Можно сказать, что все или во всяком случае почти все непосредственно воспринимаемые явления и процессы жизни, благодаря непрерывному опосредованию восприятия логикой, опытом и знаниями раскрывают нам несравненно большие значения, нежели те внешние качества или свойства действительности, которые мы в данный момент физически воспринимаем.
«Вопрос единственности, общности чувственных и интеллектуальных процессов в структуре сознания имеет свою историю развития. Гельмгольц видел основу этой общности в бессознательных умозаключениях, посредством которых из непосредственных ощущений, многозначных узоров, рисуемых на сетчатке глаза световыми лучами, возникают образы предметов. Аналогично Грегори описывает различного рода системы „интеллектуальных" механизмов, включенных в работу глаза и обеспечивающих „разумность" и адекватность зрительного восприятия. На факты такого рода ссылается А. Леонтьев, обсуждая вопрос о психологической многомерности развитого сознания индивида [...] В то же время А. Леонтьев отмечает в качестве „решающего шага" утверждение в психологии идеи о разных уровнях психического отражения. Он видит в явлениях сознания их чувственную грань и отражение мира, опосредованное значениями, глубоко анализируя как взаимосвязь, так и специфику уровней сознания. В то время как чувственные образы сохраняют свою изначальную предметную отнесенность, несмотря на любое усложнение связен их с другими процессами и реализующими их формами деятельности, значения преломляют мир в сознании человека. Выступая перед субъектом не только в качестве объектов его сознания, но и в качестве способов и механизмов осознания, то есть функционируя в процессах отражения субъектом объективной действительности, значения именно в этом качестве вступают во внутренние отношения, связывающие их с другими „образующими" сознания, в частности с восприятием, которое приобретает новые системные качества» 10.
Однако здесь возникает вопрос, чрезвычайно существенный лля правильного понимания всего последующего. Обретает ли непосредственное восприятие это дополнительное «осмысленное» содержание в результате чисто условного наделения его некими привходящими умозрительными знаниями, никак недетерминируемыми непосредственно воспринимаемыми особенностями реального объекта восприятия; или же опосредованность знаниями развивает нашу непосредственность, помогает непосредственному восприятию в самих реальных явлениях ярче, полнее, глубже ощутить их внутренний, существенный для нас собственный смысл, на который нацеливает все то прошлое и настоящее, что опосредует непосредственное восприятие? От ответа на этот вопрос зависит очень многое.
Если согласиться с тем, что очевидное и ежечасное всестороннее обогащение непосредственного восприятия происходит лишь за счет привнесения извне знаний, подтверждение которым абсолютно невозможно получить непосредственно в объекте восприятия, то это означает, что исходным и доминантным моментом здесь оказывается в конечном счете априорность сознания. Ибо возрастание субъективного момента восприятия становится бесконечным, тогда как объективная его обусловленность остается весьма ограниченной. Ее ограничивают раз навсегда данные гносеологические возможности непосредственного восприятия, понимаемого лишь как пассивная фиксация внешних, поверхностных сторон действительности, ее самого наружного слоя, как бы отсеченного от глубинных сущностей.
Если же согласиться с тем, что по мере опосредования непосредственного восприятия последнее становится в какой-то мере способным во внешних формах и свойствах явлений ощутить глубинные, объективно проявляющиеся в них закономерности действительности, то, следовательно, придется признать и особую, чисто человеческую, значительно превосходящую просто возможности физиологической субъективности, гносеологическую потенцию нашего непосредственного восприятия.
Это не означает, разумеется, будто непосредственное восприятие способно в любом явлении раскрыть и осознать любой глубины породившую это явление сущность. Если бы было так, отпала бы всякая необходимость в теоретическом мышлении. Однако это означает принципиальную возможность непосредственно воспринимать все более глубокую существенность явлении, возможность, не отвлекаясь от конкретного, единичного явления, ощутить в нем глубинное содержание реальности, через внешние качества действительности воздействующее на сознание субъекта восприятия.
Такая возможность заложена не только в уникальных особенностях человеческого сознания, речь о чем пойдет ниже, но и в объективном характере существования самих явлений. Любое явление существенно, то есть в нем совершенно объективно проявляется в какой-то конкретной форме внутренняя, породившая его сущность. Благодаря этому даже в самых непосредственных чувственных восприятиях, отражающих явления, не могут не быть заложенными и элементы общего и особенного, хотя они и слиты здесь с единичным, не отвлечены от него, еще не осознаны теоретически как всеобщие и особенные сущности.
Слитность общего и единичного, то обстоятельство, что общее проявляется и существует только в единичном, а единичное есть конкретное проявление общего, с одной стороны, не позволяет нам непосредственно осознать в чистом, освобожденном от случайностей виде глубинную сущность явления, а с другой — делает возможным более или менее отчетливое непосредственное ощущение существенности явления — присутствия в нем породившей его глубинной сущности. Известно, что в зависимости от рода занятны и соответственно развитых интересов и знаний тот или иной специалист бывает способен с первого взгляда реагировать на занимающие его явления и их изменение, непосредственно фиксируя в них подчас весьма сложные глубинные связи и процессы. Опытный врач во внешних симптомах видит не только диагноз, но и вероятный прогноз течения болезни. Крестьянин по самому ему не всегда ясным «приметам» безошибочно угадывает погоду, устанавливает сроки начала тех или иных работ. Летчик в доли секунды по показаниям десятков приборов, а то и просто особым «шестым» чувством ощущает состояние своей машины. Шахматист еще до начала анализа ситуации «чувствует» ее скрытые шансы.
Подобная, как говорят психологи, «свернутость» профессионального мышления была бы невозможной, если бы мгновенная реакция даже профессионально подготовленного и тренированного сознания не детерминировалась реальными, видимыми данными, в которых проявляются некие глубинные объективные процессы и закономерности. Ведь и перемещение стрелки компаса на приборной доске — вполне объективное проявление перемены курса воздушного лайнера, как и в еле заметном изменении пульса столь же объективно фиксируется перемена в состоянии организма.
Но не только в узко профессиональном смысле человек оказывается способным непосредственно постигать в явлении присутствие и воздействие более или менее общих, глубоких закономерностей природы и общества. Всесторонний жизненный опыт человечества в целом и каждого конкретного индивида, опосредующий непосредственность последнего, обеспечивает нам столько раз становившуюся предметом недоумений и философских споров всю сумму «необъяснимых» прозрений, предчувствий, казалось бы, алогичных, интуитивных обобщений и выводов. Нельзя забывать, что каждый человек, помимо специальной, профессиональной подготовки, волей-неволей проходит «подготовку» всей своей жизни, жизни своих предков, своего народа, нации, класса, всего человечества. Этот колоссальный, поистине неизмеримый опыт человеческого, общественного, трудового бытия, опыт активного, творческого взаимодействия со всем окружающим миром предопределил не только человеческую способность к абстракции, но и особую силу именно человеческой непосредственности.
Тем, что в реальной жизни всякая закономерность всегда проявляется в форме единичного явления, и, напротив, в явлении может обнаружиться для непосредственного восприятия весьма глубокая сущность, обусловлено, в частности, своеобразие художественного отражения действительности. Факт создания и восприятия художественного образа с гносеологической точки зрения был бы невероятен, если бы человек не обладал способностью уже в чувственно-конкретных явлениях непосредственно выражать и воспринимать более или менее глубокие сущности.
Особенно это наглядно в изобразительном искусстве. В распоряжении живописца, например, нет никаких путей так или иначе логически объяснить, растолковать, обосновать все то, что он хочет донести до зрителя. В его руках имеется лишь возможность изобразить нечто, воплотить свой замысел только в одном чувственно воспринимаемом конкретном моменте действительности, только в одном единичном ее явлении, запечатленном на холсте. И в этом одном-единственном явлении большой художник может рассказать о мире и о себе самом столь многое, что его творение переживает века, питая поколения людей высокими идеями и светлыми чувствами.
