительным голосом давала команду за командой – что следует делать, чтобы избежать опасностей, угрожающих как матери, так и детям.
Наконец все закончилось – вполне благополучно, не считая того факта, что Ингмар сидел теперь с двумя сыновьями на коленях, хотя до сих пор не сомневался, что их будет только один. Зря они в тот вечер это повторили: теперь все сильно осложнялось.
Хенриетта, попросив мужа не говорить ерунды, посмотрела на своих сыновей, сперва на одного, потом на другого. И сказала:
– Мне кажется, Хольгер – это тот, что слева.
– Угу, – пробормотал Ингмар. – Или тот, что справа.
Вопрос можно было бы решить логически, признав истинным Хольгером того, кто явился на свет первым, но за суетой с плацентой и всем прочим Ингмар забыл, который из них первый, а который второй, и теперь совершенно запутался.
– Проклятье! – воскликнул он и тотчас был одернут супругой.
Если у тебя родилось слишком много сыновей, это не значит, что первое услышанное ими слово должно быть бранным.
Ингмар умолк. Еще раз обдумал ситуацию. И принял решение.
– Хольгер – этот, – произнес он, указав на того младенца, что был справа.
– Ладно, – сказала Хенриетта. – А другой?
– И этот тоже.
– Хольгер и Хольгер? – переспросила Хенриетта, и ей страшно захотелось курить. – Ты уверен, Ингмар?
Тот подтвердил, что да.
Часть вторая
Чем больше я узнаю людей, тем больше люблю собак.
Мадам де Сталь
Глава 5
Об анонимном письме, мире на земле и голодном скорпионе
Прислуге за все при инженере Вестхёйзене оставалось уповать на то, что рано или поздно ей на выручку придут какие-нибудь социальные перемены мирового масштаба. Хотя она с трудом представляла себе обстоятельства, в которых у нее могут появиться шансы на будущее, каким бы оно ни было.
Книги в библиотеке исследовательского центра позволяли, конечно, кое-что понять, но в большинстве своем они были десятилетней давности, а то и старее. В числе прочих Номбеко пролистала сочинение 1924 года выпуска, где один лондонский профессор на двухстах страницах убедительно доказывал сам себе, что новой войны не будет – ввиду сочетания таких факторов, как образование Лиги Наций и широкое распространение джаза.
Проще было следить за тем, что происходит внутри периметров и стен самого центра. Увы, согласно последним отчетам, грамотные коллеги инженера решили автокаталитическую проблему наряду со многими другими и теперь были готовы провести испытания. В случае успеха каковых проект оказался бы – на взгляд Номбеко, которой хотелось пожить еще, – чересчур близок к своему осуществлению.
Единственное, что ей оставалось, – попытаться хоть немножко притормозить процесс. Но так, чтобы не дать Претории основания заподозрить, что Вестхёйзен и правда бездарь. Пожалуй, приостановки недавно начатого бурения шахты в пустыне Калахари будет пока достаточно.
Несмотря на инцидент с этиленгликолем Номбеко решила снова попросить сестренок-китаянок о помощи. Нельзя ли через них отправить письмо – в смысле, через их маму? Как, кстати, все это устроено? Неужели исходящую почту вообще не проверяют?
Как же – проверяют, конечно. Есть один белый в охране, который только тем и занимается, что досматривает всю почту, кроме той, что адресована получателям, имеющим специальный допуск. При малейшем подозрении отправление вскрывается. А отправителя отправляют на допрос.
Это явилось бы непреодолимым препятствием, кабы не инструктаж, устроенный годы назад начальником службы безопасности для ответственных за почту. Объяснив китаянкам во всех деталях, как устроена система, и добавив, что строгие меры необходимы, поскольку доверять нельзя никому, он извинился и вышел в туалет, после чего сестрички делом подтвердили его правоту. Едва оставшись одни, они подкрались к его столу, вставили соответствующий листок в пишущую машинку и добавили в имеющийся список из ста четырнадцати лиц, имеющих специальный допуск, еще одно имя.
– Вашей мамочки, – догадалась Номбеко.
Сестры закивали и заулыбались. Из соображений безопасности пришлось присвоить маме ученое звание. «Чэн Лянь» звучит подозрительно. А профессор Чэн Лянь внушает доверие. Логика у расизма вообще не то чтобы затейливая.
Номбеко подумала, что на китайское имя могут болезненно среагировать независимо от ученой степени, но у сестренок, похоже, был дар – рисковать и всякий раз выходить сухими из воды (не считая того единственного, когда они оказались под замком – в точности как Номбеко). А коль скоро трюк срабатывал столько лет, так сработает и еще разок. Так что, можно послать профессору Чэн Лянь письмо в письме, чтобы мама переслала его дальше?
– А то, – отвечали сестры, не выказав ни малейшего любопытства, с кем это Номбеко собралась переписываться.
Президенту Джеймсу Эрлу Картеру-младшему,
Белый дом, Вашингтон
Здравствуйте, господин президент. Вас, возможно, заинтересует тот факт, что в ближайшие три месяца ЮАР под руководством одного не выходящего из запоя осла намерена взорвать один экземпляр атомной бомбы мощностью примерно в три мегатонны. Это произойдет в пустыне Калахари в начале 1978 года в точке, определяемой координатами 26°44′26''S, 22°11′32''E. В дальнейшем предполагается, что ЮАР произведет еще пять аналогичных боеприпасов, чтобы применять их по собственному усмотрению.
С наилучшими пожеланиями,
Друг
Надев резиновые перчатки, Номбеко заклеила конверт, написала на нем имя и адрес и вывела в уголке «Смерть Америке!». После чего вложила его в другой конверт, и тот уже на следующий день ушел на адрес йоханнесбургского профессора, имеющего специальный допуск и откровенно китайское имя.
• • •
Вашингтонский Белый дом когда-то строили черные рабы, вывезенные с родного континента Номбеко. Здание изначально выглядело величественно, а уж сто семьдесят семь лет спустя – и подавно. В доме имелось сто тридцать два кабинета, тридцать пять туалетов, шесть этажей, один зал для боулинга и один кинозал. И огромное количество сотрудников, которые в общей сложности принимали больше тридцати трех тысяч почтовых отправлений в месяц.
Последние, прежде чем отправиться к соответствующему адресату, просвечивались рентгеном, обнюхивались чуткими носами специально
