От литературных обществ нам остались печатные документы, вполне разоблачающие характер их обычной деятельности. Все они имели свои журналы и органы. «Общество Любителей Словесности» при московском университете, так долго находившееся под председательством известного A.A. Прокоповича-Антонского, издавало периодически свои «Труды»; «Петербургское Общество Любителей Словесности, Наук и Художеств» выбрало для себя органом журнал своего председателя, А.Е. Измайлова, «Благонамеренный», столь много потешавший кружок Пушкина; наконец, петербургское же «Вольное Общество Любителей Словесности», управляемое тогдашним своим председателем Ф.Н. Глинкой, обзавелось журналом «Соревнователь Просвещения и Благотворения». Кто пробегал эти издания, тот знает, Что, за исключением весьма немногих статей, содержание их не выражает даже и той степени образования, которая уже существовала у нас в «большом свете».
Приводим здесь для примера оглавления первых январских книжек этих журналов в 1818 и 1820 гг. Это, конечно, были лучшие XèJSfe журналов, и вот что они содержали:
«Благонамеренный» 1818 года, № 1-й:
I. Стихотворения:
1. Властолюбие. Аркадий Родзянко.
2. Идиллия (Сыновняя любовь) В. Панаев.
3. Осень. С немецкого. Ры-ский.
4. Пруд и Капля. Басня. Ф. Глинка.
5. Кащей и Лекарь. Сказка. И.
6. Ответ и Совет. О. Н.
7. Ответ на вызов написать стихи. Г-а.
II. Проза.
1. Не родись не хорош, не пригож, а родись счастлив. Истинное происшествие. В-р П-в. NB. Действующие лица называются Аделаидой и Модестом.
2. Дорога от Устилуга до Варшавы. Отрыв. из записок русского офицера. А. Раевский.
3. Несколько слов о кокетстве. В. П.
4. Избранные мысли из Рошефуко, Флориана, Демутье П-на Р-ая.
5. Отрывки из Вакефильдского священника. (Как образец чистого, правильного и приятного слога, каким писал покойный П.А. Никольский.
6. Разбор Хемницеровой басни: Воля и Неволя. И.
«Благонамеренный» 1820 года, № 1-й:
1. Приключение в маскераде. Истинное происшествие. В. Панаев.
2. Скандинавская мифология. Боги второй степени. (Семь страничек крупной и особенно разгонистой печати). А-ъ Р-х.
III.
Смесь: Русские анекдоты.
Мелкие стихотворения:
3. Мечты юности. П. Теряева.
4. Свидание. П. Межакова.
5. Романсы — числом 4.
6. Прости (К Лиле). Н. Покровского.
7. К одной девице, гадающей на картах. С. Н.
8. К Лиле. Ф. Б-л-ф.
9. Хмель и Василек. А. Ш-м-к-в.
10. Клятва пьяницы. Сказка. И.
11. Эпиграммы — числом 4.
Новости:
Иностранные известия из Франции, Италии, Австрии, Пруссии, Нидерланд, Сев. Америки (на четырех страничках). Благотворения, Эпиграммы, Загадки, Логогрифы, Омонимы, три шарады. NB. В каждой из книжек до 80 страниц, in 12.
«Соревнователь Просвещения и Благотворения»
1818 года, № 1-й:
I. Проза:
1. Дух Российских Государей Рюрикова дома.
2. Странствование Гумбольдта по степям и пустыням Нового Света (семь стран.).
3. Различие между дружбою и любовью. А. Боровкова.
4. Ратмир и Всемила (Древнее предание).
II. Стихотворения:
1. Москва. «Сойди, поэзия священна». Графа Сергея Салтыкова.
2. Отрыв, из Дели левой поэмы: L'imagination. A. Крылова.
3. Странствование Амура. Ф. Глинки.
4. Выборы Флоры. Б. Бриммера.
5. Мальчик и Голубок. Басня. Ал. Дуропа.
6. Мартышка и Слон. Басня. Гр. Д. Хвостова.
7. Эпиграммы. Р-р.
8. Романс к другу. С нем. Н.
III. Смесь:
Жизнь В.П. Петрова. («Соперник Флакка и Марона»). Объявление о книге, ноты на романс: «Тщетно плачешь, друг любезный».
«Соревнователь Просвещения и Благотворения»
1820 года, № 1-й:
I. Проза:
1. Четыре первые Божества Индии (на восьми страничках). Бар. Корф.
2. О Людовике XIV. Д. Сахаров.
3. О гробах в Герцеговине. С польск. Ходаковский.
4. Зоя, или не следуйте системам философов. С фр. Н. А.
II. Стихотворения:
1. Альфонс. Б. Федоров.
2. К Лилете. Д.
3. Неумеренному честолюбцу. Гр. Д. Хвостова.
4. Неразделяемое наслаждение. Элегия. Плетнев.
5. К другу. Ал. Д.
6. Шарада. Ф. Г.
7. Свинья и Кабан. Басня. Ал. Д.
III. Смесь:
Ученые известия из Польши, Пруссии, Австрии, Швеции и Дании, Англии, Франции, Италии и Филадельфии. (На восьми малых страничках разгонистого шрифта).
В следующем 2-м № 1820 г. были статьи: «Еще некоторые замечания о Слободско-Украинской губернии», «Отрывок из походных записок Лажечникова» (3 странички), «О просвещении у исландцев», «Смерть Лукреции», и т. д.
Мы освобождаем читателя от перечня статей в «Трудах» Московского Общества любителей словесности, которые в беллетрическом отношении ничем не превосходили образчиков сейчас представленных, а в ученом и критическом носили школьный характер, удалявший от них читателей даже и в то время. Критические статьи и заметки Мерзлякова и друг, составляют исключения, но счастливые исключения встречаются также точно и у «Соревнователя», как и у «Благонамеренного».
Повторяем вывод, который сам собою представляется легко, когда рассматриваешь деятельность всех этих «Собраний»: они не расчистили дороги никакому серьезному литературному направлению, не утвердили ничего похожего на учение, доктрину или теорию, и не воспитали на собственных своих началах ни одного сильного таланта, который мог бы служить их представителем, а потому и говорить о сходстве или различии их стремлений было бы праздным делом [22].
Стоит упомянуть разве об одной черте, их отличавшей. Всякий раз, как появлялись люди в роде Карамзина или Пушкина, открывавшие собой новые литературные периоды, «общества» наши, застигнутые врасплох, приходили в волнение, погружались в толки и разделялись на партии, из которых одни сочувствовали вновь появившемуся феномену и рукоплескали ему, другие со страхом и бранью отвращались от него; но все это движение не изменяло рутины и врожденной косности корпораций и их заседаний, да и длилось обыкновенно короткий срок, после которого ряды членов опять приходили в порядок и каждый снова стоял на старом месте, со старыми умственными привычками и со старыми отношениями к другим, как будто ничего особенного и не случилось [23].
Понятно, что при таком характере литературных обществ и при таком состоянии беллетристики и критики в их недрах, не Пушкину приходилось искать у них помощи и указаний, а напротив, они определены были следить за ним и учиться у него: так именно и случилось.
С 1820 года Пушкин повлек за собой блестящими и быстро сменяющимися своими произведениями, из которых каждое открывало новые источники поэзии и неожиданные соображения эстетического, морального и частью даже политического характера, — повлек, говорим, за собой также точно читающую нашу публику как и литературные общества, и писателей, и во многих случаях против воли и желания последних, уже свыкшихся с покоем литературных собраний. Гораздо позднее описываемого нами времени, и уже домогаясь позволения на издание политической газеты (1833 г.), Пушкин, в проекте своей официальной просьбы по этому поводу, чертил о себе следующие строки, которые он имел, по нашему мнению, полное право сказать, но которые он однако же вымарал, как, вероятно, отзывающиеся отчасти хвастливостью: «Могу сказать, что в последнее пятилетие царствования покойного государя (Александра I), я имел на все сословие литераторов гораздо более влияния, чем Министерство (т. е. м-во Просвещения), несмотря на неизмеримое неравенство средств».
Исключение составляло одно только литературное общество, именно «Арзамас». Значение этого знаменитого общества не только не разъяснено у нас вполне, но вряд ли еще и понято достаточно ясно и правильно, благодаря тому, что историки и судьи «Арзамаса» видели в нем одну только шутливую сторону и сочли его на этом основании за сборище веселых и праздных собеседников. Шутливость «Арзамаса» прикрывала, однако же, очень серьезную мысль, что именно и дает ему право на внимание в истории нашего просвещения.
Известно, что «Арзамас» основан был для противодействия Державинско-Шишковской «Беседе Любителей Русского Слова» и для поддержания не только переворота в языке и литературе, произведенного Карамзиным, который поэтому и считался как бы невидимой главой «Арзамаса», но и для защиты прав русских писателей на свободную, независимую деятельность. Пушкин был членом «Арзамаса» еще с лицейской скамьи, но ко времени появления его в свет «Арзамас» и «Беседа» существовали только номинально, и на литературной арене уже более не встречались. Время уничтожило между ними яблоко раздора. Большая часть нововводителей в сфере русской мысли и слова успели уничтожить предубеждение своих врагов и победоносно выйти из смуты и наговоров, которые вызваны были их появлением.
