Екатерина II участливо отказывала.
Старый полководец тешился воспоминаниями. В одном из них не жалила картечь и не рвали дымное небо ядра – там был Петербург, турецкий посол и сам покоритель Очакова. 1764 год.
– Слыхали ли вы о Минихе? – спросил через переводчика Миних.
– Слыхал, – был ответ посла.
– Хотите ли его видеть?
– Не хочу, – поспешно возразил турок. А потом с робостью обратился к переводчику: – Что этот человек ко мне привязался? Зачем мучит меня вопросами? Скажи, чтобы он ушёл… уж не сам ли это Миних?
В июне 1766 года Миних, как избранный Екатериной судья, раздавал венки победителям игр захватывающего карусели21, вместившем четыре кадрили: славянскую, римскую, индейскую и турецкую.
Произнеся перед разноцветными ложами речь, в которой «к слову» назвал себя старшим фельдмаршалом в Европе, он спустился с возвышения амфитеатра, специально возведённого по случаю праздника, и двинулся к набережной. За спиной остались палаточные городки, отгремели выстрелы адмиралтейских пушек, а мысли фельдмаршала порхали от прошлого к будущему: он то вспоминал карусель – дам на колесницах и рубящих манекены мужчин, то крепко задумывался над предстоящей закладкой тройного шлюза в Ладожском канале.
Набережная Екатерининского канала тактично встретила его влажной плёнкой на чугунной балюстраде и зовущими к воде спусками. Возле одного из таких он остановился, повернулся спиной к реке, уткнул в камень громадную трость и закрыл глаза.
И скоро почувствовал присутствие.
– Не желаешь немного сменить обстановку? – спросила тень. – Хоть раз взглянуть на дворцовую кутерьму со стороны?
Фельдмаршал устало пожал плечами.
– Я насмотрелся на империю со стороны. Во время ссылки, в Пелыме.
– Но даже там ты оставался игроком, влиял на события. Я же говорю, про абсолютное отстранение.
– Я…
– Ты хотел увидеть будущее. Немедля!
Они переместились.
Миних почувствовал переход – из старческих лёгких выкачали и закачали воздух. Морозный воздух ещё не пробудившейся весны.
А потом он увидел.
Падал снег.
Перед ним по-прежнему простиралась гранитная набережная Екатерининского канала, но уже другая, заснеженная, застуженная, изменившаяся в архитектурных деталях.
– Где мы?.. В каком году?
– Хороший вопрос – правильный, – одобрил демон. – Сейчас первое марта 1881 года.
– Что мы здесь делаем?
Тень совершила нечто похожее на пожатие плечами. Миних перевёл взгляд немного в сторону: смотря на демона боковым зрением, граф видел объёмную фигуру из чёрного дыма. Словно поглядывал через систему зеркал. Но вот глаза… Жёлтые змеиные глаза – были реальны всегда.
– Беседуем. Смотрим на плоды всего и всея. Прошлое, отражённое в настоящем этого дня. Настоящее, плюющее в колодец будущего. – Тёмный ангел фельдмаршала на секунду замолчал, а потом прочёл:
И грянул взрыв с гранитного канала,Россию облаком укрыв.А ведь судьба нам предвещала,Что вскроет роковой нарыв.
И выпал стрит кровавых карт —Так начинался для России этот март.
Я в будущем, отстранённо подумал Миних. Слушаю стихи из уст демона, стоя у парапета канала, названного в честь Екатерины II. Мёртвой в этом времени. Как и я.
– Смотри, – сказал демон.
Справа, с Инженерной улицы на набережную свернула карета, сопровождаемая конвоем. Императорская карета, понял Миних. Навстречу ей, волоча по предсмертно-серому снегу корзину, шёл мальчик в шубном кафтане. В том же направлении по тротуару ступал высокий офицер, а на другой стороне набережной напротив Миниха стоял мужчина. Молодой человек сжимал в руках свёрток, он смотрел на реку Кривушу сквозь фельдмаршала, напряжённо и нервно, словно его интересовало совсем другое…
Приближающийся экипаж.
Неожиданно Миних понял что произойдёт, и в то же мгновение молодой человек швырнул свёрток под поравнявшуюся с ним карету.
И грянул врыв.
Миних инстинктивно укрылся рукой – бомба взорвалась под блиндажом кареты всего в нескольких метрах от чугунной решётки, у которой стоял граф.
Места в первом ряду.
Осколки не причинили фельдмаршалу никого вреда. Его здесь не было, не могло быть. Он не чувствовал жара и гари, зато видел как занесло карету, видел агонию рысаков на кровавом снегу, слышал стоны раненых черкесов и крики кучера, взывающего к царю:
– Государь, не выходите! Доедем! И так доедем! Во дворец!
Император вышел из повреждённого экипажа. Александр II. По каким-то причинам Миних знал имя императора, которому ему не доведётся служить, знал, как и имя кучера – Фрол Сергеев, как и многое другое. Будущее вливало в него ложку за ложкой подсказки, точно крестьянскую тюрю из кваса и хлеба.
Блиндированная карета дымила. Ехавшие за ней сани сбавили ход.
Казак из конвоя неподвижно лежал на спине, посечённое осколками лицо уставилось в небо огромным красным глазом. Лежали убитые лошади, молотили в снег копыта раненых. Мальчика отшвырнуло к реке. Миних поискал взглядом его корзину, но не нашёл.
Бросившего бомбу схватили, заломили за спину руки, ударили по лицу. Александр Николаевич, пошатываясь, подошёл к метальщику. Император был оглушён взрывом. С минуту он смотрел в лицо несостоявшегося цареубийцы. Тот не отводил взгляд.
– Ты бросил бомбу? – хрипло спросил царь.
– Да, я, – ответил метальщик.
– Кто такой?
– Мещанин Глазов, – был ответ.
Враньё, понял наблюдающий Миних, его фамилия Русаков.
– Хорош, – после паузы произнёс Александр II, а затем резко повернулся в сторону реки (Миниху показалось, что царь заметил его – на секунду, но заметил) и добавил тихо: – Un joli Monsieur22.
Было видно, что император немного не в себе.
– Скачите во дворец, государь! Во дворец! – кричал кучер.
Александр II не послушал. Он наклонился над убитым черкесом, шагнул в сторону раненого мальчика, корчившегося на снегу, потом двинулся к саням. Навстречу бежал задыхающийся полковник Дворжицкий:
– Ваше величество, не ранены?
Царь остановился и указал на мальчика.
– Я нет… Слава Богу… Но вот он…
– Что? Слава Богу? – усмехнулся скрученный Русаков.
И тут Миних увидел, как от решётки канала отделилась фигура (как я не видел его раньше?) и бросила между собой и Александром Николаевичем свёрток.
Рванувшая бомба свалила обоих с ног – императора и второго метальщика. Газовый фонарь плюнул осколками. Массивная колонна из снега и дыма дрогнула и распалась на части. Пороховое облако поволокло в сторону Зимнего дворца.
Набережную покрывали тела убитых и раненых. Те, кто мог ползти – ползи, по саже и крови, кускам изорванной одежды, эполет, сабель и человеческих конечностей. Император и его убийца сидели друг напротив друга. Александр II – у изломанной взрывом кареты, метальщик (Гриневицкий, узнал Миних) – у парапета набережной. Царь упирался руками в землю и пытался что-то сказать. Дымящаяся шинель свисала лохмотьями, император был полугол. Лицо – засечки рваных ран, правая ступня оторвана, ноги раздроблены.
– Помогите… Жив ли наследник? – невидящие глаза Александра Николаевича шарили по каналу.
Какое-то время император умирал в одиночестве. Потом появились кадеты, жандармский ротмистр и какой-то человек со свёртком (Миних получил ответ: третий метальщик Емельянов). Бомбу Емельянов не бросил – царь был обречён.
Императора подняли и положили в сани.
– Снесите во дворец… Там умереть… – прошептал Александр II.
Сани покатили по кровавому снегу, ротмистр поддерживал голову государя.
Какое-то время Миних смотрел им вслед, а потом набережная Екатерининского канала опустела.
Остался лишь снег и ветер, злобы которого граф не чувствовал.
– Так оборвалась череда его везений, – сказал демон, и фельдмаршал дёрнулся. Он совсем забыл о тени.
– Череда? – ошарашено спросил фельдмаршал. Старое сердце колко стучалось в рёбра.
– Апрель 1866 года, стреляли по пути к карете. Стрелявшего толкнул крестьянин – пуля пролетела над головой императора. Май 1867 года, выстрел в Париже, пуля убила лошадь. Апрель 1879 года, пять револьверных выстрелов в Петербурге, все мимо. Ноябрь 1879 года, взрыв поезда под Москвой. В Харькове сломался паровоз свитского поезда, и царский поезд поехал первым. Мину взорвали под четвёртым вагоном второго. Февраль 1880 года, взрыв на первом этаже Зимнего дворца. Александр I обедал на третьем этаже. Март 1881 года…
Демон развёл призрачными руками.
– Это подстроил ты? – тихо спросил старик.
– Я? – Миних услышал жуткий смех, который отвратительно отозвался в его зубах – будто по ним провели точильным камнем. – О, нет. Это сделали вы – люди. Всегда – только люди.
