class="empty-line"/>
«… О Феб! Как это прозвучит,
Когда труба нам славу возвестит!»[36]
В Конвенте обсуждалось представление «Конституции Монтгомери» народу. Главный секретарь, с которым я случайно познакомился, любезно пригласил меня занять место рядом с его столом, и, все то время, когда я сидел перед депутатами, он рассказывал мне об их талантах, взглядах и их прошлом. Казалась ли ему невероятная любознательность отличительным качеством жителя Нью-Мексико, он не заявлял, но однажды он внезапно поинтересовался, не имею ли я какого-либо отношения к прессе? За невероятно короткое время я полностью освободил его мозги от этого необычайно неверного заблуждения.
После долгой дискуссии Конвент проголосовал 53-мя голосами против 52-х, отказался представить Конституцию народу и ратифицировал ее от имени Миссисипи. Семерых юнионистов не удалось заставить сделать это голосование единогласным, поскольку их убеждения были твердыми и непоколебимыми.
Глава VI
«Лишь временно здесь пребываю в Вене;
Но вижу…»[37]
«Я мигом юркнул за занавеску и оттуда все слышал — как они условились…»[38]
Джексон, Миссиссипи, 1-е апреля 1861 года
Здание Законодательного Собрания штата Миссисипи, на тенистой площади за моим окном — это выцветшее, солидное сооружение, возведенное в стиле пятидесятилетней давности, с представительным холлом на одном конце, и залом заседаний сената на другом, украшенные ионическим портиком входом и огромным куполом сверху. Над ним есть еще малый купол, словно маленький зонтик, посаженный на значительно больший. Он же в свою очередь увенчан маленьким позолоченным шпилем, который со временем отклонился от оси на 45°, и в целом, здание несколько похоже на солидного квакера в небрежно нахлобученной жокейской шапочке — придающей ему вид скорее беспутного дебошира, несмотря на всю его степенность.
Первое, о чем можно упомянуть сразу — это о потрескавшейся штукатурке и некоторые кирпичах, из которых сложены сами стены. Войдя в холл, вы видите две старые и ржавые пушки, и на одной из них, почти каждый день спит негритенок. Он охраняет эту пушку, или пушка его, остается только догадываться.
Поднявшись по полукруглой лестнице и пройдя через обрамляющую подкупольное пространство балюстраде, вы поворачиваете налево и через узкую дверь проходите в зал заседаний. Это — Конвент штата Миссисипи.
На северном конце зала сидит председатель, на высоком возвышении в нише стены, украшенной двумя ионическими колоннами. Перед ним небольшая, старомодная кафедра из красного дерева, скрывающая от нескромных взглядов все, кроме его головы и плеч. Перед ним, на три-четыре фута ниже, за длинным деревянным столом, сидят два секретаря, и один из них курит сигару.
Перед ними и еще ниже, за меньшего размера и пошатывающемся от слабости столом, похожий на кельта бедняга, с темными лохматыми бровями и волосами, записывает слова какого-нибудь уважаемого депутата из того или иного графства. Перед ним стоит столик поменьше, который выглядит так, словно его в темную ночь из обломков ящика для перевозки сухих товаров сколотил вдребезги пьяный плотник.
На одной из колонн справа от председателя висит выцветший портрет Джорджа Пойндекстера, когда-то бывшего сенатором этого штата. Справа находится открытый камин, на его каминной полке — оформленная в раму Декларация Независимости, на сегодняшний день теперь жалкая и почти невидимая, литографическое изображение Луизианского Медицинского Колледжа, стакан и графин. В самом камине — пара старинных андиронов[39], на которых лежат пылающие поленья.
Коварная, покрывающая камин штукатурка, осыпается, выставляя напоказ честные, несколько поизносившиеся бока старинных кирпичей. Нечто непонятное влияет на прочность штукатурки в Джексоне. Во всех комнатах отеля она отваливается от стен. Судья Голсон рассказывал, что однажды, в старом здании Конвента, в нескольких сотнях ярдов от себя, когда Сирджент С. Прентисс произносил речь, он увидел, что на его голову упал «акр или два» штукатурки и полностью его вывел из строя на некоторое время. Судья — это тот, кого граф Фоско назвал бы «Человек — Мозг», он считается самым компетентным членом Конвента. Он был коллегой покойного Прентисса, которого он считал самым блестящим оратором, который когда-либо обращался к народу Миссисипи.
Слева от председателя — еще один камин, также с очень печальной и выцветшей копией великой «Декларации» на его каминной полке. Столы депутатов, установленные рядами и полукругом наподобие буквы D, сделаны из обычного дерева и окрашены в черный цвет. Кресла — большие, квадратные, коричнево-красные, с набитыми волосом подушками. Если вы стоите возле столика секретаря, лицом к залу, за последним рядом вы увидите полукруг из десяти колонн, а за ними — узкие, тоже в форме полумесяца, кулуары. Выше находится небольшая галерея, на которой лишь две леди в старых и выцветших траурных платьях.
В центре зала с потолка, на затянутой паутиной металлической штанге, свешивается покрытая пятнами и потускневшая от старости латунная люстра с множественными стеклянными подвесками. Эта средневековая реликвия является чисто декоративной, поскольку зал освещается газом. Стены высокие, с маленькими окнами, на них — подвешенные к позолоченным связкам из трех индейских стрел, выцветшие, синие, украшенные цветочным орнаментом и белой окантовкой занавески.
Стулья из тростника, камыша, дерева и кожи — со спинками и без спинок, небрежно разбросаны по холлу и коридору, приятно подчеркивая некоторое разнообразие, которое является неотъемлемой частью жизни. Стены выцветшие, усыпанные трещинами и грязные, от которых веет затхлостью и унынием, вполне гармонируют с царящим за ними «полным хаосом и упадком».
Депутаты исповедуют все направления социал-демократии. На свободных пространствах у стола секретаря и каминов, некоторые сидят на стульями, прислоненных спинками к стене, другие — на простых сиденьях без спинок, а третьи медленно покачиваются вперед-назад на креслах-качалках еще эпохи Прерафаэлитов. И глядя на такие сценки в разных частях большого зала, кажется, что на дворе обычный зимний вечер, и ты находишься в типичном кентуккийском баре.
Двое или трое грызут яблоки, трое или четверо — курят сигары, а дюжина других рассматривают свои ноги, которые покоятся на их столах. Размышляя о том, что я видел вчера, я обнаружил, что невольно напеваю строчки одной старой песенки:
«Торговец ромом сел у жаркого огня,
Задравши ноги выше головы и самого себя»[40].
и мгновение спустя я с трудом сдержал себя, чтобы не испустить продолжительный и громовой вопль — «Бу-у-у-тс!», так знакомый театралам. Прости меня за