И на последний вопрос сейчас было так же трудно ответить, как и тогда, когда я подъезжал к Моссу. Ответ на него знал, по-видимому, только сам нунций дей Конти, но у меня не было никакого желания задавать ему этот вопрос. Больше всего мне хотелось забыть о том, что мне было поручено, и уехать куда-нибудь подальше от папского посла и всех неприятностей, шедших за ним по пятам.
Хотя я хорошо знал окрестность, в игре лунного света мне начала мерещиться всякая чертовщина. Сердце никак не желало успокаиваться, и постепенно я сообразил, что все дело в том, что моя шея панически боится петли.
Во время осмотра трупа я пришел к твердому выводу, что нунций дей Конти виновен в смерти Юстесена. Кто другой мог случайно оказаться в доме бедного крестьянина, плеснуть ему яду в бокал и оставить умирать именно в ту ночь, когда его посетил папский посол, к тому же замеченный с подозрительным пузырьком в руке? Иными словами, человек, за жизнь которого я отвечал головой, был виновен в отравлении Юстесена. Когда это откроется – мне было страшно додумать эту мысль до конца, – народ возмутится, если этого человека не закуют в кандалы. Что, безусловно, коснется и меня, отвечающего за него. И если народ не получит одного, он захочет расправиться с другим. А если виновника и задержат, король будет вынужден отпустить его обратно к Папе – естественно, как персону нон грата, – но кто знает, как это скажется на шее Петтера Хорттена? Едва ли король будет в восторге от такого подданного.
Когда все это дошло до меня, я поспешил убедить городского судью Мунка в том, что Халвор Юстесен умер от внезапного недомогания или болезни и что я, секретарь профессора Буберга, как это ни прискорбно, неправильно использовал логику и метод дедукции. Моей уверенности в себе было нелегко проглотить такую пилюлю, но для моего здоровья в будущем это было необходимо. Так я рассудил во Фредрикстаде.
Однако и теперь, когда у меня было время спокойно все обдумать, не делая поспешных выводов, я пришел к такому же решению. Все указывало на нунция, однако посланец Папы должен был остаться на свободе.
Неожиданно в моих мыслях всплыла фамилия Молесуорт, и я понимал, почему, хотя это не давало прямого ответа на мои вопросы.
За несколько дней до моего отъезда в Норвегию мы с Томасом говорили о том, что король, несомненно, желает, чтобы папский посланец чувствовал себя в Норвегии как можно лучше. В своем циркуляре, разосланном чиновникам столицы, Фредерик IV обязывал их сделать все, чтобы наше государство предстало перед посланцем Папы в лучшем виде. “Король, несомненно, помнит то, что в последний раз писали про Данию”, – сказал Томас с жесткой улыбкой и объяснил мне, в чем дело.
Десять лет тому назад в Копенгаген прибыл английский посол Роберт Молесуорт, чтобы заключить договор о датских наемниках в Англии. Возникли трудности с оплатой войска, но Молесуорт добился такого решения вопроса, которое устраивало и короля Кристиана V, и нового короля Англии Уильяма. После переговоров Молесуорт остался в Дании в качестве посла. На свою беду, сказал Томас, который несколько раз встречался с этим темпераментным господином. Это был желчный холерик и вместе с тем весьма приятный и интересный собеседник, но только до тех пор, пока ему не возражали. На одном торжественном приеме Томас чуть не схватился с ним врукопашную, когда посол заявил, что датские законы Кристиана V, по сути дела, являются варварскими пережитками язычества. Их тут же растащили, и посол потом даже встречался с Томасом, но не для того, чтобы извиниться, а для того, чтобы на трезвую голову послушать, как Томас защищает датские законы.
Темперамент посла часто приводил к устным перепалкам и ссорам. Его даже обвиняли в том, что он избил часового, облил пивом подмастерье портного и выстрелил из ружья в одного крестьянина, ранив его в бедро.
– Однако посланники или послы иностранных держав не подчиняются нашим законам, как мы, – сказал Томас. – В худшем случае их высылают из страны, независимо от того, что они натворили. Так что любые обвинения вызывают у короля только раздражение, но не приводят к наказанию.
В конце концов посол впал в немилость. Он поссорился с самим Вольфом фон Хакстхаузеном, обер-шталмейстером старого короля, и налгал об этой ссоре с три короба, однако его ложь была тут же разоблачена, что привело к “незаявленной” прощальной аудиенции у короля и поспешному отъезду из страны. Томас не знал сути этой ссоры, но “незаявленная” аудиенция у короля явилась причиной того, что Молесуорт не получил на прощание ценного подарка, который обычно дарили послам, когда они покидали королевский двор. Посол написал из Англии и просил, чтобы ему выслали этот подарок, но это ни к чему не привело.
– Старый король уже устал от него, – сказал Томас.
Местью Молесуорта была написанная им книга о Дании. Злобное и оскорбительное описание этой страны.
– Положительным в ней был только раздел о законах и законодательствах, – не без гордости заметил Томас. – “Своей справедливостью, краткостью и четкостью они превосходят все, что мне известно… и написаны на языке этой страны”, – восторженно писал Молесуорт. Томас, естественно, был доволен этой похвалой. Не самими законами, а тем, что посол понял их ценность.
Я поинтересовался, не говорится ли в этой книге чего-нибудь и о Норвегии.
– А как же! – засмеялся Томас и достал книгу. – На целых полстраницы он перечисляет то, что считает мелочами. Видишь ли, он никогда не был в Норвегии, поэтому мог писать только о несущественных вещах. Но фактически он пишет не только об отрицательном. Вот послушай: “Норвежцы – выносливые, трудолюбивые и порядочные люди. Они уважают других людей, но себя уважают больше, чем датчан, которых презрительно зовут “ютами”[5]. – Томас посмотрел на меня поверх очков и засмеялся. – Он явно чего-то не понял, если считал, что называться “ютами” унизительно и обидно. Ха-ха!
Смех был неискренний. Может, у самого Томаса текла в жилах кровь ютов?
– Выносливые, трудолюбивые и порядочные, – повторил я. – Как я понимаю, знание людей было одной из его сильных сторон.
Томас замахнулся на меня книгой.
– Но они слишком уважают себя, – сказал он. – И здесь Молесуорт попал в точку. Самодовольные – вот, наверное, самое подходящее слово, что скажешь? Да и их трудолюбие тоже весьма сомнительно, если судить по тем норвежцам, которых я знаю. – Он подтолкнул меня к двери. – Где дрова, которые нужно было доставить из гавани? Что-то я их здесь не вижу. – Я выскочил за дверь и слышал, как он ворчал мне вслед: – Трудолюбивые, порядочные. Гм! Но хуже всего то, что они сами в это верят.
Книга, вышедшая из-под пера Молесуорта, сильно навредила репутации Дании за границей, и хотя один немец и один датчанин попытались описать Данию такой, какая она есть, это мало помогло. Произведение Молесуорта пользовалось большой популярностью и продолжало выходить все в новых изданиях.
Так что неудивительно, что король опасался, как бы и посол Папы не отозвался неблагоприятно о Дании.
В те недели, пока мы ждали отъезда в Норвегию, нунций дей Конти успел осмотреть в Копенгагене несколько мест – Верховный суд, университет, биржу, Круглую башню, и я не раз видел, как он сидел в университетской библиотеке и делал записи для своего предполагаемого отчета.
Тем не менее Томас не сомневался, что за приездом нунция скрываются другие, менее официальные причины.
– Не верю я в этот отчет, – упрямо твердил он. – Во всяком случае, он приехал сюда не только ради него. Сегодня я опять видел, как он направлялся на встречу с королем. В этой встрече принимали участие также старший секретарь Германской канцелярии Сехестед и тайный советник Отто Краббе. О чем, интересно, они говорили?
Как обычно, я пытался проверить правильность его утверждений с противоположной точки зрения.
Новый Дворцовый закон должен был быть принят в Акерсхюсе на другой год после посещения Норвегии королем. Для разработки этого закона была создана комиссия, и Томас входил в нее, из-за чего ему часто приходилось посещать королевские канцелярии. Благодаря этому он видел, слышал и знал все, что происходит вокруг короля, лучше, чем кто-либо другой, – порой делал кое-какие намеки, хотя я был единственный, с кем он делился своими наблюдениями. Работа над Дворцовым законом не доводилась до сведения общественности и должна была стать достоянием гласности не раньше нового года, тогда же король должен был официально объявить планы своих поездок на будущее лето.
Что касается многочисленных встреч нунция во дворце, Томас считал, что они только подтверждают, что целью его посещения была попытка выяснить, какие общие внешнеполитические интересы могут быть у Папы и у Датского королевства. Испанская война за наследство бушевала во Фландрии, на Рейне и даже в Италии, другими словами – в пугающей близости от Папы. Кроме того, войска шведского короля Карла XII бесчинствовали в Польше. Дабы усилить эту нестабильность, курфюрст Баварии вместе с королем Португалии предпочли поддержать Францию в этой войне за наследие, тогда как немецкие князья, например Фредерик Бранденбургский, поддерживали императора и англо-нидерландскую сторону. Другими словами, Европа снова лишилась равновесия и была близка к большому пожару. А потому, считал Томас, Папа хотел выяснить, на каких союзников Рим мог бы положиться. Официально – чтобы найти возможность повлиять на воюющие стороны или заставить их сесть за стол переговоров. Неофициально – чтобы укрепить владения Папы, если над ними нависнет угроза. Так считал Томас.
