восстановить.
Иными словами, стать самому себе и врачом, и психологом.
Но это требует и колоссальных знаний, и трудолюбия. В общем, ничего нового. Всё — как всегда.
6. «МОИ» МАНЬЯКИ
Первый раз в очень необычную ситуацию я попала в Камышине в 1971 году, когда мне было 19 лет. Я возвращалась в первом часу ночи со второй смены на силикатном заводе (где я работала лаборантом). Был май месяц. Бархатная южная ночь! В городе ни души. И мне захотелось из центра пойти домой пешком (сначала по центральной улице старого города, потом подняться по своей Волгоградской улице), это заняло бы минут 30 неспешным шагом. Я вышла из автобуса и пошла по правой стороне улицы вдоль домов частного сектора (по левой располагались двухэтажные купеческие кирпичные дома). И вот иду я вдоль прекрасных деревьев (дома за ними почти не видны) и вдруг слышу настойчивый шепот за деревом: «Девушка! Девушка! Идите сюда! У меня бутылка коньяка и — 24 см!». Я сначала не поняла, в чем дело, пока не увидела ЕГО — выходящего из-за дерева — абсолютно голого! Он не успел ко мне приблизиться — через мгновение я была уже очень далеко (никогда в жизни так быстро не бегала!). Я бежала, не останавливаясь, до самого дома — мне казалось, что он все время за мной гонится (я ни разу не оглянулась) и уже дома почти упала в полном изнеможении. Ночью не могла уснуть. На следующий день более — менее пришла в себя, а через несколько дней даже осмелела и спросила у своей замужней приятельницы на заводе: «24 см — это много или мало?». Она опешила (пришлось рассказать): «Ну, это зависит от того, в каком он состоянии» — уже через три месяца, выйдя замуж, я поняла, чего я избежала. Но однажды, много лет спустя, я услышала возглас одной девицы: «Вот бы он мне встретился!!!».
Второй случай произошел в ту же весну (тоже в Камышине). Я снова возвращалась со второй смены в половине первого ночи, но уже благоразумно доехала до конечной автобусной остановки и уже спускалась по своей улице (до дома 3 минуты), но для полной безопасности шла по абсолютно пустой дороге (а не по тротуару). И вдруг впереди увидела целую группу фэзэушников (мы еще со школы их всегда очень боялись и старались обходить стороной). Но они шли прямо на меня и то, что один из них впереди идет с открытым ножом, я по причине своего плохого зрения, увидела только тогда, когда напрямую уже с ними столкнулась. Их было человек десять. Все молчали и смотрели на меня. Меня охватило удивительное спокойствие, я молча коснулась лезвия ножа и только тихо произнесла: «Пропустите, пожалуйста». Кто-то из них тоже тихо произнес: «Какая смелая!». Они раздвинулись и дали коридор пройти. Я, не оглядываясь, сказав спасибо, пошла дальше. Никто не стал меня преследовать.
Это то ли восхищенное, то ли зловещее молчание вернуло меня к событиям пятилетней давности, в лето 1966 года (с которого, наверное, и надо было начать это эссе). Мы закончили 7-й класс и жаждали похода, который нам обещал директор школы. Директор давно забыл про свое обещание, но мы пришли к школе с рюкзаками и требовали похода. В это время к школе приближалась пожилая географичка, которую на уроках никто никогда не слушался и дым стоял коромыслом (стыдно об этом вспоминать!). Её и «схватил» директор, подогнал грузовую машину, мы все в нее запрыгнули, заехали домой к учительнице, чтобы она могла взять с собой необходимые вещи — и мы поехали в Гусевку в 30 км от нашего города (где мы были в пионерском лагере с сестрой год назад и которую я обожала). Приехали. Расположились в кустах на берегу прекрасной речки Иловли (прямо напротив села — нам казалось это безопасно). Все было хорошо до наступления вечера, когда мы, поужинав, сидели вокруг костра — и вдруг на фоне заката мы увидели, как по мосту идет вереница местных парней (человек 15!). Наша пожилая учительница впала в панику, она немедленно заставила нас всех подняться, взять с собой одеяла и бежать на проселочную дорогу. Когда мы очутились на дороге, надвигающаяся на нас шеренга подошла к нам вплотную и, молча проследовав мимо нас, расположилась вокруг нашего костра. Никогда не забуду этих минут! Стоим на дороге, рядом какое-то мелкое озерцо, в котором отражается прекрасный месяц на фоне синего неба, а Марья Ивановна повторяет: «Нас всех сейчас изнасилуют, убьют, а меня посадят в тюрьму». Она рыдала. Потом приняла решение бежать за помощью к местному главному агроному. Я бежала впереди всех, оглядывалась и подгоняла: «Быстрей! Быстрей!» (тоже стыдно об этом вспоминать!). Все закончилось хорошо. Мы все переночевали в новом строящемся доме (все спали на полу на своих одеялах, но были рады тому несравнимому по степени наслаждения чувству безопасности, которое мы испытали той ночью). Утром нам принесли наши вещи и отправили на рейсовом автобусе домой. Потом нам рассказали, что тех парней милиция выловила, но они твердили, что никакого вреда нам не причинили, что испугались мы сами и убежали тоже по собственному желанию, а они приходили просто в гости (формальная сущая правда, которая на самом деле является хорошо замаскированной ложью, где притаилась скрытая угроза). Из этого похода я сделала важный вывод — путешествуя, никогда не останавливаться около населенных пунктов (годы спустя я достаточно много читала о растерзанных жизнях вот такими милыми «общительными» местными парнями (как недавний случай с семьей алтайского журналиста, которую расстрелял из ружья и полностью растерзал местный подросток, тайком наблюдавший за ними в кустах на берегу реки в течение 45 минут и позавидовавший не только их обеспеченности, но той любви, с которой они друг к другу относились).
На следующий год мы все-таки побывали в прекрасном походе, который организовал математик, наш новый классный руководитель Григорий Семёнович Запорожцев (мы были на той же Иловле, но расположились далеко от населенных пунктов). Иловля в этом месте немного уже, чем в Гусевке, зато она поросла настоящим непроницаемым лесом. Этим и воспользовался один из моих одноклассников и стал систематически меня притапливать, подкрадываясь сзади. Где-то на пятый раз я попыталась дать ему отпор, но он реально разозлился и продержал меня под водой достаточно долго, чтобы я уже распрощалась с жизнью. Когда он, наконец, меня отпустил, я в ужасе бросилась к нашему классному. Григорий Семенович, фронтовик, все понял мгновенно. И
