Моя великолепная память мгновенно воскресила изумительную клиентку моей собеседницы и напомнила о роде ее занятий.
— Дама, работающая на пассажирских судах!.. — вскричала я.
— Она уже давно там не работает, — ответила госпожа Заброцка. — Теперь она вдова и полноправная виконтесса. С вашей стороны будет очень любезно, если вы ее навестите, а я вас к ней отвезу. Скажите «да», прошу вас. Эта особа ужасно несчастна; она сама вам все расскажет... Да, она сама, я не должна...
Я позволила отвезти себя к госпоже де Трево и таким образом узнала о трогательнейшей из спиритических драм, какую только можно вообразить. Я попытаюсь воспроизвести ее здесь со слов несчастной героини этой истории.
В тот год Клер де Ланжи плодотворно провела несколько месяцев в обществе щедрого американского промышленника, а затем вновь собралась в дорогу; располагая достаточными средствами, чтобы ни в чем себе не отказывать, она решила вместо того, чтобы возвращаться в Европу привычным маршрутом, совершить кругосветное плавание через Японию, Китай и Индию.
Пассажирское судно, на котором она путешествовала, после недолгой стоянки в порту взяло на борт нескольких китайских торговцев и трех англичан, которых Клер де Ланжи тотчас же оценила опытным взглядом: достаточно состоятельные мужчины, но значительно ниже того уровня, который она удостаивала своим вниманием. Таким образом, этот рейс казался ей просто отдыхом, и она безмятежно наслаждалась жизнью, загорая на палубе в шезлонге.
На подходе к Сингапуру воздух сделался невыносимо знойным; морской ветер, вместо того чтобы освежать, обдавал пассажиров убийственным зноем. За исключением членов экипажа, продолжавших исполнять свои обязанности, все, кто находился на борту, день-деньской спали в каютах.
Клер де Ланжи дремала, растянувшись в шезлонге, как вдруг она заметила сквозь свои длинные полуопущенные ресницы двух пассажиров, которых прежде не видела.
То были двое монахов с непокрытой головой, в сандалиях на босу ногу и сутанах из грубой шерстяной ткани. Как могли они выносить эту удушающую жару в столь плотной одежде? Мужчины медленно прохаживались по палубе. Один из них, пожилой, довольно тучный человек низкого роста, похоже, изнемогал от духоты; его молодой высокий спутник с бледным худым лицом напоминал мучеников, которых изображали на картинах средневековые художники.
Должно быть, миссионеры, возвращающиеся в Европу, подумала Клер. Они не вызвали у нее особого интереса, и она вновь закрыла глаза. Через некоторое время она испытала странное ощущение, что на нее смотрят, а затем услышала голос:
— У меня кружится голова... Мне трудно дышать... это пекло! Определенно я чувствую себя хорошо, лишь лежа в каюте.
— Ну да, отец мой, — отвечал другой голос. — Вам не следует двигаться, лучше полежать. Позвольте вызвать вам врача. Вы так раскраснелись; боюсь, у вас жар.
— Врач... да, пожалуй. Мне и вправду плохо... Пусть его позовут. Я спущусь в каюту, а вы придете ко мне, когда сообщат доктору.
Клер услышала шаркающие шаги медленно удаляющегося пожилого монаха. Затем она вновь почувствовала на себе чей-то взгляд. Женщина открыла глаза. Молодой монах пристально смотрел на нее, судорожно цепляясь за поручни. Увидев, что его застали врасплох, он тотчас же ушел, но, будучи профессионалкой, Клер де Ланжи успела заметить в глубине больших карих глаз молодого монаха трепетную искорку, свидетельствовавшую о его тайном волнении.
Монах!.. Резко стряхнув с себя оцепенение, Клер пребывала в изумлении. «Какое приключение!» — прошептала она. Никогда, никогда еще на протяжении всей бурной жизни ей не подворачивался такой любовник. Она никогда не предполагала, что нечто подобное может произойти... Монах... к тому же молоденький... с лицом аскета... возможно, девственник... Жаркая волна обдала тело Клер, и внезапно ее посетила дьявольская мысль: вызвать смятение этой плоти, обреченной на вечное целомудрие, и позабавиться. Какое пикантное приключение!
Неожиданный почитатель женской красоты не мог не заметить позади шезлонга, на котором она отдыхала, приоткрытую дверь в ее каюту, подумала Клер. Безошибочное чутье подсказывало ей, что молодой монах вернется сюда ночью и будет бродить поблизости.
Настала ночь, тропическая, чувственная, теплая и влажная ночь. Почти неподвижная сверкающая поверхность моря простиралась насколько хватал глаз; тяжелый воздух предвещал грозу, и короткие вспышки молний озаряли вдали хмурое небо.
Клер надела на обнаженное тело легкое облегающее кимоно из темного крепдешина, набросила на золотистые локоны черный платок и, погасив в каюте свет, вышла на палубу, почти невидимая в темноте. Устремив взор в море, она стояла, опершись о поручни в ожидании того, чему неизбежно суждено было случиться.
И он пришел, в сандалиях на босу ногу, безмолвный, тоже почти невидимый в своей коричневой монашеской сутане из грубой шерстяной ткани. Как и Клер, он облокотился о поручни, но стоял, прислонившись к ним спиной, и зачарованно смотрел не на океан, а на прямоугольник двери каюты, черневший на фоне белоснежной стены. Неожиданно нечто темное толкнуло его с легким изумленным возгласом.
— Ох! Простите! — произнесло вполголоса это «нечто темное». — Ночь безлунная... Я вас не заметила... Засмотрелась на море. Разве оно не великолепно! Вы только взгляните на эту зыбкую серебристую гладь с мерцающими на ней искрами. Как только люди могут спать в такую ночь, запершись в каютах!.. Наверное, сейчас вокруг нас резвятся феи и духи... Мы должны были бы внимать их песням. Вы ничего не слышите?..
Незаметно придвинувшись к молодому монаху, Клер почувствовала, что тот дрожит, и поняла: он не в состоянии произнести ни слова.
Осознавал ли незнакомец, что делает?.. Его протянутая рука наткнулась на тело в распахнутом кимоно, но женщина как будто не ощутила этого легкого прикосновения.
— Я замерзла, — сказала она. — Такая сырость вредна для здоровья. Пожалуй, вернусь к себе.
Медленно и спокойно она направилась к открытой двери и вошла в каюту. Не говоря ни слова, он последовал за ней.
Позабавил ли ее состоявшийся затем безмолвный диалог, пронизанный атмосферой святотатства, так, как она надеялась? Клер задала себе этот вопрос на рассвете, после ухода молодого монаха. Если матросы увидят его в такую рань на палубе, они решат, что праведник читает утреннюю молитву, подумала она с иронией. Но ей было не до бравады. Она стала жертвой собственной злой шутки. Робкий, неумелый и вместе с тем чувственный и страстный любовник успел поколебать хладнокровие продажной женщины.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
