– Проведи его в камеру, – приказал сбиру начальник.
Вельможа даже в опале пользуется привилегиями. Шамс ад-Дин Туграи сидел не в обычной камере, а в большой комнате, окна в ней, правда, были зарешечены. И у дверей стоял надзиратель. Вазир сидел, погрузившись в невеселые размышления, когда открылась дверь, он воззрился на вошедшего. – Мир вам, господин вазир, – поздоровался Али. – Я принес вам молитвенный коврик.
Лицо вазира просветлело.
– Ва алейкум ассалам, это ты, как хорошо, что ты пришел, проходи, садись.
Али снял обувь и сел на соломенную циновку напротив вазира.
– Тебя я меньше всего ожидал увидеть, – сказал Шамс. – Видишь, Али, как все относительно в мире. Настали черные дни. Что сказано в Коране на этот счет?
– В Коране сказано, что душа справится со всем, что мы на нее возлагаем[77]. Но я пришел не только за этим, – он оглянулся на дверь. – Я был у вас дома, – понизив голос, сказал Али, – он разграблен, домочадцы, слуги, жены – все разбежались. Я нашел вашу дочь, она пряталась в библиотеке. Я отвел ее в мечеть и оставил там, на ней мужское платье. Я пришел сказать вам об этом и получить указания, как мне дальше быть.
Помрачнев, вазир слушал Али, затем недоуменно спросил:
– Зачем ты отвел ее в мечеть, а не к моему племяннику Низаму? Или он тоже арестован?
Али не успел ответить, открылась дверь, в комнату вошел слуга, держа в руках коврик. Он расстелил его рядом с Туграи.
– Что это значит? – спросил Шамс.
– К вам судья Изз ад-Дин Казвини, это для него, чтобы он сел.
Слуга удалился. Шамс взял коврик, сложил его и бросил к порогу, туда, где стояла обувь. В этот момент на пороге появился Изз ад-Дин Казвини. Он посмотрел на коврик, валяющийся под ногами, затем, радушно приветствовав Туграи, стал выражать соболезнование по поводу казни его племянника. Шамс взглянул на Али, тот кивнул и опустил голову. Вазир не предложил Изз ад-Дин Казвини сесть, и тот продолжал говорить, стоя у двери. Лицо вазира ничего не выражало, пока Изз ад-Дин Казвини не сказал:
– Ваш племянник был повержен несправедливостью, он был брошен под открытым небом, прямо на улице, без всякого почтения. Я завернул его в саван и похоронил.
Лицо Туграи скривилось, и он заплакал.
Изз ад-Дин Казвини замолчал, с любопытством глядя на некогда всемогущего вазира.
Справившись с собой, Туграи вытер слезы и сказал:
– Мне не было больно из-за того, что ты сообщил о смерти моего племянника. Ибо каждого сына человеческого, даже если его благоденствие продолжительно, когда-нибудь понесут на похоронных носилках[78]. Но то, что в саван завернул его ты – великий позор и вечное бесславие для нашего дома. Уходи.
Изз ад-Дин Казвини, как-то жалко улыбнулся, подобрал коврик и вышел, как подбитая собака.
– Каков негодяй! – В сердцах сказал вазир. – Ведь я когда то позволил ему преподавать в моем медресе. Выходит, его назначили на место Кавама.
– Да.
– А что с ним, надеюсь, он жив?
– Он тоже арестован.
Понурив голову, Шамс некоторое время молчал.
– Как его убили? – наконец спросил он.
– Я не был свидетелем убийства, я не знаю. – ответил Али.
– Почему ты сразу не сказал мне об этом?
– Я собирался это сделать. Примите мои соболезнования. Вы правильно сказали – человек смертен. К тому, что вы сказали, я добавлю, кто не гибнет от меча, гибнет иначе – различны причины, но беда одна… Теперь вам понятно, почему я спрятал вашу дочь в мечети.
– Ты поступил правильно, – сказал вазир, – Аллах свидетель, как только у меня появится возможность, я отплачу тебе сторицей. Но все же мечеть не лучшее место для девушки. Ты знаешь, где находятся серные бани? Это за городом. Недалеко от этих бань у меня есть деревня, называется Серхаб, ее легко найти. Спросишь старосту, его зовут Ризван, назовешь ему мое имя, он даст тебе ключи. Укроешь мою дочь в этом доме. Помни, ты сам вызвался, теперь ты отвечаешь за нее. Вот покажешь ему этот перстень.
– Не беспокойтесь, я буду беречь ее, как свою сестру.
– В доме, в нише под потолком стоит посуда, в одной из пиал лежат деньги. Не очень много, но на продукты хватит. Заботься о ней, пока не прояснится, то, что свалилось на мою голову. А ты не видел ее кормилицу?
– Нет.
– Странно. Неужели она убежала, бросила девочку одну? С женами все ясно, они ее не любили, у них была взаимная неприязнь. Но как эта тетка могла так поступить? Ладно, того, что случилось не изменить. Иди, Али, не задерживайся.
Первый, кого встретил Али, войдя во двор мечети, был служка.
– Ну и братец у тебя, – издалека бросил служка.
У Али упало сердце.
– Что случилось? – спросил он.
– Лодырь он, вот что. В первый раз вижу такого белоручку. Когда я принес ему метелку, он заявил, что она грязная, как будто бы метла бывает чистая. Потом поводил для вида ею по земле, потом заплакал, бросил ее и ушел.
– Как ушел? – всполошился Али. – Куда ушел?
– Да никуда, вон он сидит, бездельник.
Али оглянулся: «брат» сидел в дальнем углу в тени минарета, опустив голову на колени. Али направился к нему. Служка за спиной продолжал кипятиться.
– Метла, видите ли, грязная. Метла грязная, да, но она грязная оттого, что ею чистоту наводят. Я все имаму расскажу. Понаехали тут.
Али, не оглядываясь, поднял руку, желая урезонить его. Он сел рядом с девушкой и сказал:
– Привет, как дела?
Девушка повернула к нему злое, заплаканное лицо, под глазами были грязные разводы, следы от поднятой метлой пыли. Никто бы не признал сейчас в ней девицу.
– Ты еще спрашиваешь, – сквозь зубы произнесла девушка. – Я все отцу расскажу, так и знай. Как ты издевался надо мной. Я никогда в жизни не подметала двор. – Возмущенно добавила она.
– Когда-нибудь надо же начинать, – заметил Али.
– Не дождешься.
– Ладно, извини. Я нашел твоего отца, он в тюрьме, но с ним все в порядке, он жив и здоров.
– Правда? – обрадовалась девушка. – Мы можем пойти к нему?
– Увы, нет, пока не прояснится его судьба.
– Ты видел его?
– Да, и разговаривал.
– А я, почему не могу?
– Это рискованно, ты его дочь. Если тебя схватят, это свяжет ему руки. Одного человека вытащить из тюрьмы легче, чем двоих. Но он знает, что ты со мной.
– А ты не врешь?
– Он сказал, чтобы я спрятал тебя в доме, в деревне возле серных источников.
– Ты знаешь, где это?
– Знаю, я там жила летом с кормилицей. Похоже, ты не врешь.
Видно было, что она успокоилась, во взгляде исчезла вражда.
– Мне надо умыться, – сказала она, – Я, наверное, ужасно выгляжу.
– Умыться не помешало бы, но лучше этого не делать, так ты больше на мальчика похожа. Долго ли добираться до вашей деревни?
– Меньше часа.
– Это верхом?
– Ну конечно, не думаешь же ты, что мы пешком туда добирались.
– Значит, пешком часа три получится, – задумчиво сказал Али. – Ну что же, пойдем, иначе засветло не успеем.
– Значит, я зря подметала, ночевать мне здесь не придется? Даже не знаю, радоваться мне или огорчаться.
– Ну не очень-то ты и подметала, судя по недовольной физиономии служки, – пряча улыбку, сказал Али. Он протянул руку и помог девушке встать. – Я до сих пор не знаю, как тебя зовут.
– Йасмин, – ответила девушка.
«Йасмин», – повторил про себя Али. – Хочешь узнать, как зовут меня?
– Нет.
– Почему нет? – удивился Али.
– Потому что мне все равно.
– Обидно, конечно, но ладно, пошли.
– Эй, вы, куда, бездельники? – крикнул им вслед служка, когда он пошли со двора, – Сейчас имам придет.
Али, не оглядываясь, неопределенно махнул рукой.
Серхаб. Предместье Табриза.
Весь путь проделали молча, время от времени Али пытался заговорить с девушкой, но она либо отделывалась односложным ответом, либо не отвечала вовсе. В деревню пришли в сумерках. Али схватил за плечо пробегавшего мальчишку, и тот привел их к дому старосты. Али заглянул за ограду – во дворе гулям жарил на углях кебабы, густой ароматный дым расползался по углам сада. Али почувствовал, как у него свело желудок от голода.
– Эй, – услышал он окрик, – ты чего здесь высматриваешь?
Али повернул голову, в глубине сада под навесом был устроен эйван[79], на котором, скрестив ноги, сидел человек, перебирая четки.
– У меня к тебе дело, – крикнул Али, – Подойти сюда.
Человек спустил ноги с возвышения и, не торопясь, направился к нему.
– Ну, в чем дело?
– Тебя Ризван зовут?
– Ну, предположим, что дальше?
– Меня послал Шамс Туграи, сказал, чтобы ты дал ключи от его дома.
– А почему я должен тебе верить? – резонно спросил староста.
Али, вспомнив, вытащил перстень и показал ему.
– Теперь вижу, что действительно от него. А это кто с тобой?
– Брат мой, – сказал Али, оглянувшись на Йасмину.
– А вы по какому делу к нам?
– Погостить.
– Понятно, что ж, добро пожаловать.
