можно было купить в магазинах. Она говорила, что ей не хочется относиться к ним бережно, они будто неживые. Конечно, новый магнитофон выглядит модно и пользоваться им удобно, но он не идет ни в какое сравнение с патефоном в потертом кожаном чемоданчике. Совершенно разный внешний вид, а о функционале я уже и не говорю. Что выбрать? Тут уже дело вкуса и привычки. Чаще выбирают что-то современное и удобное в использовании, но лично я остановлюсь возле старого патефона. Через мои руки таких древностей прошло около десятка, и каждый я продал за хорошие деньги. А кому, сможете догадаться? Коллекционерам. Это люди с отменным вкусом, они с уважением относятся к старинным вещам.
Но вернемся в Германию. Вскоре после того как я обосновался, Алевтина потащила меня на ярмарку. Название городка, где она проходила, я уже не вспомню, я там был всего лишь раз, но теперь, оглядываясь назад, понимаю, что именно в тот день моя жизнь начала меняться. На ярмарке продавали всё: от домашней сметаны до высушенных лечебных трав. Но были там и те, кто продавал разную всячину типа поношенной одежды, старой посуды и сломанных игрушек. Этим вещам было очень много лет. Их сделали еще до Второй мировой войны. Но встречались и вещи, возраст которых был более сотни лет. Меня это не интересовало, я прошел мимо, но Аля попросила меня вернуться и посоветовала присмотреться к тому, что было разложено перед продавцом. Ее внимание привлекли шелковые дамские перчатки. Когда-то они выглядели белоснежными, ими наверняка дорожили, за ними ухаживали. Но со временем жемчужный оттенок ткани как бы помутнел, а ткань возле швов вытерлась. Продавец назвал цену всего в десять марок, и Алевтина сразу же купила те перчатки. Я спросил ее: «И куда ты теперь их денешь?» А она ответила: «Увидишь».
Вечером того же дня она сообщила, что нашла те перчатки в каком-то каталоге, там же было их описание. Оказалось, что перчатки с огромной долей вероятности могли принадлежать дочери короля Пруссии и императора Германии Вильгельма II. Вы только представьте! У него было семеро детей, но сначала на свет один за другим появились шесть мальчиков, а вот последним ребенком внезапно оказалась девочка. Назвали ее Виктория Луиза. А перчатки она получила от отца в качестве свадебного подарка. Не знаю, верить этому или нет, прямых доказательств я так и не нашел, оставив это дело профессиональным исследователям. Но мурашки, которые покрыли меня с ног до головы, когда я увидел фото в каталоге, возвращаются до сих пор. Кто бы тогда мог подумать, что спустя много лет интерес к никому не нужному хламу станет для меня куском хлеба?
Теперь Гуров уже не замечал беспорядка в комнате. После рассказа Моргунова он воспринимался как бесплатная выставка ценностей, которые только и ждали своего часа, чтобы оказаться в заботливых руках. Стены в комнате Моргунов также использовал в качестве витрин для экспонатов. Блеклые бежевые обои с неинтересным рисунком в мелкую коричневую крапинку покрывали всевозможные изображения, а от разнообразия обрамляющих их рамок могла закружиться голова. Небольшие законченные картины и карандашные наброски на клочках бумаги, немного фотографий и даже эстампы не то чтобы сразу бросились в глаза, но сначала не привлекли внимания Гурова. Ну, висит там что-то в рамочке – и пусть себе висит дальше. Но теперь, погрузившись в историю, рассказанную Моргуновым, Лев Иванович осмотрелся более придирчиво и понял, что каждый свободный сантиметр в комнате занят чем-то пожившим, завернутым в газету или без какой-либо упаковки, пыльным, сломанным или находясь в разобранном виде. От всего этого зарябило в глазах, но Гуров быстро собрался и сосредоточился именно на живописи. Дело было в небольшом портрете, висевшем над изголовьем кровати. На нем была изображена красивая молодая женщина с короткими темными волосами. Эту улыбку Гуров уже видел.
– Красивая дама, – уважительно произнес он. – Ваша знакомая?
Моргунов помедлил, затем надел очки и обратил взгляд на портрет.
– Я уже и не помню. Или не знаю. Кажется, эту картинку я купил на Арбате. Там уличные художники часто продают свои работы.
– Да, там можно найти настоящие шедевры, – эхом откликнулся Гуров.
Моргунов с трудом поднялся с кровати.
– Могу я вам чем-то еще помочь? – вежливо поинтересовался Моргунов. – Какие еще у вас будут вопросы?
Лев Иванович встал и подвинул стул к окну, где он был раньше.
– Что ж, если вы долгое время не общались с Алевтиной Михайловной, то они отпадают сами собой, – вздохнул Гуров. – Но один я все-таки задам. Где вы были третьего сентября? Сможете вспомнить?
– Это легко, – не задумываясь, ответил Моргунов. – Я был в больнице. Сердце. Забрали на «Скорой» в семь утра. Пробыл там с вечера второго до утра четвертого сентября. Вы очень кстати напомнили про это. Мне нужно принять лекарство. Так что, если вы не против, будем прощаться.
Гуров сел в машину, припаркованную возле подъезда, вынул из бардачка сигареты и бутылку воды. Сентябрь все еще радовал изумительной погодой, но сегодня было особенно жарко. Вода оказалась теплой, и Лев Иванович сморщился, сделав глоток.
Уезжать он не собирался. На сегодня дел у него больше не было. После встречи с Моргуновым осталось столько вопросов, что хоть вешайся. Старик оказался изворотливым, как змея. Секретов у него было предостаточно.
Тут как тут нарисовался генерал-майор Орлов. Увидев на экране знакомый номер, Гуров вышел из машины и поднес мобильный телефон к уху.
– Как там дела? – поинтересовался Орлов.
– Бывало и лучше, – признался Гуров. – Только что вышел от Моргунова. Пяти минут не прошло.
– Обнаружил что-то интересное?
– Думаю, да. Он быстро взял инициативу в руки, а я не стал сопротивляться. Рассказал мне о своей жизни в Германии и даже вспомнил про свои отношения с Голиковой. В общем, сделал все, чтобы предупредить мой интерес. В день ее исчезновения был в больнице. В последний раз видел Голикову еще в Берлине.
– Полагаешь, он что-то скрывает?
– Полагаю? – усмехнулся Гуров. – Да он делает все для того, чтобы избежать вопросов о своей знакомой. Не сомневаюсь, что он действительно был госпитализирован. Скорее всего, это правда. И то, о чем он мне рассказывал про свое прошлое, тоже не вызывает сомнений. Но о Голиковой он вспоминал только тогда, когда хотел, а не тогда, когда это было нужно мне. Кстати, зарабатывает на жизнь сбытом подержанного хлама. У него вся квартира уставлена старыми вещами, какими-то сумками и тонной книг. Сказал, что Голикова с молодости испытывала интерес к древним девайсам и могла с первого взгляда обнаружить
