11. «Слово Божие не вяжется»
Хочешь ли ты изменить этот мир,Сможешь ли ты принять как есть,Встать и выйти из ряда вон,Сесть на электрический стул или трон?
(Виктор Цой)
9 июня третьего индикта, около двух часов пополудни, у ворот опустевшего Студийского монастыря стояли два высоких широкоплечих стратиота, вооруженных щитами и копьями, один белокурый, а другой рыжий, с усыпанным веснушками лицом. Солнце палило нещадно, и пот тек со лбов стратиотов, подозрительно и грозно глядевших на всякого, кто приближался к обители.
– Экое пекло! – сказал рыжий.
– Да уж… Скорей бы смена!
– Еще часа полтора нам тут торчать, – рыжий сощурился на солнце, пытаясь определить, сколько времени.
– Эва! Глянь, какие мулы!
Двухколесная повозка, запряженная парой красивых черных мулов с белыми звездами во лбу, остановилась перед обителью. Женщина в зеленой тунике и легком шелковом мафории, выйдя из повозки, подошла к монастырской стене чуть левее ворот. Солдаты, повернув головы, наблюдали за ней, а она прошептала, проведя рукой по шершавой каменной кладке:
– Господи! Не посрами упования нашего! Ты знаешь, что за заповеди Твои страдают исповедники, укрепи их и вразуми противных!
На мгновение она прижалась к нагретой солнцем стене, потом перекрестилась и пошла к повозке.
– Эй, женщина! – крикнул рыжий стратиот, решив показать, что они не просто так торчат у ворот монастыря. – Ты здесь, давай, не шатайся! Смутьянов отсюда выкинули в два счета, смотри, и тебя заметут!
Женщина остановилась и взглянула на стратиотов.
– Молитвами этих «смутьянов» да смилуется Бог над вами и над теми, кто разогнал святую обитель!
– Чего-о-о? – грозно крикнул рыжий, слегка оробев под ее взглядом и от этого еще больше раздражившись.
Марфа ничего не ответила и вновь забралась в повозку. Где-то сейчас игумен Феодор, владыка Иосиф, братия? Вернутся ли они вновь в опустевший Студий? Кончится ли когда-нибудь эта смута?.. Пока что она только ширится… Разогнав монастырь, император рассчитывал покончить с возмущением, а это стало только началом. Он думал, что «смуту» затевают одни студиты, но протесты нарастают, и теперь гонения на противников беззаконных решений собора идут уже по всей Империи… Ох, чем-то все это кончится?..
Когда Марфа вернулась домой и прошла в гостиную, из боковой двери навстречу ей выбежала Кассия.
– Мама! Вот и ты!
– Да, вот и я, – улыбнулась Марфа, ласково потрепав дочь по голове. – На улице жарко… Чем ты занималась с утра? Господин Власий приходил?
– Да, мы сегодня читали третью песнь, про Елену, как Александр и Менелай за нее сражались.
Кассия с важным видом сложила руки на груди и принялась читать наизусть:
– «Старцы, лишь только узрели идущую к башне Елену,Тихие между собой говорили крылатые речи:“Нет, осуждать невозможно, что Трои сыны и ахейцыБрань за такую жену и беды столь долгие терпят:Истинно, вечным богиням она красотою подобна!Но, и столько прекрасная, пусть возвратится в Элладу;Пусть удалится от нас и от чад нам любезных погибель!”»
– Ты что, это прямо сейчас выучила?
– Да… То есть нет… Я не учила, оно само запомнилось! А Власий сказал… Он сказал, что это «поразительно»! Только вот я не знаю, что в этом такого… поразительного?
– Ну, просто редко бывает, чтобы маленькие дети так вот сразу запоминали такие стихи…
– А-а… Значит, как ты с папой живешь – это тоже поразительно?
– Почему?
– Вы не кричите никогда, не ругаетесь… А Мелания говорит, я слышала, что мужья с женами почти всегда ругаются…
– Это она тебе говорила? – Марфа слегка нахмурилась.
– Нет… Она это на кухне с Анфусой… А я просто… я мимо проходила!
– Ах ты, любопытная, везде успеваешь!
Беспрепятственное хождение Кассии по всему дому и то, что девочка совала нос везде, в том числе и на кухню, и на задний двор, с точки зрения ее дяди-протоспафария, было «верхом неприличия»: он был страшно возмущен, узнав об этом, когда случайно, зайдя к сестре в гости, услышал от прибежавшей Кассии веселый рассказ о том, как на кухне слуги спорили о приправах для жаркого. Но Марфа не хотела ограничивать Кассию и слишком подавлять ее стремления – ведь она сама выросла на свободе, среди садов и полей, при отце, который не особенно следил, в каком углу дома его дочь читает книгу или пытается поймать залетевшую бабочку, чтобы выпустить в сад… Василий был согласен с женой, и потому Кассия получала не такое воспитание, как многие девочки из богатых семей, которых растили с одной целью – выгодно выдать замуж. Иной раз, глядя на дочь, Марфа вспоминала о своем обещании, данном Богородице, и гадала, может ли выйти так, что Кассия действительно захочет пойти в монахи, когда вырастет. Пока об этом трудно было судить. С одной стороны, девочка была очень живая, всем интересовалась, любила читать и рассуждать вслух о разных занимавших ее вещах, – и в то же время могла подолгу сидеть одна где-нибудь в углу с игрушками или в саду под деревом, о чем-то думая… Иногда она капризничала, но это случалось редко; в целом Кассия росла послушной, родителям было не на что жаловаться. Но иной раз неясное ощущение чего-то особенного, что ждет Кассию в будущем, охватывало Марфу. Что ни говори, а девочка умна не по возрасту… В ее годы Марфа еще и не открывала великого поэта, а дочь рассказывает целые куски из поэмы, даже не уча нарочно!.. И красивая растет – в кого только такая?..
Родители думали, что замечательный синий цвет глаз дочери со временем сменится на другой, как бывает у младенцев, но этого не произошло. Кассия росла темноволосой, белокожей, с огромными глазами цвета лазурита. Ни Василий, ни Марфа не помнили, чтобы у кого-то в их родстве были глаза такого редкого цвета.
– А ты где была, мама? – прервала Кассия ход ее мысли.
– Ездила за город передать еду и одежду для одного монаха.
– А почему у него нет одежды в его монастыре?
– Потому что его выгнали из монастыря. Вообще их монастырь разогнали, и они скитаются и прячутся по разным местам, а некоторые сидят в заточении…
– Ой! Бедные!.. А ты им помогаешь, да? За что же их разогнали?
– За то, что они стоят за Божию правду, против тех, кто нарушил заповеди Христа.
– Но если они за Христа, то Он должен Сам помогать им!
– Конечно! Он дает им силы всё терпеть… И помогает через людей.
– Через тебя, да?
– И через меня… Но гораздо больше через других. Я-то мало делаю для этих исповедников, увы!..
– Но тогда мы можем делать больше! Мы можем… – Кассия задумалась, наматывая на палец кончик своей косы. – Мы можем кого-нибудь поселить у нас дома! У нас тут много места. А они скитаются… Вот им пока и будет, где жить! Ведь их должны оправдать, если они за правду?
– О да, я верю в это!.. А в твою маленькую голову пришла большая мысль! Надо поговорить с папой!
Василий вернулся из Священного дворца хмурый.
– Император думал убедить мир, что только одни студийские монахи такие смутьяны, любители побуянить из-за пустяков! – начал он, едва войдя в дом. – Думал, что после их изгнания протесты прекратятся, что никто не посмеет поднять голос против решений собора… Как он просчитался! А теперь не хочет этого признать, воздвигает всё новые гонения! Это походит уже на безумие.
– Кого-то еще взяли? – с беспокойством спросила Марфа.
– Говорят, игумен Стефан и его монахи – представь, все пятьдесят! – предали анафеме прелюбодейный собор и покинули монастырь, некоторых уже арестовали. Но они не одни – вместе с ними прокляли этот собор еще больше сотни монахов и местный епископ!
– Ого!
– И это еще не всё. Ходят слухи, что Херсонский епископ удален с кафедры, а тамошний игумен Антоний и несколько монахов заключены под стражу…
Василий достал из кармана сложенный лист пергамента и протянул жене.
– Это копия письма игумена Феодора к брату Навкратию, господин Феодот дал мне почитать… Воистину, «слово Божие не вяжется»! Подумай: он в заточении, отрезанный от братии и от всех, – а его голос звучит повсюду!
– Да, уже одно это вселяет надежду!
Марфа развернула письмо и стала читать про себя.
– Боже! – в ужасе прошептала она. – Почти семьсот ударов!
– Это кому? – раздался сзади испуганный голос.
Василий с Марфой обернулись. Кассия, неслышно вошедшая в залу во время их разговора, стояла и вопросительно смотрела на них.
– Так бичевал нечестивый епископ исповедника Христова, – сказал Василий.
– Семьсот ударов? Бичом?.. Ведь это больно?
– Да, очень больно! Можно запросто умереть даже от гораздо меньшего числа…
– А за что он его? – спросила опять Кассия. – За то, что он за правду Христову, да?
– Да, – Василий удивленно взглянул на дочь.
– Я ей кое-что рассказала сегодня, – пояснила Марфа. – А она знаешь, что сказала?.. Но погоди, дочитаю…
