Я не могу знать этого наверняка, но, кажется, именно тогда мамин крепкий внутренний стержень дал трещину, после которой она уже так и не смогла оправиться, и с каждым днем ломалась все больше и больше.
Я стряхиваю попытку подсознания снова сунуть мне под нос огромную кучу дерьма на лопате, напоминаю себе, что как раз сейчас мне нужно быть максимально сконцентрированной на настоящем. Только так я смогу отомстить за всю причиненную боль.
Угорич влез в долги. Я по памяти прокручиваю обрывки их с Сергеем разговора, чтобы исключить разночтения. Он просил Наратова замолвить за него словечко, и еще аналогичные ситуации случались и раньше, и в одну их них Сергею крепко досталось от тестя за попытку выручить недалекого друга.
Если подытожить, то даже из короткого разговора я узнала достаточно много полезной информации. Во-первых, что за плечами Угорича весьма «пикантное» финансовое прошлое. Настолько «пикантное», что даже известный своими постоянными махинациями Новак не захотел впрягаться и пачкать руки. Во-вторых — Угорич явно отчаялся, потому что я раньше никогда не видела его таким взбудораженным и истерящим. До сегодняшнего дня я вообще считала его человеком-змеей, у которого напрочь отсутствует способность к эмпатии на уровне лимбической системы. Спектр эмоций, которые он сегодня выдал, были едва ли не первыми, что я вообще у него видела.
И в-третьих. То, от чего у меня приятно теплеют руки.
Угорич в безвыходном положении. Ему срочно нужны деньги и он сделает все, что угодно, чтобы их раздобыть.
Я быстро нахожу в своей «волшебной папочке» те фотографии со Оксаной и ее любовником, прокручиваю в голове наспех придуманные варианты, как могу воспользоваться этим сокровищем.
То, что ближайшие выходные мы проведем все вместе, с каждой минутой кажется все более и более прекрасной идеей.
Глава девятая: Данте
Глава девятая: Данте
Прошлое
— Меня утомила эта вечная зима, — хнычет лежащая у меня под подмышкой девица, чье имя, я по старой доброй традиции, не помню.
Потому что теперь из принципа их не запоминаю. Вычеркиваю из памяти как мусор, которым не стоит забивать драгоценное серое вещество. Какая разница, как зовут кусок мяса на тарелке, если основное — и единственное — его предназначение — определенным образом меня насытить? И этому мясу, по большому счету, все равно на такие нюансы до тех пор, пока я оплачиваю его хотелки.
— Заай, ну зай! — Она дует симпатичные губки с самым минимум космологической коррекции и пихает меня локтем в бок. — Давай слетаем куда-то к солнышку. На пару дней. Ну заааай…
— Сейчас много работы, малыш. Я же говорил, что невыездной на ближайшие пару недель.
— Ты говорил это месяц назад, — продолжает капризничать она.
— Малыш, месяц назад я трахал другую бабу — абсолютно точно в этом уверен. Могу и фотки показать, и домашнее видео.
Она сначала пытается хихикать, потому что ее крохотный, как у рыбки, мозг, пока еще не развился до стадии многозадачности и сложных вычислительных процессов. Но секунд двадцать спустя она, видимо, начинает что-то подозревать. Морщит нос, посылает меня на хуй и порывается выбраться из-под одеяла. Я задерживаю ее за руку, тяну на себя, подавляя слабые и сто процентов наигранные потуги сопротивляться. Ей, как и всем моим предыдущим телкам, абсолютно все равно, кто был до нее и кто займет ее место, и трахаемся мы не потому, что без ума друг от друга. Просто на данном отрезке времени ее мечта о красивой гламурной жизни встретилась с моими «жирными» финансовыми возможностями. Ничего личного и, избави бог, глубокого. Все болтается на поверхности, как бензиновая радуга в луже — такое же бессмысленное и непродолжительное, но довольно симпатичное, если смотреть под правильным углом.
— Обязательно говорить это через пять минут после того, как я тебе ососала? — возмущается моя «присоска», хотя уже сама льнет к боку, потираясь носом об мою шею.
— Просто немного ясности, чтобы не чувствовать себя пиздаболом. — Я запускаю пальцы в ее белокурые длинные волосы, наслаждаясь их приятной мягкостью. Буквально как шелк. — Слушай, ты же можешь слетать куда-нибудь и без меня? С подружкой. На недельку. Под пальмы.
Отметка ее хорошего настроения ползет вверх буквально на глазах. Малышка заползает на меня сверху, изображая страстную наездницу, ничуть не стесняющуюся своей наготы. Но я все равно не даю ей выдернуть край одеяла, все еще разделяющий наши тела. У меня важное свидание, и если я снова проебу свою запись, Поляков точно от меня откажется.
— Зааай, но это же… дорого.
— Я все оплачу.
Волшебные слова. Жизнь стала намного проще с тех пор, как я стал сознательно выбирать женщин, все проблемы с которыми решаются этим заклинанием.
— И я сама могу выбрать отель? — Она снова страстно на мне ёрзает.
— Да.
— И взять… двух подружек?
— Ага.
— И присылать тебя много много… много обнаженных фото с пляжа?
«Да мне на хер не уперлись твои потуги изображать девушку с разворота Плейбоя», — мысленно лыблюсь я, но вслух говорю:
— Естественно.
К Павлову я все-таки опаздываю, хоть и на символических пять минут. Симпатичная секретарша из его приемной предлагает мне кофе и печенье, на что я, со смехом, интересуюсь, сколько кофейный бренд платит ей за скрытую рекламу в «чистилище» перед кабинетом у кардиолога.
— Дмитрий, — слышу басистый мужской голос из полуоткрытой двери, — если вы немедленно не оставите в покое Юлию Сергеевну, это будет наша последняя встреча.
— Все, уже растворяюсь в тумане!
Миролюбиво задираю руки и подмигиваю румяной сочной малышке, которую не стал бы трахать просто по причине того, что она наверняка провалила бы кастинг на пороговое количество извилин в голове. Чтобы быть подружкой Шутова, Юлия Сергеевна, увы, слишком умна, а в ареал моей охоты сейчас попадают исключительно однодневки бабочки-капустницы.
— Ну, кукушка-кукушка, сколько мне жить осталось? — Усаживаюсь в удобное кресло, закидываю ногу на ногу.
— Больше, чем если бы вы, Дмитрий Викторович, прожили бы, если бы сказали еще хоть слово моей дочери.
— А это сокровище — ваша дочь? Простите, но она явно в маму.
— Ваши анализы. — Поляков выкладывает на стол папку, к которой прикреплены разные шуршащие бумажки, пленки, снимки и куча эпикризов. — Я же запретил вам курить.
— Клянусь, что изо всех сил сопротивляюсь этой коварной привычке, но пока что она ведет со счетом «over дохуя» не в мою пользу.
— Вы всегда корчите клоуна, когда играете со смертью?
— А вы всегда такой пафосно трагичный?
— Нет, только когда натыкаюсь на клоунов.
Я засовываю язык в задницу, потому что во взгляде этого здорового почти двухметрового мужика есть что-то… отеческое. Так на меня смотрели только раз в жизни — отец Лори, в тот день, когда сидел надо мной в занюханом медпункте и, без прикрас, учил правде жизни.
— Очень хорошо, что вы, Дмитрий Викторович, справились с собой и готовы к серьезному разговору. На две с половиной минуты быстрее чем в прошлый раз.
— Эволюционирую, — уже без капли сарказма, говорю я.
— Если вы не откажетесь от сигарет, то на следующий сеанс можете не записываться.
— Типа, не доживу?
Он снова слишком категорично смотрит прямо мне в глаза.
Черт.
— Все, завяжу. Клянусь святым пупком.
— Боюсь, что это все равно не решит все наши проблемы, но хотя бы что-то.
Он встает из-за стола, развешивает на подсвеченных панелях все свои снимки и тычет пальцем в пару темных пятнышек, переходя от первых снимкам, сделанным несколько лет назад, к последнему, трехдневной давности. Пятна стали значительно больше, но я выбираю валять дурака.
— А можно мне копию четвертого? А то моя девушка не верит, что у меня есть сердце.
— Продолжайте в том же духе, и от него скоро ничего не останется. Хотя, боюсь, вы умрете гораздо раньше.
