Мэтт приблизился, встал рядом с Соней и взглянул на картину. Она словно исполняла роль слегка замутненного зеркала. И он увидел в нем две одинокие фигуры. Довольно долго оба они молчали. Мэтт покосился на профиль Сони Макграт. Однажды он видел в газете ее фотографию, в «Нью-Йорк санди таймс», в разделе «Стиль». Соня Макграт была дамой светской. И на том снимке улыбалась просто ослепительно. Мэтт ни разу не видел у нее такой улыбки при личном общении и втайне думал, что существовать она может лишь на пленке.
– А ты неважно выглядишь, – промолвила Соня.
Она не смотрела на него – по крайней мере он этого не заметил, однако кивнул. Соня видела его насквозь и на расстоянии.
Их отношения – если этот термин, «отношения», здесь вообще уместен – начались через несколько лет после выхода Мэтта из тюрьмы. Зазвонил телефон, он поднял трубку. А там молчание. Неизвестный не отключался, но и не произносил ни слова. Мэтт надеялся услышать хотя бы дыхание, но нет. Полная тишина.
И неким непостижимым образом он все же догадался, кто ему звонит.
Когда она позвонила в пятый раз, Мэтт собрался с духом, откашлялся и сказал:
– Простите меня.
В трубке долго молчали, потом Соня проговорила:
– Расскажите, что там на самом деле произошло.
– Я уже рассказывал. В суде.
– А теперь сообщите мне. Все.
Мэтт пытался. Это заняло довольно много времени. А когда закончил, она повесила трубку.
На следующий день Соня позвонила снова.
– Хочу рассказать вам о своем сыне.
И рассказала.
Теперь Мэтт знал о Стивене Макграте больше, чем хотел. Он уже не был мальчишкой, ввязавшимся в глупую драку, тем бревном, подвинутым на рельсы и спровоцировавшим катастрофу, после которой вся жизнь Мэтта Хантера пошла наперекосяк. У Стивена Макграта были две младшие сестры, они обожали брата. Он любил играть на гитаре. И вообще был таким хипповатым пареньком – унаследовал это от матери, со смешком добавила Соня. Умел слушать, так утверждали его друзья. Если у них возникала проблема, шли к Стивену. Без особых стараний он всегда оказывался в центре внимания. Был терпелив, снисходителен. Всегда готов посмеяться шутке. Неприятность с ним случилась лишь раз – полиция застукала его с дружками на заднем дворе школы, ребята распивали спиртное. Но в драки не ввязывался никогда, даже ребенком, и, похоже, страшно боялся любых проявлений физического насилия.
Во время того же телефонного разговора Соня спросила его:
– Известно ли вам, что он не был знаком ни с одним из парней – участников той драки?
– Да.
Она вдруг заплакала.
– Так зачем влез?
– Не знаю.
Личное знакомство состоялось три года назад здесь, в музее. Они пили кофе и почти не беседовали. Через несколько месяцев остались на ленч. Так с тех пор и повелось: они встречались каждый второй четверг, утром, перед картиной Хоппера. И ни один из них не пропустил встречи.
Сначала они никому об этом не сообщали. Муж и дочери Сони просто не поняли бы. Да и каждый из них тоже вряд ли до конца понимал. Мэтт ни за что бы не мог объяснить, почему эти встречи так много для него значат. Большинство людей решили бы, что им движет чувство вины, он делает это для Сони, демонстрируя раскаяние. Но они заблуждались.
В течение двух часов – именно столько длились их свидания – Мэтт ощущал себя странно свободным. Ему было больно, в эти моменты он как бы обретал всю остроту чувств. Он не знал, что извлекает из встреч Соня, но догадывался, что примерно то же самое. Они говорили о той ночи. Каждый рассказывал о своей жизни. Упоминали о робких шагах, об ощущении, что земля в любой миг может уйти из-под ног. Соня так ни разу и не сказала ему: «Я прощаю тебя». Ни разу не говорила, что произошло это не по его вине, что то был просто несчастный случай.
Соня двинулась вперед по коридору. Мэтт смотрел на картину еще секунду или две и последовал за ней. Они спустились в атриум. Взяли по чашечке кофе, уселись за «свой» столик.
– Итак, – начала она, – давай, рассказывай, что происходит.
Она говорила это не из вежливости или желания растопить лед. И это не относилось к расхожему «как поживаете». Мэтт рассказал ей все. Этой женщине, Соне Макграт, он мог сказать то, что никогда не говорил ни одной живой душе. Он никогда не лгал ей, не вилял, не умалчивал ни о чем.
Но вот он закончил, и Соня спросила:
– Ты думаешь, у Оливии роман?
– Ну, доказательства налицо.
– Но…
– Но я давно уже понял, что по доказательству редко можно представить общую картину.
Соня кивнула.
– Ты должен позвонить ей опять.
– Звонил.
– И в отель тоже?
– Да.
– Ее там нет?
– Во всяком случае, не зарегистрирована.
– Но в Бостоне два отеля «Ритц-Карлтон».
– Я в оба звонил.
– Ага. – Она откинулась на спинку стула, подперла ладонью подбородок. – Значит, Оливия солгала тебе.
– Да.
Соня призадумалась. С Оливией она не была знакома, но знала о ней по рассказам Мэтта больше, чем кто-либо. Она нахмурилась.
– Что? – спросил Мэтт.
– Просто пытаюсь найти приемлемое объяснение ее поведению.
– И что?
– Пока не нашла. – Она пожала плечами, отпила глоток кофе. – Лично мне ваши отношения с Оливией всегда казались странноватыми.
– Почему?
– Хотя бы потому, что ты не мог выбросить ее из головы целых десять лет, и это после одной ночи.
– Это была не просто ночь. И мы с ней не спали.
– Видимо, в том все и дело. Если люди спят вместе, это может разрушить очарование. Почему-то люди считают, что занятие любовью – самая интимная в мире вещь. На самом деле они ошибаются.
Мэтт ждал продолжения.
– Вообще-то странное совпадение, – пробормотала Соня.
– Какое совпадение?
– У Кларка тоже роман.
Мэтт не стал уточнять, догадка ли это или она знает наверняка.
– Сочувствую, – промолвил он.
– Это не то, что ты думаешь.
Он промолчал.
– И не имеет отношения к тому, что случилось с нашим сыном.
Мэтт кивнул.
– Во всех наших проблемах мы до сих пор склонны винить Стива. Он превратился в козла отпущения. Или мальчика для битья, если угодно. Но причина, стоящая за изменой Кларка, более глубинная.
– Какая причина?
– Он бабник.
Соня улыбнулась. Мэтт тоже попытался выдавить улыбку.
– Я не говорила о возрасте девушки? Ну, с которой спит Кларк?
– Нет.
– Тридцать два года. Совсем молоденькая. Нашей дочери столько же.
– Мне очень жаль.
– Не переживай. Просто иллюстрация к тому, о чем мы только что говорили. Об интимности и сексе.
– Как это понимать?
– Дело в том, что, как и большинство женщин моего возраста, меня теперь мало интересует секс. Да, в «Космо» и подобных изданиях утверждают обратное, пишут всякую ерунду о том, будто бы пик сексуальной активности мужчин приходится на девятнадцать лет, а у женщин наступает годам к тридцати. Однако мужчины всегда гуляки. Точка. И лично для меня секс уже не имеет ничего общего с интимными отношениями. А Кларку он нужен. Так что теперь она для него все, эта тридцатилетняя дамочка. Секс. Наслаждение. Физическая потребность.
– Вас это нисколько не беспокоит?
– Это не имеет ко мне отношения. Если вдуматься хорошенько, все очень просто. Кларк нуждается в том, к чему я потеряла интерес. Вот и идет на сторону. – Соня заметила выражение лица Мэтта, вздохнула, сложила руки на коленях. – Позволь привести пример. Если бы, допустим, Кларк любил покер, а я не хотела бы играть…
– Перестаньте, Соня, это не одно и то же.
– Почему нет?
– Секс и покер?
– Ладно, давай сосредоточимся на физических удовольствиях. Раз в неделю Кларк ходит в клуб к массажисту Гарри…
– И это тоже иное.
– Как ты не понимаешь? Одинаковое! Секс с девушкой, здесь нет глубинной любви, настоящей близости. Физиология. Как массаж или рукопожатие. Так почему это должно меня оскорблять?
Соня посмотрела на Мэтта.
– Я не смог бы с этим смириться, – сказал он.
На ее губах заиграла улыбка. Соня любила интеллектуальные игры. Ей нравилось бросать вызов. Интересно, подумал Мэтт, вдруг она говорит все это, желая испытать его?
– Что намерен делать? – спросила Соня.
– Оливия прилетает завтра.
– Полагаешь, сумеешь ее дождаться?
– Попробую.
Она не сводила с него глаз.
– Мы ведь не можем избежать этого, верно? Я тут подумала… – Она не закончила фразу.
– Что?
Их глаза встретились.
– Знаю, это ужасно банально, но ощущение было, словно ты находишься в кошмарном сне. Ну, когда мы узнали о Стивене. Потом суд. И мне все время чудилось, я вот-вот проснусь и пойму, что это был сон, чья-то жестокая шутка, и все по-прежнему хорошо.
Мэтт чувствовал то же самое. Тогда казалось, ему снится страшный сон, и он ждал, что проснется и увидит Стивена улыбающимся, живым и невредимым.
