— В мой…наш Лес можешь войти через любой другой, хоть самый захудалый. Тропу к своей халупе легко откроешь. Ко мне сама не суйся — пропадёшь. Силенок у тебя пока с гулькин нос. Зови своего дружка или белых. Они проведут. На вот, — старуха вложила что-то в ладонь.
— Кота моего помнишь? Это тоже…хм…кот. Мурза. Мелкий дух. Трусоватый, слабый, бестолковый. Сгодится тебе на первое время. Проследить, если нужно, подслушать…
На ладони лежал комок шерсти, перевязанный волосяной нитью. Крошечный, темный, испуганный. Девочка бережно спрятала подарок в карман.
— Спасибо, бабушка. Я вернусь. Обязательно вернусь!
— Куда ты денешься, глупая. Тебе на два мира жить. Хочешь ты того или нет…
Лешек отвернулся и не решался подойти. Простит? Не простит? Хотелось то ли стукнуть посильнее, то ли пожалеть, или то и другое сразу.
— Лешко! Я… мне домой нужно…понимаешь?! Я вернусь, слышишь. А ты бабулю береги, обещаешь?!
Мальчишка обнял подружку и подозрительно засопел. Ядвига крепко прижала к себе маленького негодяя. Не хватало ещё расплакаться!
— Вернешься, я тебя на охоту возьму, — прошептал Лешек.
— А то я охоты не видела! — Ядвига осторожно вытащила сухую веточку из спутанных волос, смахнула снежинки. — Чудо ты лесное!
— Мою — не видела! Если люди нам на пути попадаются, пиши пропало…
— А я — не люди?!
— Неее. Ты моя сестра!
Ядвига шла к мельнице, не оборачиваясь. Снег хрустел под сапогами. На земли лежали лунные тени. Искрились холодные звёзды. Где-то далеко заполошно закричал петух, забрехали проснувшиеся собаки, учуяв позднего гостя. Заскрипела, открываясь, дверь хаты.
— Грызля, Хват! Цыц, вовкулаки! Кого черти носят среди ночи?!
— Дядька Лукаш, — горло перехватило, — это… я!
— Матинко моя ридна! Ядвига, ты?! Живая! Ах, ты ж… да закрой пасть, Хват!
Он подбежал к калитке, трясущимися руками откинул засов, замер, вглядываясь, и — сгреб в охапку несчастную девчонку. Хоть и хозяйская дочь, а с его девками росла. Они тоже, чуть что, ревмя ревут. Мать-то и за косы оттаскать может, а отец пожалеет, сопли утрет. Вот и панночка туда же — дрожит, всхлипывает, — дитё, оно и есть дитё…
— Лукаш! Ты что, старый хрыч, хату студишь? Двери настежь бросил! Совсем сдурел! — выскочивший на шум мельник осекся на полуслове. — Матерь божья! Неужто панночка вернулась?! Так веди ее в дом, дурень!
Тихо ночью в хате. Спали уставшие от дневных забот люди. Скрипело колесо на мельнице. Заглядывала в окна любопытная луна…
Из клубка теней в углу выкатился бесформенный комочек, задрожал и… поднялся на тонкие лапки, махнул длинным хвостиком, открыл желтые глаза, зевнул, обнажая острые клыки. Потянулся, выпуская крошечные лезвия когтей, беззвучно зашипел.
Лунный луч, испугавшись маленькой бестии, дрогнул и погас. Выглянул из-за печи домовой, хмыкнул в бороду, погрозил тварючке пальцем, мол, смотри у меня, не балуй.
Черный котенок насмешливо оскалился, бесшумно запрыгнул на кровать, подкрался к голове спящей, принюхался, щекоча длинными усами лицо, улегся рядом. Девочка улыбнулась во сне. Вот и хорошо, вот и славно. Котенок довольно заурчал, приманивая к хозяйке теплые, спокойные сны.
Часть третья
ДОРОГА ДОМОЙ
Хриплый крик петуха за окном.
Звяканье мерзлой цепи. Грозный собачий рык. Не иначе Грызля с Хватом выбрались из будки и возятся на снегу, разминая затекшие после сна лапы.
Хлопнула дверь коровника, сонно замычала недоенная корова.
Потянуло сытным свежим хлебом — тесто в печь ставили ещё затемно.
Заскрипела, открываясь, дверь, хата наполнилась гулом мужских голосов. Работники учтиво здоровались с хозяйкой, садились за накрытый стол, накладывали в миски горячую кашу. Ели быстро и молча. Споро стучали ложки. Рассиживаться некогда, дел на мельнице всегда хоть отбавляй.
Снова открылась дверь, впуская морозный воздух.
— А кому молочка?! Тепленького!
— Детям поберегла бы, дурра, — бурчит мельничиха. Ее голос не спутаешь.
— Мамо, не бойтеся. Всем хватит.
Мужики радостно загомонили, подвигая хозяйке пустые кружки. Снова тишина — теплая, ароматная.
Загрохотали лавки — работники вставали, благодарили за угощение.
В хате снова тихо. Женщины прибирали грязные миски, шепотом переговаривались, накрывали стол уже для хозяина и его семьи.
Быстрый топот маленьких ножек. Детский смех. Крепкий мальчонка не старше пяти весен осторожно заглянул в комнатку, уставился на важную гостью. Ядвига, с головой закутанная в одеяло, наблюдала за любопытным малышом.
— Спы- ы-ть! — громким шепотом объявил мальчик, обернувшись к мамке и бабушке.
— Петрусь, кыш! А ну йды сюды, неслух!
Дверь тихонько закрылась. Раздался мягкий шлепок — не иначе рушником приголубили непоседу.
Ядвига зевнула, закрыла глаза. Непривычно просыпаться в такую рань. Хоть и старались хозяева шуметь поменьше, не тревожить сон ясной панны.
— Ганна, корми нас. Хлопцы, сидайте. Дел невпроворот. Лукаш, вы как — на телеге? Земля подмерзла, снега воробью по колено.
Это уже мельник с сыном и гостями. Кто там с егерем — Йоська? Вроде ночью мельком видела. В потёмках неясно было. Ее в дом завели, разули- раздели, чуть не на руках в хозяйские перины отнесли и спать уложили.
Почивай, вельмишановна, не держи зла!
Страх хозяйки перед «воровкой и проклятущей злыдней» был ярким, зримым. Он окутывал бабу ледяным жаром, разлетался вокруг темными колючими искрами, напомнив слова старухи — «твой страх очень громкий!» Вот, значит, как это…
Ба-бах!!
На пол упала пустая миска. Заохали бабы. Громко заржали мужики.
«Даже интересно, что ж там происходит? Придется-таки вставать. Ох, как не хочется выбираться из мягкой уютной постели…»
Девочка села на широкой хозяйской кровати, свесила босые ноги, смешно пошевелила пальцами — холодом тянет. За ночь хата выстыла. Ядвига шмыгнула замерзшим носом, резко втянула воздух. Удивлённо принюхалась.
Чем это пахнет?! Запах был нежный, приятный. Цветы?! Да не высушенные лепестки, какие Юська в подушки запихивала, и не вонючие притирания, от которых чихать охота. Свежие, только что сорванные цветы! Откуда в начале зимы?!
Ядвига огляделась по сторонам — крохотное окошко, тяжелая, окованная железом скрыня, расшитые рушники, образа… Образа?! Запах шел оттуда, манил любопытную девчонку.
Забралась на кровать. Осторожно засунув руку между стеной и иконами, она вытащила цветок! Изумленно уставилась на невероятную находку.
Кувшинка. Свежая! Капельки влаги бусинами дрожат на жёлтых лепестках. Тонкий аромат напомнил чудесную радугу над лесным родником, нежный журчащий голос, призрачные глаза в воде. Водяница?!
Откуда у тебя этот цветок, мельник?! Знать не все то байки, что селюки говорят… С нелюдью знаешься, старый упырь. Прав, выходит Лешко. Не выдаст мужик ведьму. То-то он ее как родную встречал. Не испугался поздней гости из ночного зимнего леса.
Дверца снова приоткрылась, и в комнатенку заглянула невысокая круглолицая девушка с кувшином в руках. Испуганно ойкнула, увидев панночку, стоящую на кровати в одной рубахе.
— До-доброго утречка. А вы чего?
— Ничего, — недовольно буркнула Ядвига, спрыгивая на пол. — Ты кто?
— Так это…я — Орыся, мельникова донька. Вот умыться водички принесла.
Девушка поклонилась. За дверью опять громко рассмеялись. Орыся замерла, прислушиваясь к голосам старших.
— Что там?
Селянка зажала рот пухлой ладошкой, потом смущённо заулыбалась.
— Они меня замуж сговаривают. Уже сговорили, вроде…
— За кого?
— За Йосипа.
— Это который дядьки Лукаша племяш?
— Ага! Он самый!
