окружающего мира. В итоге я ходила по миру в темных очках. Мне пришлось пройти все этапы весьма болезненного пути, целью которого было воспитание любви к себе, и только тогда я по-настоящему поняла, кто я такая.
Как только я открыла себя, в моей жизни произошли события, которые можно объяснить только божественным вмешательством.
В начале 2020 года я получила письмо от своего первого парня – моей первой любви. Мы познакомились в пятнадцать лет и встречались, пока учились в старших классах и на первых курсах университета. Тогда наши отношения закончились, мы разошлись в разные стороны, и я уже не думала, что увижу или услышу его снова.
Письмо начиналось так: «Привет, Наташа. Мы не виделись больше двадцати лет. Надеюсь, у тебя все хорошо». Оправившись от шока, я написала ответ. Спустя неделю он пригласил меня на свидание, и наши отношения возобновились. С тех пор мы неразлучны. В этом человеке я нашла любовь, которую никогда не испытывала ни к кому другому. После всех пережитых страданий наши пути вновь пересеклись. Мы решили не упускать второй шанс, который дал нам Бог, и поклялись любить друг друга до конца своих дней.
Исцеление – это непрерывный процесс, но нужно быть достаточно смелым, чтобы сделать первый шаг. Теперь я могу жить как хочу, без лишних вопросов и компромиссов.
Наташа Уильямс
Как выглядит любовь?
Любя кого-то, вы становитесь сильнее. Когда вас кто-то любит, вы становитесь мужественнее.
Лао-цзы
Сначала, сквозь туман анестезии, я не расслышала нежных слов. Я узнала о том, что муж их произнес, гораздо позже.
Когда после операции я очнулась в палате интенсивной терапии, он сидел в единственном кресле. Вокруг меня суетились медсестры. У меня перехватывало дыхание от центрального катетера, манжеты для измерения давления крови, дренажных трубок и… боли. Я не могла говорить.
Дыхательную трубку вынимать пока не стали. Слабым жестом я сообщила о своем желании написать пару слов. Медсестра оживилась.
– Это хороший знак, – сказала она и принесла мне лист бумаги.
Очень медленно я написала: «Что произошло?»
Мне коротко пересказали события последних нескольких дней. Туман в голове стал понемногу рассеиваться. Но слова «аневризма головного мозга» и «срочная операция» никак не могли относиться ко мне. Мне было всего тридцать девять. Я помню, как собиралась на работу. Еще вчера я точно была здорова – разве не так?
Я посмотрела на мужа.
Но он не стал ничего говорить, а позволил делать это врачам. Раз за разом мне терпеливо объясняли то, что я должна была уже понять. Но, похоже, мой разум стал дырявым как решето, и ответы в нем не задерживались.
А может быть, я просто не могла поверить в то, что случилось. Разумеется, травма мозга всегда сопровождается шоком. Но об этом я узнаю, лишь когда окончательно приду в себя и начну читать специальную литературу. Мой путь к выздоровлению будет именно таким. Но пока до всего этого очень далеко.
К счастью, в моей жизни был один надежный человек, который мог мне помочь: Брайан. Я знала, что он находится в моей палате, даже когда оборудование закрывало мне обзор. В первые мгновения, когда я только пришла в сознание, его присутствие было очень важно. Потому что даже в такой ужасной ситуации мне не было одиноко.
Во время нашего первого разговора медсестра попросила меня задавать вопросы. Я занесла ручку над бумагой. Мое тело знало, что нужно делать, но разум явно отставал от него в попытках сформулировать слова.
Не знаю, как моему травмированному сознанию удалось облечь замешательство в законченные фразы. Но в течение следующего получаса я исписала вопросами всю страницу.
«Что это за штуки?»
Медсестра простыми словами описала мне медицинские аппараты.
«Мне можно подвинуть эту штуку во рту поудобнее?»
Ответ был отрицательным.
«Трубка мешает, – написала я. – Задыхаюсь. Мне нечем дышать».
Я умоляла. Она поняла и похлопала меня по руке. Трубку когда-нибудь извлекут, но не сейчас.
Если бы Брайан не сохранил тот лист бумаги, впоследствии мне было бы трудно поверить в осмысленность собственных вопросов.
Брайан уговаривал меня:
– У тебя все будет хорошо. Ты молодец.
Его добрые слова были музыкой для моих ушей.
Как же мне хотелось прикоснуться к нему, а еще лучше – оказаться в его объятиях. Но вместо этого меня касалось лишь одеяло и еще, изредка – руки медсестры. Брайану нельзя было даже приближаться ко мне. Пока нельзя.
Выздоровление часто бывает таким – в это время мы так близки и так далеки от тех, кого любим…
И все же присутствие Брайана приносило успокоение и в том числе помогало пережить дискомфорт. Звуки вокруг были чужими – механические гудки и хрипы оборудования, которому я не могла дать названия. Из мешков с лекарствами что-то непрерывно капало, по кровати тянулись шланги и трубки. Все для того, чтобы я смогла обмануть смерть.
Я выстояла – и Брайан тоже. Я видела это по его глазам. Он был рядом, когда медсестры что-то делали со мной, и очеловечивал каждый разговор. Он пристально следил за мониторами и запоминал светящиеся на них цифры – эти цифры определяли ход моего выздоровления, которое в любой момент могло пойти не по плану. Я не узнала, насколько опасными были те дни в отделении интенсивной терапии, пока они не остались позади.
Однако даже при всей сосредоточенности Брайана на внешних событиях, его взгляд постоянно возвращался ко мне. И мне становилось легче.
– Она очень везучая, – сказала однажды старшая медсестра и знаком показала Брайану, что теперь он может ко мне прикоснуться.
– И крепкая, – добавил мой муж.
Он подошел и протянул руку, чтобы взять мою – обхватить ее бережно, будто фарфоровую.
– Я оставлю вас на минутку, – проговорила медсестра.
Я смотрела на мужа и очень хотела плакать, но слезы не приходили. Может быть, так работало мое желание выжить. Или растерянность. А может быть, это была обыкновенная слабость. Для эмоций просто не осталось места. Поэтому я сосредоточилась на Брайане.
– Самое трудное уже позади, – сказал он.
Неужели? Как он мог знать это – как вообще кто-то мог это знать? Я подозревала, что мне еще предстоит много трудностей – даже после того, как меня выпишут и отправят восстанавливаться домой.
– Я буду здесь, с тобой. Я никуда не уйду, – пообещал Брайан.
Он был воплощением самого утешения. В одиночку никто не выздоравливает, особенно после такого. Он был рядом, и для меня это было очень важно.
Постепенно
