Они шли не торопясь.
— Скажи, а это правда? — спросила Татьяна.
— Что?
— Ты действительно считаешь, что я — богиня, совершенство?
Ковард молчал. Что он мог сказать? Что это говорил не он, а совсем другой человек, живущий в его сознании? Рассказать о психологическом феномене раздвоения личности? Глупо. Да и зачем? Не поймет. Не поверит. Обидится.
— Почему ты молчишь? — прервав затянувшуюся паузу, спросила Татьяна. — Просто так сказал? Пошутил?
— Нет, — ответил Ковард и удивился — Злобный Я не подавал признаков жизни.
— Значит, не пошутил, — медленно проговорила Татьяна, будто бы пытаясь в полной мере осознать значение этих слов. — Тогда скажи мне это еще раз. Пожалуйста.
Ковард остановился. Татьяна была рядом, совсем близко. Ее высокая грудь коснулась плеча Коварда.
— Пожалуйста, — прошептала она.
— У тебя глаза зеленые, — сказал Аркадий Францевич и порывисто обнял Татьяну.
Пиджак медленно соскользнул с женских плеч и упал на асфальт под ноги паре, захлебнувшейся в долгом поцелуе.
Высоко в поднебесье горячие звезды вспыхнули ярче, а луна, словно смутившись, прикрылась прозрачным ночным облачком, и ветер, виртуозный дирижер, превратил шелест листвы в трепетную волшебную мелодию. Весь мир закачался, будто палуба большого корабля, уплывающего в бесконечность, и время стало тягучим как смола, заставив и прошлое, и будущее потерять смысл.
Великое настоящее легко уместилось между двумя ударами сердца и, изменив все мыслимые и немыслимые свойства вселенной, стало огромным настолько, что казалось, способно уместить в себя целую жизнь — долгую, счастливую, радостную и беззаботную.
Но крупные капли дождя, внезапно пролившиеся из набежавшей непонятно откуда небольшой, но тяжелой тучи, заставили неподвижные стрелки часов дернуться и возобновить свое привычное движение, возвратив этому миру утерянную реальность.
— Дождь! — звонко воскликнула Татьяна и счастливо засмеялась. — Мы сейчас намокнем!
— Намокнем! — восторженно согласился Ковард и тоже засмеялся.
— Бежим? — спросила Татьяна и взяла Коварда за руку.
— Бежим! — весело крикнул тот.
И они, взявшись за руки, побежали навстречу счастью, так долго прятавшемуся за ближайшим поворотом судьбы.
Глава 33
Самое необычное утро Коварда
Ковард почувствовал, что пора просыпаться, но открывать глаза не хотелось.
Что это было — сон или реальность? Очень похоже на реальность. Хотя все его сны похожи на реальность. Это был сон. В реальности такое не могло случиться.
Брыкза, Дюймовочка, Ферзь, Татьяна…
Татьяна… Боже! Такая волшебная ночь! Такая страсть! Такое счастье! Как жаль, что это сон!
А что же было в реальности?
Ковард пытался привести мысли в порядок, но всплывали воспоминания: Брыкза, Дюймовочка, Ферзь, Татьяна…
Как же не хочется открывать глаза! Слышать упреки вечно всем недовольной Эльвиры, считать шаги по пути на работу, изображать бурную деятельность в лаборатории, тешить себя мыслями о мировой славе…
— Просыпаемся, — услышал он шепот и почувствовал нежное прикосновение теплых губ к своей щеке.
Ковард открыл глаза и опешил: нет, не сон! Перед ним в домашнем халатике стояла Татьяна.
— Завтрак готов, — улыбнулась она. — К которому часу тебе нужно на работу?
— К половине девятого, — ответил Ковард и почувствовал, как его жаркой волной захлестнула паника:
«О, Господи! Что я натворил?! Я остался у нее на ночь! Что я скажу Эльвире?! Какой кошмар! О господи!»
Ковард вскочил и заметался, разыскивая свою одежду.
— Да не торопись ты! — улыбнулась Татьяна. — Успеешь. Еще семи нет. Я же не знала, когда нужно тебя будить. А одежду твою я привела в порядок: рубашку постирала, брюки отутюжила, пиджак почистила. Кстати, в кармане твоего пиджака я нашла носки. Я их тоже постирала. Не волнуйся. Все в порядке, — она протянула Коварду махровый халат: — Надень, тебе будет удобно.
Ковард остановился посреди комнаты.
— Спасибо, — сказал он, понемногу приходя в себя.
«Действительно, — подумал он, — может быть, все к лучшему?» А затем спросил:
— Я могу принять душ?
— Да, конечно. Идем, я покажу.
Стоя под душем, Ковард пытался смоделировать ход дальнейших событий. Сейчас он оденется и пойдет на работу. Соврать Эльвире, что был в вытрезвителе, — не получится: в вытрезвителе не стирают рубашки и не отглаживают брюки. Ковард ожидал, что Злобный Я подаст голос и предложит какую-нибудь версию или хотя бы как-то прокомментирует его мысли. Но Злобный Я молчал.
«Ты где? — позвал Ковард. — Набедокурил — и в кусты?»
Аркадий Францевич знал, что на такое обвинение Злобный Я не может не откликнуться.
Но Злобный Я молчал. Для Коварда это было вторым потрясением за утро.
«Что это со мной? — испугался Ковард. — Я потерял себя?» Но минуту спустя откорректировал свою мысль: «Нет. Возможно, я не потерял себя, а, наоборот, нашел. Хотя все это очень странно. Посмотрим, что будет дальше. Может быть, Злобный Я вчера сильно перебрал и сейчас спит пьяным сном?»
Аркадий Францевич вышел из душа и вытерся большим мягким полотенцем, которое ему дала Татьяна. А как оно приятно пахнет! Все же замечательное утро!
На столе небольшой уютной кухоньки дымились горячие блинчики.
— Когда ты это все успела? — удивился Ковард.
— Да долго ли умеючи? — улыбнулась та.
— Ну и ну! — покачал головой Ковард. — И постирала, и погладила, и блинчиков напекла! Марья-кудесница.
— Марья не Марья, но такая ночь!
Ковард смутился:
— Да? Все было хорошо?
Татьяна кивнула:
— Более чем.
И опять Злобный Я промолчал!
— У меня никогда не было такого утра, — сказал Аркадий.
— Какого такого?
Ковард задумался и ответил:
— Такого счастливого.
Татьяна пожала плечами:
— Если захочешь быть все время счастливым, я не против.
— Я подумаю.
— Ты будешь кофе?
— Буду.
Татьяна налила в чашку кофе, поставила перед Ковардом:
— Кофе без сахара. Если любишь сладкий, то вот сахар.
— Спасибо.
— А ты действительно ученый?
— Ученый — это громко сказано. Я работаю в области науки. Биолог. Младший научный сотрудник.
— Ты скромный, — Татьяна погладила Коварда по руке.
— Да уж, — вздохнул Аркадий Францевич, — совсем нескромный. Как говорят: «Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом». У меня мечты совсем нескромные. Я мечтаю сделать открытие. Но, увы, для этого у меня нет никаких предпосылок. Похоже, я — бездарь.
